Важным аспектом преисторической материальной культуры является преднамеренная фрагментация и повторное использование фрагментов. В данной статье рассматриваются многочисленные возможные причины фрагментации предметов и человеческих тел, с акцентом на преднамеренный характер этого явления. Итогом исследований фрагментации последних лет является «положение о фрагментации», которое подробно обсуждается в нашей работе. Представлен ряд примеров преднамеренной фрагментации и повторного использования фрагментов, прежде всего, из мезолита, неолита и энеолита Центральной и Восточной Европы. Эти примеры включают керамику, глиняные статуэтки, украшения из раковин Spondylus и человеческие тела. Также представлен обзор исследований по фрагментации последних 15 лет. В конце статьи определены вероятные направления будущих исследований.

В статье рассматриваются проблемы происхождения и интерпретации жилищ аносовско-мезинского типа. На примере памятников Миловице 1, Хотылево 2 и Пушкари 1 прослеживается развитие традиции, финальной стадией которой стало сооружение на поселениях восточного эпиграветта крупных конструкций из костей мамонта. Анализируется тафономия костных остатков, а также особенности их взаимного расположения в рассматриваемых объектах. На основе результатов сравнительного анализа выражается сомнение в том, что аносовско-мезинские конструкции являются остатками жилищ. Высказывается точка зрения об их связи с религиозными представлениями сообществ верхнего палеолита Восточной и Центральной Европы.

Cравнительный трасологический анализ позволяет отличить естественные (патологические и инвазионные) изменения на твердых тканях живых организмов от искусственных (пиление, резание, сверление и истирание). Примером пиления в природе служит клиновидный дефект резцов крупного рогатого скота, возникающий вследствие воздействия на дентин и эмаль частиц поедаемых животными растительных стеблей. Без микроанализа результаты воздействия паразитов на иглы морских ежей также могут быть приняты за следы искусственной обработки. Следы сверления, произведенные раковинами Natica, практически ничем не отличимы от таковых, сделанных искусственно. Многолетние исследования макро- и микродеформаций позволили создать базу эталонов для различения артефактов и природных объектов со следами, имитирующими искусственную обработку.

Вводится в научный оборот боевая полумаска, обнаруженная возле с. Диброво (Донецкая обл. Украина). По всей вероятности, она происходит из разрушенного погребения, в инвентарь которого также входили стремя, кресало и нож. На основании того, что обряд помещения в могилу защитного вооружения получил распространение в южнорусских степях после монгольского завоевания, делается предположение, что погребение около с. Диброво могло быть совершено не ранее середины XIII в. Также подробно рассматривается полумаска, найденная при раскопках детинца древнерусского города Вщижа (Брянская область, Россия). По данным отчетной документации подтверждается ранее предложенная датировка этой полумаски XII веком. Поэтому нет оснований возвращаться к гипотезе о распространении данного защитного элемента после татаро-монгольского нашествия. В результате проведенной реставрации и рентгенофлуоресцентного анализа поверхности полумаски из Вщижа был выяснен способ нанесения внешнего покрытия — амальгамирование серебром и золотом поверхности, покрытой сеткой из прочерченных линий. Рассмотрев все известные на сегодняшний день находки полумасок, на основании их морфологических особенностей и хронологии, авторы предполагают существование как минимум двух регионов, где изготавливались полумаски.

Ленинградский неонорманизм как направление советской археологии (середина 1960-х — 2000-е гг.) начинал развиваться в общем контексте эволюции общественного сознания в последние десятилетия существования СССР. В 1970—80-е гг. это направление претендовало на обобщения результатов исследований памятников эпохи раннего средневековья огромных территорий Восточной Европы. В современной России ленинградский неонорманизм быстро теряет актуальность.\r\nГлавный урок ленинградского неонорманизма: археология Древней Руси остается исторической археологией. Опровержение идей ленинградского неонорманизма, предпринимаемое сторонниками южнобалтийской гипотезы\r\nстановления государственности Древней Руси, также ведет в тупик. Оно не снимает неопределенности летописных текстов, на которых основываются оба направления.

Статья посвящена проблемам изучения степной природно-хозяйственной области (ПХО) верхнего палеолита. Приведен их подробный историографический обзор. На основе данных по опорным археологическим памятникам юга Восточной Европы (Амвросиевка, Большая Аккаржа, Анетовка II, Каменная Балка I—III, Мураловка, Золотовка I и др.) разработана схема годового хозяйственного цикла, который имел выраженный сезонный характер, обусловленный миграциями животных. В нем были представлены различные типы сезонных лагерей: весенне-летние, осенне-зимние и зимние. Во время основного периода существования степной ПХО (около 22—13 тыс. лет назад) охота велась преимущественно на бизонов на протяжении весны и лета, когда древние коллективы консолидировались. В осеннезимний период охота на бизонов была более индивидуальной, тогда же добывались и другие животные: дикие лошади, северные олени и др. Эти выводы проиллюстрированы этнографическими параллелями с образом жизни и годовым экономическим циклом американских индейцев южной и центральной частей Великих равнин Северной Америки. На заключительном этапе существования степной ПХО (около 13—10 тыс. лет назад) ее фауна претерпела существенные изменения. Хотя бизоны не исчезли полностью, основным объектом охоты стала лошадь.

Авторы анализируют средневековые височные кольца и серьги с 4 или более металлическими бусинами, нанизанными на кольцо. Большинство находок связано с Восточной Европой, в первую очередь с Новгородом. Всего известно около 400 украшений на территории от Карелии и Фризии до Кавказа и Словении. Выделяется 5 основных типов многобусинных украшений. Самый ранний тип (более 30 экз.) — кольца с проволочными спиральными разделителями между бусинами. Ранние экземпляры датируются 2-й и 3-й четвертями XIII в., представляя собой модификацию трехбусинных колец, бытовали до конца XIV в. В последние десятилетия XIII в. в Новгороде появляется самый массовый (более 300 экз.) тип — кольца с одинаковыми гладкими шарообразными полымибусинами, размещенными на кольце без разделителей. Некоторые экземпляры — литые. С XIV в. такие украшения распространяются в Белоруссии, Литве, Латвии, Подляшье, Волыни, Подолии, Среднем Поднепровье, Молдове и на востоке — в Подмосковье, Среднем Поволжье, Зауралье. Для XV в. фиксируются новые типы — с чередованием разных бус: шарообразных гладких и сканных одного размера; крупных шарообразных и мелких сложных форм; с чередованием крупных многогранных и мелких бус. Последний тип бытовал до конца XVII в. Происхождение украшений не связано с убором этнических групп, а является проявлением последнего этапа общей для Руси XI—XIII вв. тенденции усложнения украшений, а также влияния европейской моды и складывания широко распространенного специфического набора украшений XIII—XV вв.

В раннем средневековье устанавливаются приоритетные связи между Юго-Западом Балтики и Русью. Археологические следы скандинавов намного менее заметны, и большая часть находок не может свидетельствовать о непосредственном их присутствии. Этимология этнонима «варяг», как и ряд других аргументов «норманнской» теории, указывая на германский компонент, не связаны со Скандинавией. Население Юго-Запада Балтики в раннем средневековье представляло собой результат славянизации очень сложного в этническом отношении населения, включающего и германский компонент. Все это приводит к мысли о наибольшей, на сегодняшний день, достоверности «южнобалтийской» гипотезы происхождения варягов и руси.

В четырех гипотезах, интерпретирующих краткие сообщения письменных источников IX в. о «каганате русов», существовавшем на территории Восточной Европы — «северной», «днепровской», «азовской» и «донской» — это государственное образование признается не только реально существовавшим, но проводившим активную внешнюю политику на сопредельных и даже отдаленных территориях. Между тем, исходя из той информации, которой к настоящему времени располагают исследователи, эти сообщения письменных источников не могут быть признаны допускающими однозначную интерпретацию; соответственно, привлекаемые авторами этих гипотез как доказательство тех или иных выводов источники археологические не могут быть соотнесены с текстами Бертинских анналов и мусульманских авторов. Не сомневаясь в самом факте представления каких-то скандинавов как послов «кагана русов» при дворе Людовика II в 839 г. и признавая, что в странах ислама что-то знали об этом «кагане», мы, тем не менее, не имеем оснований для более определенных выводов на сей счет. Русы в Восточной Европе были и активно действовали, какой-то «каган русов» в 839 г. заявил о себе в Византии и в Германии и запомнился информаторам мусульманских географов — но «каганат русов» мог и не состояться по каким-то причинам, просуществовав ровно столько, сколько просуществовал сам каган.

В статье рассматривается география распространения мелких монет Шведского королевства на территории Восточной Европы в средние века. В раннем средневековье шведские монеты в Восточной Европе встречаются редко. Шведские монеты получили широкое распространение на этой территории в XVII веке. Они известны в трех ареалах. Эти ареалы отличались номиналом и металлом монет, а также разными путями их поступления. Первый ареал включал владения Швеции в Прибалтике. Второй охватывал Речь Посполитую, Молдавию и северопричерноморские владения Османской империи. Третий располагался на территории Московии. Первый ареал был центром распространения разнообразных шведских монет. Во втором ареале обращались биллоновые монеты городов Прибалтики и чеканились имитации шведских монет. В третьем ареале использовались медные монеты Швеции. География распространения шведских монет свидетельствует о политическом и экономическом кризисе в государствах Восточной Европы в XVII веке.