В журнале «Stratum plus» С. В. Томсинский поместил свои соображения о том, что выступление мое и моих единомышленников против антинорманизма было проявлением норманизма, только в новой модификации — ленинградского неонорманизма. Данное Томсинским определение норманизма близко к воззрениям антинорманистов, которые сам же он называет тупиковыми. Его представления о программе нашего семинара и всего направления, стоящего за ним, бездоказательны и неверны. Самого предмета для его анализа нет — нет научного норманизма.

Вводится в научный оборот боевая полумаска, обнаруженная возле с. Диброво (Донецкая обл. Украина). По всей вероятности, она происходит из разрушенного погребения, в инвентарь которого также входили стремя, кресало и нож. На основании того, что обряд помещения в могилу защитного вооружения получил распространение в южнорусских степях после монгольского завоевания, делается предположение, что погребение около с. Диброво могло быть совершено не ранее середины XIII в. Также подробно рассматривается полумаска, найденная при раскопках детинца древнерусского города Вщижа (Брянская область, Россия). По данным отчетной документации подтверждается ранее предложенная датировка этой полумаски XII веком. Поэтому нет оснований возвращаться к гипотезе о распространении данного защитного элемента после татаро-монгольского нашествия. В результате проведенной реставрации и рентгенофлуоресцентного анализа поверхности полумаски из Вщижа был выяснен способ нанесения внешнего покрытия — амальгамирование серебром и золотом поверхности, покрытой сеткой из прочерченных линий. Рассмотрев все известные на сегодняшний день находки полумасок, на основании их морфологических особенностей и хронологии, авторы предполагают существование как минимум двух регионов, где изготавливались полумаски.

В контексте варяго-русской дискуссии одно из центральных мест занимает спор о «западнославянском» происхождении древненовгородского диалекта — и вообще новгородцев. Сегодня большинство исследователей относится к этой идее скептически. Однако, в свете синтеза данных археологии, лингвистики и физической антропологии формирование древненовгородского диалекта предстает как результат неоднократных миграций из западной части Славии в позднепраславянское время (и, видимо, и ранее — в процессе формирования самой Славии) именно через Прибалтику. Существеннейшую роль в этом играло возникновение значительно ранее «дуги связей»: Средний и Верхний Дунай — Янтарный путь — южнобалтийская Система Приоритетного Взаимодействия — лесная зона Восточной Европы.

В статье рассматриваются находки византийского происхождения, обнаруженные на территории Северной Европы. Автор пересматривает получившую распространение точку зрения, что эти находки являются прежде всего свидетельствами скандинавских контактов с Русью (в особенности через Новгород), а не Византией. Таким образом, посредническая роль Руси в распространении византийского влияния в Скандинавии является предметом дискуссии. Присутствие и торговая деятельность новгородцев на Балтике, и в особенности на Готланде, засвидетельствованы письменными и археологическими источниками. Однако, реальная доля их торгового влияния в Сигтуне представляется довольно умеренной. Хронологические рамки бытования византийских вещей и импорта Южной Руси в культурном слое Сигтуны и Новгорода не совпадают, что указывает на существование альтернативных путей их проникновения в Сигтуну. Судя по данным письменных источников, скандинавы посещали Византию как паломники и наёмники в XI—XII вв. Эти визиты получили отражение в распространении в локальной скандинавской среде оригинальных предметов византийского происхождения, а также их подражаний. Эти находки должны рассматриваться как свидетельства синкретичного христианства, распространённого в местной среде.

В статье рассматривается ряд средневековых предметов из цветных металлов, а также находок ювелирного инструментария из раскопок Белгород-Днестровской крепости. Домонгольским временем (X—XIII вв.) датируются энколпионы, два из них принадлежат к византийско-дунайским типам, пять — древнерусские. О средиземноморских и подунайских связях населения Белгорода свидетельствуют негативы, нанесенные на каменную литейную формочку X—XI вв. Металлические изделия XIII—XIV вв. отражают как западноевропейское, так и ордынское влияние на состав металлического убора и специфику снаряжения коня и всадника. Ряд украшений XV в. является типичным для ювелирного убора населения Молдавского княжества. С XV в. в Карпато-Балканском регионе прослеживается турецкое влияние, в результате чего получают широкое распространение пояса с пряжками-пафтами. Материалы из раскопок Белгорода содержат обширную коллекцию подобных застежек.

Данная статья посвящена особенностям развития дохристианской религии восточных славян в VII-VIII вв. Проанализировав процессы имущественной дифференциации и усиления княжеской верхушки, а также их влияние на религию, автор выделяет появление в то время так называемого кризиса язычества и считает его основными факторами развитие культа княжеского божества и отмирание идеологии родового строя.
Москва, 2010, № 3

За рассматриваемый в статье тысячелетний период (III – XIII вв. н.э.) мордовские племена вступали в контакт со многими окружавшими их народами – как кочевыми, так и осёдлыми. Зачастую контакты носили характер противостояния. Однако опыт подобных взаимодействий сформировал оригинальные военные традиции эрзи и мокши, а также боевой дух мордовского народа.

В раннем средневековье устанавливаются приоритетные связи между Юго-Западом Балтики и Русью. Археологические следы скандинавов намного менее заметны, и большая часть находок не может свидетельствовать о непосредственном их присутствии. Этимология этнонима «варяг», как и ряд других аргументов «норманнской» теории, указывая на германский компонент, не связаны со Скандинавией. Население Юго-Запада Балтики в раннем средневековье представляло собой результат славянизации очень сложного в этническом отношении населения, включающего и германский компонент. Все это приводит к мысли о наибольшей, на сегодняшний день, достоверности «южнобалтийской» гипотезы происхождения варягов и руси.

Формирование первых коллекций церковного искусства в Польше началось уже в конце XIX века. Одной из старейших коллекций располагает Национальный музей г. Кракова, основанный в 1879 году. Самые ценные и древние иконы (XV—XVI вв.) были куплены или попали в музей как дары уже в 80-х — 90-х годах XIX века. Они свидетельствуют о высоком уровне позднесредневекового искусства православного населения Червонной Руси и Малопольши. Собрания других музеев Малопольши возникли гораздо позднее, в 30-х гг. XX века, как, например, коллекция икон, происходящих из местных церквей, собранная в Саноке. После Второй Мировой войны появились новые крупные коллекции на основе сохранения убранствa церквей, заброшенных в результате выселения лемков. К ним принадлежит собрание икон в Музее-замке в Ланцуте и Музее в городе Новы Сонч. Возникли также новые музейные коллекции на основе довоенных собраний, такие как церковныe залы обоих саноцких музеев: Исторического музея и Музея народной архитектуры, a также Национальный музей Перемышльской земли в Перемышле. На севере Польши интересным феноменом являeтся собрание икон старообрядцев в Музее Вармии и Мазур в Олштыне, в то время как в музеях Шамотул, Бельска Подляшского, Национальном музеe Варшавы и многих других собраниях сохранилось значительнoe количество российских икон XIX—XX вв., полученных через таможню или купленных в антикварных магазинах в 80-х — 90-х годах XX века. Немного местных икон находятся в Супрасли в Отделении Подляского музея в городе Белостоке.

Вайнахский (чечено-ингушский) фольклорный герой Пиръон обладает чертами, позволяющими трактовать его как бога-громовика (лезет на небо, поливает оттуда дождем землю и т. п.). На этом основании и по созвучию автор связал его со славянским языческим богом Перуном, а проникновение образа на Кавказ отнес к доязыческому времени Руси, когда арабский калиф Мерван II ходил походом на Хазарию и переселил 20 тыс. пленных славянских семей на Кавказ. П. Лажуа предложил другую гипотезу. Он связал Пиръона с иранским образом падишаха Пирана, насылавшего магией дождь и гром, а уже этот иранский образ — с общеиндоевропейским божеством Перуном — Перкунасом — Парджанья и т. д. Эта гипотеза имеет право на существование, однако она не меняет основного вывода: образ не местный и не связан с образом библейского фараона (как предполагалось ранее), а происходит от индоевропейского богагромовика.