В недавней работе С. Р. Тохтасьев убедительно показал необходимость выделения в этнонимах Σαυρομάταί/Σαρμάταί «общей морфемы -μάταί». По нашему мнению, это заставляет рассматривать в одном ряду с этнонимом савроматы и более поздний, но локализуемый в этом же регионе этноним савиры. Наблюдающаяся преемственность этнонимики в данном регионе (от савроматы и савиры до северы/северяне и севрюки) позволяет, на наш взгляд, привлечь для возможности прояснения вопроса об изначальной этнической природе савроматов и савиров данные по современной антропонимике региона. Мы рассматриваем модель личных имен на -ай (через производные от них русские фамилии на -аев, — яев) в пределах исторического русского ареала. Нам удалось обнаружить, что русские фамилии на -аев, — яев демонстрируют повышенную частоту в определенных регионах — в первую очередь в Тверской области и Костромском Заволжье, а также в Мордовии и на территории Марий Эл. Эту же закономерность продемонстрировала более общая модель — славянских личных имен на -й (проявленная тоже посредством образованных от них фамилий). Мы связываем выявившуюся закономерность с субстратным влиянием со стороны определенных финно-угорских народов: мери, марийцев и мордвы. Нуждается в прояснении, однако, генезис модели на -й как у этих финно-угорских народов, так и у славян. Полагаем, что это позволит прояснить и вопрос об изначальной этнической природе савроматов и савиров.

Древнейшие верхнепалеолитические культуры имеют возраст в 50—40 тысяч лет. Особый интерес представляет вопрос об истоках этих культур. По мнению автора, стрелецкая археологическая культура может быть генетически связана с микоком. Эта гипотеза базируется, прежде всего, на факте существования ряда типов орудий, общих для обеих индустрий (чокурчинские треугольники, бифасиальные наконечники с вогнутым основанием и др.). Хотя по технологии изготовления такие формы могут существенно различаться, в типологическом плане они достаточно близки для того, чтобы предполагать их принадлежность к единой традиции. Гипотеза преемственности между микоком и стрелецкой культурой была подвергнута резкой критике в ряде недавних работ В. П. Чабая, который считает все аналогии, проводимые между названными индустриями, слишком поверхностными и ошибочными. В настоящей статье, написанной как ответ на критику В. П. Чабая, дается дальнейшее развитие и обоснование идеи, согласно которой традиции стрелецкой культуры раннего верхнего палеолита могут частично уходить корнями в микок Восточной Европы, в частности, Крыма.

Работа представляет собой краткую версию монографического издания материалов многослойной стоянки Мира. Во введении очерчены основные характеристики стоянки Мира — уникального по сохранности и информативности памятника раннего верхнего палеолита Подпорожья. Глава I содержит сведения о современных особенностях региона, в котором расположена стоянка, освещает историю ее открытия и дальнейшего исследования, а также характеризует примененную методику раскопок. Глава II содержит данные по стратиграфии отложений и прослеженным ландшафтно-климатическим изменениям в месте расположения стоянки. В главе III детально анализируются вопросы тафономии и гомогенности остатков жизнедеятельности человека и культурных слоев стоянки, датированных 28—27 14 C тыс. л. н. Глава IV содержит информацию об объектах и структуре исследованных культурных слоев, в частности, приводятся данные о жилище из верхнего слоя. В главе V подробно рассматриваются, в частности, фаунистические остатки с точки зрения реконструкции экониши, сезона и продолжительности функционирования поселения. Слой I, в частности, представляет собой остатки сезонного, вероятно, осенне-зимнего, лагеря охотников на диких лошадей. Глава VI посвящена анализу каменной и костяной индустрии памятника. Ближайшая аналогия слою I Миры может усматриваться в архаичном раннем верхнем палеолите Костенок, особенно в городцовской индустрии. Двусторонняя технология слоя I и морфология двусторонних орудий демонстрирует подобие с некоторыми региональными среднепалеолитическими индустриями с листовидными остриями. Материалы из слоя II/2 находят хорошие аналогии в ориньяке Апеннинского полуострова. В заключительной главе VII резюмируются данные по материалам стоянки, определяется место Миры в системе восточноевропейских памятников периода перехода от среднего к верхнему палеолиту, а также, в свете новых данных, обсуждаются некоторые спорные вопросы исследований этого периода.

Палеонтологическое местонахождение Меджибож известно уже около 100 лет. В 1950-х гг. здесь были обнаружены первые артефакты, дополненные новыми материалами в конце 1990-х — начале 2000-х гг. Рекогносцировочные археологические исследования 2008—2009 гг. подтвердили наличие артефактов и модифицированных костяных и каменных объектов в завадовских (гольштейнских) отложениях.

Статья посвящена многослойной стоянке верхнего палеолита Мира на Среднем Днепре. Особое внимание уделено факту использования обитателями стоянки каменного сырья, происходящего из Восточно-Карпатского региона. Это позволяет утверждать, что в настоящем случае мы имеем пример переселения на большое расстояние малочисленной группы охотников-собирателей.

Дискуссия о происхождении огромного количества костей мамонта на ряде восточноевропейских стоянок средней поры верхнего палеолита (24–14 тыс. л. н.) имеет гораздо более длительную историю, чем принято считать. Ее начало восходит к 70-м годам XIX в., когда в литературе впервые сформировались две диаметрально противоположные гипотезы: 1) люди, жившие на этих стоянках, охотились на мамонтов, и огромное количество костей — это остатки охотничьей добычи (А. С. Уваров, И. С. Поляков); 2) люди, оставившие эти стоянки, были собирателями мамонтовых костей и падали (В. В. Докучаев, А. И. Кельсиев, Ф. К. Волков). Возобновившаяся в 1990-х гг. дискуссия выявила слабые стороны обеих концепций. Во-первых, на территории Русской равнины в указанный период полностью отсутствуют предполагаемые источники собирательства — естественные кладбища мамонтов. Единственное достоверно зафиксированное захоронение мамонтов, погибших в результате природной катастрофы — Севское — никогда не разрабатывалось палеолитическим человеком. Во-вторых, непонятно, каким образом и с какой целью с мест предполагаемых естественных скоплений останков мамонтов или облавных охот на территорию стоянки притаскивались многотонные туши этих животных, включая беременных самок. Это противоречие разрешается, если предположить, что в рассматриваемый период в центре Русской равнины между человеком и мамонтом существовала более сложная связь, нежели предполагает привычная дилемма охотник — дичь. Речь идет, разумеется, не об одомашнивании мамонта, но о своеобразном симбиозе, отчасти напоминающем этнографически зафиксированный симбиоз ряда народов Севера с северными оленями. Последние, как известно, до сих пор не рассматриваются в качестве вполне доместицированного вида. Изложенная концепция носит предварительный характер и нуждается в дальнейшей разработке.

Одной из тем, разрабатываемых В. В. Седовым, является вопрос о влияниях, оказываемых с Дуная, на население восточно-европейской культуры. Ювелирные украшения являются весьма показательными маркерами этих процессов. В истории распространения украшений подунайских типов на территории Восточной Европы можно выделить несколько основных этапов. Пражские и пеньковские памятники со второй половины VII в. характеризуются определённым набором изделий, происходящих из дунайских древностей (в основном это миниатюрные пальчатые фибулы, подвески и нашивки). Кроме того, для памятников пражской культуры характерны кольца с S-видным завитком, которые впервые появились в Среднем Подунавье. Ещё более ярко влияние подунайского очага металлообработки начинает проявляться в первой половине VIII века. В Днепровских кладах представлен целый набор украшений (серьги со звездовидными и шаровидными подвесками, серьги с подвеской – балясиной, браслеты с расширяющимися концами), имеющих широкий круг аналогий в славяно-аварских древностях Подунавья. В IX в. на территории Восточной Европы получают распространение новые типы украшений, имеющие подунайские истоки и целый ряд аналогий в памятниках Великой Моравии и культуры Биело-Брдо (гроздевидные и лучевые кольца, браслеты с расширяющимися концами, подвески и серьги - лунницы). Середина X в. является следующим важным рубежом в распространении украшений подунайских типов. В Поднестровье, Поднепровье и на Волыни в этот период работали мастера, изготовлявшие украшения на основе подунайских прототипов и с применением техник, привнесённых из этого региона.

В статье дается научная реконструкция углубленного в землю жилища палеолитического поселения Быки 1 (Россия, Курская область, р. Сейм, 17640–16600 лет тому назад). Это жилище имело центральный очаг и два входа – один в перекрытии, другой – в виде углубленного лаза. Перекрытие опиралось на столбовую конструкцию и на края котлована. Во входной зоне была установлена наковальня из кости мамонта. Над входами висели черепа носорога и бизона, над очагом – череп мамонта. Проводятся этнографические параллели с подземными жилищами (валькар) у приморских чукчей и эскимосов.
вып.16. Киев, 2009 С.79-90

Статья посвящена найденному в 1997 г. при раскопках Джурджулештского могильника детскому захоронению с ярким и необычным для территории Молдовы набором инвентаря. Авторами собран широкий круг аналогий для наиболее значимой находки из этого комплекса — шаровидных тисненых декорированных зернью пуговиц. Весь круг аналогов находке из Джурджулешт происходит из кладов серебряных украшений середины X–XI вв., расположение которых описывает широкую дугу, охватывающую бассейны Вислы, Дуная, Днестра и Днепра. В работе реконструируется серебряный ювелирный убор середины X — начала XI вв., который носился совместно с платьем, украшенным серебряными зернеными пуговицами. В состав данного наряда могли входить: «волынские серьги»; ожерелья, составленные из серебряных бусин зерненых бусин, полусферических и лунничных подвесок; дротовые браслеты с несомкнутыми или завязанными концами; перстни с полусферическим щитком. Широкая география распространения находок комплексов с подобным инвентарем свидетельствует о существовании в середине X — начале XI вв. единой моды в парадном ювелирном уборе, распространенной среди знати на обширной территории от Польши до Днепра. Распространение данных типов украшений обязано как передвижению западных славян на восток, так и движению серебра по системе путей, связывавшей бассейны Днепра, Днестра, Западного Буга, Дуная и Вислы. Украшения этого стиля на территории Восточной Европы изготовлялись, по всей видимости, мастерами волынско-киевского и днестровского ремесленных центров. Прототипы же для украшений, входивших в состав убора середины X — начала XI вв., в основном происходят из западнославянских древностей Подунавья IX в.

Город Углич в XII-XVI вв. был административным, торгово-ремесленным и культовым центром территории в бассейне Верхней Волги. До недавнего времени в Угличе не было известно ни одного археологического памятника конца I тыс. н.э., содержащего свидетельства пребывании в этом регионе в эпоху раннего средневековья выходцев из Северной Европы. Вместе с тем, находка в 1879 г. клада арабского серебра на окраине Углича позволяла предполагать, что Угличское Поволжье уже в IX в. включается в систему торговых путей Восточной Европы. Поскольку активное участие в этом процессе принимали скандинавы, проникновение последних в Угличское Поволжье представлялось весьма вероятным. Подтверждающие это предположение материалы были получены в 1992-1995 гг. в процессе раскопок в северо-восточной части угличского кремля. Среди важнейших находок три наконечника ножен, фибула с изображением звериных головок, дирхемы чеканки 942/943 г. и другие. Основываясь на находках скандинавского происхождения и данных стратиграфии, автор делает вывод, что скандинавский дружинный могильник располагался на части территории будущего кремля. Для доказательства этой идеи автор статьи использует данные местной топонимики, угличских летописей и легенд, распространённых среди местного населения в XVIII – XIX веках.