Найдено научных статей и публикаций: 52
21.
Поморский прометей (публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Белая Россия , 2013
После Петра Великого,в Академии наук С.-Петербурга царило засилие иностранщины и всеобщая их ненависть к талантливому учёному М.В. Ломоносову, как к яркому представителю русского учёного в науке. В.И. Ламанский писал в доношении на М.В. Ломоносова: " Слова Ломоносова была для немцев академиков обидные не столько сами по себе, ибо немцы терпеливо переносят и не такие обиды, сколько потому, что их, немцев в России осмелился обидеть русский, сын простого русского мужика".
После Петра Великого,в Академии наук С.-Петербурга царило засилие иностранщины и всеобщая их ненависть к талантливому учёному М.В. Ломоносову, как к яркому представителю русского учёного в науке. В.И. Ламанский писал в доношении на М.В. Ломоносова: " Слова Ломоносова была для немцев академиков обидные не столько сами по себе, ибо немцы терпеливо переносят и не такие обиды, сколько потому, что их, немцев в России осмелился обидеть русский, сын простого русского мужика".
Материал представлен в сокращении. Полная версия -http://www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?p=24248#24248 Действующие лица и исполнители: Ломоносов Елизавета Петровна – императрица Разумовский – князь, президент Академии наук Екатерина Вторая – императрица Теплов – придворный советник, асессор Академии наук Шувалов – главный придворный советник Барсов – корректор, работник придворной типографии Попов – астроном Головин – астроном, физик, математик Головина – племянница Ломоносова Место действия – Санкт-Петербург Время действия – средина XVIII века В сценах: Придворные вельможи, члены Академии наук, студенты академии, семинаристы, лицеисты, работники типографии, разночинцы, горожане, крестьяне, поморы-рыболовы, моряки. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. АКТ ПЕРВЫЙ Рабочий кабинет Ломоносова. Шкафы с книгами. Большой рабочий стол с подсвечником и со свечами. На столе стопы книг, рукописные свистки, листы бумаги. На полу установлен большой глобус. На подоконнике телескоп, микроскоп, измерительные инструменты. Ломоносов сидит за рабочим столом пишет. Входит Теплов, с пакетом письма в руках. ТЕПЛОВ. (Восклицает с порога.) Ну, пляшите, Михайло Васильевич!.. Вам заморских принёс я вестей… ЛОМОНОСОВ. (Жестом приглашает присесть в кресло.) А, Григорий, мой друг Николаевич, Добрый вестник хороших идей! ТЕПЛОВ. (Располагается в кресле перед Ломоносовым, закинув нога на ногу, по европейской манере. Многозначительным жестом протягивает Ломоносову пакет с письмом.) Я с письмом к Вам от Эйлера срочным, - Отзыв всех Ваших славных идей! Мне представился случай нарочный, Чтоб Шумахер вас не упредил. ЛОМОНОСОВ. Мне приятно весьма и полезно, Не знаком с ним Шумахер любезный; Нас гнетут господа иноземцы, Академией ведают немцы. Достижений всех наших не знают, И умышленно их умоляют. Чтоб хулить меня, ищут, лишь повод, Нет его, - измышляют такого. В честь порочащих оных простраций, - Нас в опеку отдать иностранцам. Слал Шумахер пакет диссертаций, Будто только лишь для аннотаций, Слал он копии всех диссертаций. Чтобы Эйлер, кто строгостью славен, Труд мой критикой строгой ославил. (Распечатывает письмо, бегло читает. Торжествующе восклицает.) Но Шумахер ошибся нимало, Вот что Эйлер в письме написал им В канцелярию; слушай, Григорий, Ты свидетель живой, им на горе. (Громко читает, письмо от Эйлера.) «Все они, диссертации эти, Всех похвал выше, лучших на свете, Хороши и весьма превосходны, В деле нужны весьма и полезны. И желать нужно для одобренья, Академиям всем – откровенья; Чтоб в науке решали вопросы, Как Михайло решал Ломоносов…» (Торжествующе машет письмом Эйлера перед Тепловым.) Что ты скажешь на это, Григорий? ТЕПЛОВ. (Резко встаёт с места. Говорит восторженно.) Как я рад, что так дело выходит, - Гениальный дух по миру ходит. Стали признанны в мире учёных. Академией Шумахер правит, Но никто его в мире не славит. ЛОМОНОСОВ. Это так, но борьба остаётся, Столь упорной за нашу науку, Что за право служить ей, придётся Перенесть нам прискорбную муку. У себя не по собственной воле, Мы изгои, Григорий, из-го-и… ТЕПЛОВ. (С сожалением.) Быть сподвижником Вам, я и рад бы, Но сподвижником буду Вам слабым. ЛОМОНОСОВ. Что так, Гриша, быть может, ты струсил? Твой отец истопник самый лучший. Он в котельною пришёл за углями, И с тех пор, стал котельщиком главным. Потому ты и назван Тепловым, (От котельной тепла, точным словом.) Сам себе прорубил путь ты к знаньям, При дворе ты высокого званья. Нам ли их, иноземцев бояться, - На родимой земле пресмыкаться? ТЕПЛОВ. Есть, Михайло Васильевич, тонкость, Что, отнюдь, мной владеет не робость. Шёл стезёю романса и песни, Хоть умри я, но, тут же, - воскресни!.. ЛОМОНОСОВ. (Простодушно смеётся. Подходит к большому глобусу, вращает его.) Вот, Григорий, что диво, то диво! В Академии стало, так мило; Только музыкой в ней не владеют… Ба! Шумахер плясать не умеет. Но, когда ты романсы разучишь, Танцевать под романсы научишь… (Начинает медленно вращать свой глобус.) Подходил ли ты к глобусу, Гриша? Видел: сколь велика Русь-то, Гриша? Часть шестая всей нашей планеты, Только нам па Руси места нету… Ты лишь только подумай об этом, Сразу станешь великим поэтом! Есть ли дело важнее, чем это, - На Руси стать великим поэтом?! ТЕПЛОВ. (С ноткой обиды в голосе.) Коль, Михайло Васильевич, знали б, Статус мой, то Вы не упрекали б. (Ломоносов простодушно смеётся.) Не признали Вы птицу в полёте, Оттого простодушно смеётесь… ЛОМОНОСОВ. (Перестаёт смеяться. Подходит к Теплову вплотную. По дружески кладёт ему свою руку на плечо.) Брат, прошу только, - не обижайся, И от шуток моих не смущайся. Коль шучу, мои шутки незлые, Пусть дела наши будут святые. Так откройся, - чего я не знаю? Что за птица, что не замечаю? ТЕПЛОВ. Не скажу, что ей можно гордиться, Но довольно заметная птица. Наша славная императрица, Наша Елизавета Петровна, Разумовского прочит учиться: Разуменья набраться чужого, Оттого Разумовским зовётся, Он учиться поедет за море, Быть наставником мне доведётся, Попечителем стать поневоле… ЛОМОНОСОВ. Погоди, слышал я: по Европам Едет некий Иван Обидовский, Лет осьмнадцать ему, ещё отрок… ТЕПЛОВ. Вот он самый, есть граф Разумовский. ЛОМОНОСОВ. (Не скрывая удивления.) Но о графе таком я не слышал, Знать не знаю о графе я оном… ТЕПЛОВ. С Украинских окраин он родом, Вышел случай, и граф новый вышел. Есть казачий там хутор Лемеши, Пас волов он, и в хоре был певчим. ЛОМОНОСАВ. Всё, Григорий, ни слова мне боле, Стал слугой пастуха поневоле. ТЕПЛОВ. Но не кончена повесть об этом, - В Академии стал президентом… ЛОМОНОСОВ. (Медленно опускается в своё кресло, с расширенными во всё лицо глазами.) Не шути так, Григорий, со мною, Я от шуток таких онемею. Впрочем, нашим заведывать стадом, Свой пастух, это то, что нам надо!.. Пособлять ему станем отменно, То во благо нам всенепременно!.. (Теплов и Ломоносов от души смеются. Теплов уходит.) Вот дела, так дела, Русь-царица, Невозможно тебе не дивиться!.. Конец первого акта.
Материал представлен в сокращении. Полная версия -http://www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?p=24248#24248 Действующие лица и исполнители: Ломоносов Елизавета Петровна – императрица Разумовский – князь, президент Академии наук Екатерина Вторая – императрица Теплов – придворный советник, асессор Академии наук Шувалов – главный придворный советник Барсов – корректор, работник придворной типографии Попов – астроном Головин – астроном, физик, математик Головина – племянница Ломоносова Место действия – Санкт-Петербург Время действия – средина XVIII века В сценах: Придворные вельможи, члены Академии наук, студенты академии, семинаристы, лицеисты, работники типографии, разночинцы, горожане, крестьяне, поморы-рыболовы, моряки. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. АКТ ПЕРВЫЙ Рабочий кабинет Ломоносова. Шкафы с книгами. Большой рабочий стол с подсвечником и со свечами. На столе стопы книг, рукописные свистки, листы бумаги. На полу установлен большой глобус. На подоконнике телескоп, микроскоп, измерительные инструменты. Ломоносов сидит за рабочим столом пишет. Входит Теплов, с пакетом письма в руках. ТЕПЛОВ. (Восклицает с порога.) Ну, пляшите, Михайло Васильевич!.. Вам заморских принёс я вестей… ЛОМОНОСОВ. (Жестом приглашает присесть в кресло.) А, Григорий, мой друг Николаевич, Добрый вестник хороших идей! ТЕПЛОВ. (Располагается в кресле перед Ломоносовым, закинув нога на ногу, по европейской манере. Многозначительным жестом протягивает Ломоносову пакет с письмом.) Я с письмом к Вам от Эйлера срочным, - Отзыв всех Ваших славных идей! Мне представился случай нарочный, Чтоб Шумахер вас не упредил. ЛОМОНОСОВ. Мне приятно весьма и полезно, Не знаком с ним Шумахер любезный; Нас гнетут господа иноземцы, Академией ведают немцы. Достижений всех наших не знают, И умышленно их умоляют. Чтоб хулить меня, ищут, лишь повод, Нет его, - измышляют такого. В честь порочащих оных простраций, - Нас в опеку отдать иностранцам. Слал Шумахер пакет диссертаций, Будто только лишь для аннотаций, Слал он копии всех диссертаций. Чтобы Эйлер, кто строгостью славен, Труд мой критикой строгой ославил. (Распечатывает письмо, бегло читает. Торжествующе восклицает.) Но Шумахер ошибся нимало, Вот что Эйлер в письме написал им В канцелярию; слушай, Григорий, Ты свидетель живой, им на горе. (Громко читает, письмо от Эйлера.) «Все они, диссертации эти, Всех похвал выше, лучших на свете, Хороши и весьма превосходны, В деле нужны весьма и полезны. И желать нужно для одобренья, Академиям всем – откровенья; Чтоб в науке решали вопросы, Как Михайло решал Ломоносов…» (Торжествующе машет письмом Эйлера перед Тепловым.) Что ты скажешь на это, Григорий? ТЕПЛОВ. (Резко встаёт с места. Говорит восторженно.) Как я рад, что так дело выходит, - Гениальный дух по миру ходит. Стали признанны в мире учёных. Академией Шумахер правит, Но никто его в мире не славит. ЛОМОНОСОВ. Это так, но борьба остаётся, Столь упорной за нашу науку, Что за право служить ей, придётся Перенесть нам прискорбную муку. У себя не по собственной воле, Мы изгои, Григорий, из-го-и… ТЕПЛОВ. (С сожалением.) Быть сподвижником Вам, я и рад бы, Но сподвижником буду Вам слабым. ЛОМОНОСОВ. Что так, Гриша, быть может, ты струсил? Твой отец истопник самый лучший. Он в котельною пришёл за углями, И с тех пор, стал котельщиком главным. Потому ты и назван Тепловым, (От котельной тепла, точным словом.) Сам себе прорубил путь ты к знаньям, При дворе ты высокого званья. Нам ли их, иноземцев бояться, - На родимой земле пресмыкаться? ТЕПЛОВ. Есть, Михайло Васильевич, тонкость, Что, отнюдь, мной владеет не робость. Шёл стезёю романса и песни, Хоть умри я, но, тут же, - воскресни!.. ЛОМОНОСОВ. (Простодушно смеётся. Подходит к большому глобусу, вращает его.) Вот, Григорий, что диво, то диво! В Академии стало, так мило; Только музыкой в ней не владеют… Ба! Шумахер плясать не умеет. Но, когда ты романсы разучишь, Танцевать под романсы научишь… (Начинает медленно вращать свой глобус.) Подходил ли ты к глобусу, Гриша? Видел: сколь велика Русь-то, Гриша? Часть шестая всей нашей планеты, Только нам па Руси места нету… Ты лишь только подумай об этом, Сразу станешь великим поэтом! Есть ли дело важнее, чем это, - На Руси стать великим поэтом?! ТЕПЛОВ. (С ноткой обиды в голосе.) Коль, Михайло Васильевич, знали б, Статус мой, то Вы не упрекали б. (Ломоносов простодушно смеётся.) Не признали Вы птицу в полёте, Оттого простодушно смеётесь… ЛОМОНОСОВ. (Перестаёт смеяться. Подходит к Теплову вплотную. По дружески кладёт ему свою руку на плечо.) Брат, прошу только, - не обижайся, И от шуток моих не смущайся. Коль шучу, мои шутки незлые, Пусть дела наши будут святые. Так откройся, - чего я не знаю? Что за птица, что не замечаю? ТЕПЛОВ. Не скажу, что ей можно гордиться, Но довольно заметная птица. Наша славная императрица, Наша Елизавета Петровна, Разумовского прочит учиться: Разуменья набраться чужого, Оттого Разумовским зовётся, Он учиться поедет за море, Быть наставником мне доведётся, Попечителем стать поневоле… ЛОМОНОСОВ. Погоди, слышал я: по Европам Едет некий Иван Обидовский, Лет осьмнадцать ему, ещё отрок… ТЕПЛОВ. Вот он самый, есть граф Разумовский. ЛОМОНОСОВ. (Не скрывая удивления.) Но о графе таком я не слышал, Знать не знаю о графе я оном… ТЕПЛОВ. С Украинских окраин он родом, Вышел случай, и граф новый вышел. Есть казачий там хутор Лемеши, Пас волов он, и в хоре был певчим. ЛОМОНОСАВ. Всё, Григорий, ни слова мне боле, Стал слугой пастуха поневоле. ТЕПЛОВ. Но не кончена повесть об этом, - В Академии стал президентом… ЛОМОНОСОВ. (Медленно опускается в своё кресло, с расширенными во всё лицо глазами.) Не шути так, Григорий, со мною, Я от шуток таких онемею. Впрочем, нашим заведывать стадом, Свой пастух, это то, что нам надо!.. Пособлять ему станем отменно, То во благо нам всенепременно!.. (Теплов и Ломоносов от души смеются. Теплов уходит.) Вот дела, так дела, Русь-царица, Невозможно тебе не дивиться!.. Конец первого акта.
22.
Экологическая ситуация в тимирязевском районе (публикация автора на scipeople)
АП
, 2017
Тимирязевский район территориально располагается в Северном Административном округе Москвы. Муниципалитет занимает площадь в 10,4 кв. км, а численность населения здесь приближается к 90 тыс. человек.
Тимирязевский район территориально располагается в Северном Административном округе Москвы. Муниципалитет занимает площадь в 10,4 кв. км, а численность населения здесь приближается к 90 тыс. человек.
Тимирязевский район территориально располагается в Северном Административном округе Москвы. Муниципалитет занимает площадь в 10,4 кв. км, а численность населения здесь приближается к 90 тыс. человек. Преимущества экологии Тимирязевского района С точки зрения экологии Тимирязевский район является одним из наиболее благополучных в САО. Это обуславливается сочетанием целого ряда факторов, особо среди которых можно выделить: Наличие значительных площадей зеленых насаждений. Около 50% территории муниципалитета занимают лесопарковые зоны, самые значительные из которых Тимирязевский лес, парк Дубки и заказник Петровско-Разумовское; Отсутствие тяжелой промышленности, что положительно сказывается на общей экологии в Тимирязевском районе; С восточной стороны муниципалитет окружен Главным Ботаническим Садом РАН, который препятствует проникновению в Тимирязево опасных канцерогенных веществ из соседних округов. Проблемные моменты Несмотря на то, что экологическая ситуация в Тимирязевском районе сложилась на довольно благополучном уровне, для муниципалитета имеется и ряд проблем, которые необходимо решать: Значительное количество мусорных свалок, особенно в районе Тимирязевского леса; Значительный автотранспортный поток, сконцентрированный преимущественно на Дмитровском шоссе и Большой Академической улице; Значительное количество строительных площадок, из-за которых концентрация строительной пыли превышает допустимые пределы; Наличие на территории муниципалитета нескольких железнодорожных линий, используемых в основном для грузовых перевозок. Стоит заметить, что экологические проблемы Тимирязевского района решаются довольно быстро. В частности, для разгрузки автодорог предусмотрено строительство нового объездного маршрута, который позволит снизить уровень угарных газов в жилом секторе. Кроме того, проводятся работы по очистке парковых зон и их благоустройству, что положительно сказывается на экологической безопасности района.
Тимирязевский район территориально располагается в Северном Административном округе Москвы. Муниципалитет занимает площадь в 10,4 кв. км, а численность населения здесь приближается к 90 тыс. человек. Преимущества экологии Тимирязевского района С точки зрения экологии Тимирязевский район является одним из наиболее благополучных в САО. Это обуславливается сочетанием целого ряда факторов, особо среди которых можно выделить: Наличие значительных площадей зеленых насаждений. Около 50% территории муниципалитета занимают лесопарковые зоны, самые значительные из которых Тимирязевский лес, парк Дубки и заказник Петровско-Разумовское; Отсутствие тяжелой промышленности, что положительно сказывается на общей экологии в Тимирязевском районе; С восточной стороны муниципалитет окружен Главным Ботаническим Садом РАН, который препятствует проникновению в Тимирязево опасных канцерогенных веществ из соседних округов. Проблемные моменты Несмотря на то, что экологическая ситуация в Тимирязевском районе сложилась на довольно благополучном уровне, для муниципалитета имеется и ряд проблем, которые необходимо решать: Значительное количество мусорных свалок, особенно в районе Тимирязевского леса; Значительный автотранспортный поток, сконцентрированный преимущественно на Дмитровском шоссе и Большой Академической улице; Значительное количество строительных площадок, из-за которых концентрация строительной пыли превышает допустимые пределы; Наличие на территории муниципалитета нескольких железнодорожных линий, используемых в основном для грузовых перевозок. Стоит заметить, что экологические проблемы Тимирязевского района решаются довольно быстро. В частности, для разгрузки автодорог предусмотрено строительство нового объездного маршрута, который позволит снизить уровень угарных газов в жилом секторе. Кроме того, проводятся работы по очистке парковых зон и их благоустройству, что положительно сказывается на экологической безопасности района.
23.
Организация комплексной информационной системы планирования микрогравитационных экспериментов (публикация автора на scipeople)
Григорьева А. А., Осипов В. П., Елкин К. С.
- Шестой Международный Аэрокосмический Конгресс IAC'09. Тезисы выступлений , 2009
Статья посвящена эффективному планированию микрогрвитационных экспериментов с использованием комплексной информационной системы
Статья посвящена эффективному планированию микрогрвитационных экспериментов с использованием комплексной информационной системы
СССР стал пионером в области микрогравитационных исследований. Советскими и российскими учеными, начиная с 70-х г.г. XX в., проведено свыше 2 000 экспериментов по физике невесомости и космическим технологиям на борту КА. Эксперименты проводились на пилотируемых и автоматических КА (аппараты серии «Салют», затем «Фотон», орбитальная станция «МИР», МКС), космических ракетах и других аппаратах. Получены обширные данные по физике жидкости, особенностям протекания фазовых переходов в условиях микрогравитации, по результатам выращивания в космосе различных полупроводниковых кристаллов, стекол, новых сплавов, композитов. Проведено множество исследований в области биотехнологий. Разработано разнообразное специальное научное и обеспечивающее оборудование. Выявлено существенное влияние микроускорений на процессы при получении материалов в условиях космического полета. Разработаны оригинальные системы для их демпфирования. Оценка состояния исследований в современной России, показывает, что наработан значительный задел практических исследований на автоматических спутниках и долговременных орбитальных станциях, сохранился отряд специалистов на предприятиях Роскосмоса, опытных ученых в РАН и научной молодежи. Однако, существует некоторый разрыв между приоритетами фундаментальных исследований, проводимых в академических институтах и ВУЗах, и запросами промышленности, что связано с недостаточным использованием прошлого опыта при продвижении актуальных проектов в области микрогравитационных исследований. При постановке на борт дорогостоящего оборудования не достаточен уровень сведений для технико–экономического обоснования, не сопоставлены наиболее перспективные направления отечественных исследований с уровнем работ в мировом научном сообществе, деятельность научных групп недостаточно обеспечена информацией о самой микрогравитационной среде на борту КА. Это происходит из-за отсутствия современного информационного обеспечения подготовки и принятия решения о поддержке проектов микрогравитационных исследований. Необходимость развития и внедрения информационных технологий и перехода к информационному сообществу тесно связана с изменением характера воздействия научно-технического прогресса на все стороны научной деятельности. Этот процесс имеет объективный характер и является составной частью научно-технического прогресса. На сегодняшний день наиболее перспективными и востребованными направлениями исследований являются эксперименты в области микро- и нанотехнологий, информационных технологий, биотехнологий и робототехники. Получаемые результаты могут стать основой для развития инновационного производства, тесного сотрудничества науки и промышленности. Повышенное внимание к информационным ресурсам с результатами предыдущих исследований в значительной степени обусловлено еще и тем, что в настоящее время продолжается формирование программ научных работ и обсуждение экспериментов на перспективных автоматических КА серий «Фотон-М» и «Бион-М», на Международной космической станции (МКС), на борту перспективного автоматического КА «ОКА-Т», обслуживаемого в ходе периодических стыковок с МКС. Для дальнейшего развития микрогравитационных исследований, рационального распределения ресурсов и преодоления разрыва между потребностями науки и техники необходимо внедрение программного комплекса СППР (системы поддержки принятия решений). Целями разработки и внедрения системы являются: помощь ЛПР (лицу, принимающему решения) в организации отбора поступающих заявок и составлении программы размещения на борту КА, рациональное распределение ресурсов КА, формирование стоимости космических исследований, создание справочно-информационной базы по космическим экспериментам (аналогично системам у ESA и NASA), формирование информационного Интернет-сообщества экспертов, заинтересованных организаций и специалистов в области микрогравитационных исследований. Проведена обширная работа по разработке концепции информационной системы, формированию методологии планирования экспериментов, выбору и адаптации математических методов принятия решений и оптимального распределения ресурсов, подбору технологий и инструментов создания программного обеспечения. Задачи, которые должна решать разрабатываемая информационная среда и интегрированная с ней СППР (этапы планирования исследований): 1. Уточнение цели и постановка задачи принятия решения. На начальном этапе формулируется цель и осуществляется постановка задачи принятия решения. Исходными данными служат решения о формировании программы, где указаны основные приоритетные направления исследований и ресурсы, предоставляемые на борту КА. 2. Формирование набора альтернатив и критериев оценки альтернатив. Аналитическая группа под руководством ЛПР собирает и классифицирует по приоритетным направлениям предложения на проведение исследований на борту космических комплексов, формирует путем анкетирования предполагаемых экспертов множество критериев, согласует их с предпочтениями ЛПР и проводит обработку полученных данных. Результатом обработки данных будет ранжированный список критериев (возможно, с весовыми коэффициентам). 3. Формирование экспертной комиссии По результатам предварительного анкетирования предполагаемых экспертов формируется экспертная комиссия, в состав которой должны входить признанные специалисты, обладающие теоретическими и практическими знаниями в рассматриваемой области, имеющие представления об отечественных и зарубежных исследованиях. При этом мерой оценки компетентности экспертов могут служить результаты предварительного анкетирования по множеству предлагаемых ими критериев. 4. Подготовка данных для экспертизы. На данном этапе проводится техническая работа аналитической группой по подготовке и рассылке анкет для экспертов. В анкеты включаются отобранные критерии, обеспечивающие наиболее высокую достоверность экспертной оценки. 5. Экспертная оценка альтернатив. Осуществляется сбор анкет от экспертов, обработка анкет и формирование банка данных экспертных оценок. В банке данных должны содержаться сведения об экспертах, их оценках рассматриваемых проектов исследований. 6. Обработка и анализ данных. На этом этапе выполняется наибольший объем работ по формированию экспертной оценки программ исследований. Именно здесь применяются методы теории поддержки принятия решений, позволяющие подготовить данные для принятия ЛПР рационального решения с учетом результатов анализа мнений экспертов и своих предпочтений. Применяемые методы должны обеспечить выполнение следующего условия: экспертная оценка должна быть согласованной с мнением большинства экспертов. Если оценка не может быть согласована, то анализируются причины и формируется новая экспертная группа. При формировании согласованной оценки необходима защита от манипулирования. 7. Выработка рекомендаций по принятию решений. На заключительном этапе аналитическая группа с помощью компьютерной СППР вырабатывает множество альтернативных, наиболее предпочтительных вариантов исследовательских программ для ЛПР. Здесь же аналитической группой проводится ситуационное моделирование использования ресурсов КА со стоимостной оценкой предоставляемых ресурсов по конкретным проектам. Производится ранжирование программ исследований с учетом показателей их эффективности. Кроме перечисленных задач разрабатываемая интегрированная среда формирует сообщество экспертов и заинтересованных организаций, обеспечивая непрерывное взаимодействие членов сообщества посредством сети Интернет. Кроме того, вся информация о проведенных исследованиях, о поступивших заявках, о принятых программах размещения и о характеристиках космических аппаратов и микрогравитационной среды поступает в хранилище СППР. В дальнейшем ЛПР, эксперт или любое другое заинтересованное лицо может получить необходимую информацию из данного хранилища. В ходе организации комплексной информационной системы планирования микрогравитационных исследований создан рабочий макет системы. Программный комплекс информационной системы «Микрогравитация» состоит из разных по своей структуре и функциональности взаимосвязанных блоков. На каждом этапе принятия решения с комплексом работают разные специалисты и организации, поэтому для каждой группы пользователей предусмотрены свои права и полномочия, необходима авторизация и аутентификация. Схематично концепция принятия решений с использованием СППР может быть представлены структурой, изображенной на рис. 1. Для системы внешними ресурсами являются данные, получаемые с Web-сайта www.microgravity.ru, а также хранилище проведенных исследований. Внутренние ресурсы представляются как предпочтения ЛПР и/или аналитической группы, данные по ресурсам и математические методы принятия решений. Куб данных содержит сведения по заявкам, организациям, экспертам, критериям, оценкам заявок экспертами и т.д.; он формирует все необходимые данные для работы ИАС. Используя совокупность внешних и локальных ресурсов, можно построить рейтинг заявок и подготовить программу размещения на КА. Рисунок 1. Ресурсы информационной системы. Использование системы дает ряд преимуществ, а именно: Повышение точности и адекватности планирования; Повышение гибкости бизнес-процессов; Изменение содержания труда; Интеграция операций и функций; Увеличение степени прозрачности принятия решений; Повышение оперативности подготовки данных; Увеличение количества заявок на 5–10% и более; Сокращение времени полного цикла планирования на 25-30%; Снижение операционных затрат на 5–10% и более; Снижение рисков. Привлечение специалистов различных областей знаний. При оценке эффективности внедрения системы нет необходимости использовать сложные математические расчеты. При стоимости создания и внедрения системы порядка нескольких миллионов рублей размещение только одного эксперимента на борту оценивается десятками миллионов рублей. Всего на борт поступает в среднем 10-12 экспериментальных установок. Очевидно, что цена ошибки отбора экспериментов или некорректного расчета ресурсов очень высока. При расчете эффективности использования системы за первые 3 года использования при единичном полете космического аппарата ROI составил 238%, а срок окупаемости – 8 месяцев. Данный показатель не является совершенным, но дает представление о рентабельности инвестиций в информационные системы. Существует, однако, немало препятствий внедрению и использованию информационной системы (Рисунок 2). Рисунок 2. Препятствия использованию информационной системы. Анализ преимуществ и возможных рисков позволяет выделить следующие основные положения по организации комплексной информационной системы планирования микрогравитационных экспериментов: 1) роль качества и своевременности разработки, принятия и реализации решений в условиях ускорения темпов научно-технического прогресса возросла настолько резко, что во многом именно это становится сегодня решающим фактором развития космических исследований и космических технологий в целом. Инновации же зачастую не требуют значительных расходов, а их эффективность многократно превышает результат от привычных операций; 3) итоги использования решений намного возрастают при применении специальной компьютерной системы поддержки, разработки, принятия и реализации подобных решений, а также контроля за достигаемыми результатами; 4) тщательная подготовка и обоснование решений могут быть обеспечены за счет участия в этом процессе не только его разработчиков и исполнителей, но и независимых экспертов, а также тех, для кого конкретное решение принимается; 5) особую роль в процессе формирования решений играет учет в полной мере стратегии развития науки и техники, перспективного плана и прогнозных программ; 6) среди основных причин, мешающих внедрению информационной системы: недостаточное техническое оснащение предприятий науки и техники, отсутствие или ограниченность количества кадров, способных эффективно использовать современную вычислительную технику, а также отсутствие у работников инновационного мышления.
СССР стал пионером в области микрогравитационных исследований. Советскими и российскими учеными, начиная с 70-х г.г. XX в., проведено свыше 2 000 экспериментов по физике невесомости и космическим технологиям на борту КА. Эксперименты проводились на пилотируемых и автоматических КА (аппараты серии «Салют», затем «Фотон», орбитальная станция «МИР», МКС), космических ракетах и других аппаратах. Получены обширные данные по физике жидкости, особенностям протекания фазовых переходов в условиях микрогравитации, по результатам выращивания в космосе различных полупроводниковых кристаллов, стекол, новых сплавов, композитов. Проведено множество исследований в области биотехнологий. Разработано разнообразное специальное научное и обеспечивающее оборудование. Выявлено существенное влияние микроускорений на процессы при получении материалов в условиях космического полета. Разработаны оригинальные системы для их демпфирования. Оценка состояния исследований в современной России, показывает, что наработан значительный задел практических исследований на автоматических спутниках и долговременных орбитальных станциях, сохранился отряд специалистов на предприятиях Роскосмоса, опытных ученых в РАН и научной молодежи. Однако, существует некоторый разрыв между приоритетами фундаментальных исследований, проводимых в академических институтах и ВУЗах, и запросами промышленности, что связано с недостаточным использованием прошлого опыта при продвижении актуальных проектов в области микрогравитационных исследований. При постановке на борт дорогостоящего оборудования не достаточен уровень сведений для технико–экономического обоснования, не сопоставлены наиболее перспективные направления отечественных исследований с уровнем работ в мировом научном сообществе, деятельность научных групп недостаточно обеспечена информацией о самой микрогравитационной среде на борту КА. Это происходит из-за отсутствия современного информационного обеспечения подготовки и принятия решения о поддержке проектов микрогравитационных исследований. Необходимость развития и внедрения информационных технологий и перехода к информационному сообществу тесно связана с изменением характера воздействия научно-технического прогресса на все стороны научной деятельности. Этот процесс имеет объективный характер и является составной частью научно-технического прогресса. На сегодняшний день наиболее перспективными и востребованными направлениями исследований являются эксперименты в области микро- и нанотехнологий, информационных технологий, биотехнологий и робототехники. Получаемые результаты могут стать основой для развития инновационного производства, тесного сотрудничества науки и промышленности. Повышенное внимание к информационным ресурсам с результатами предыдущих исследований в значительной степени обусловлено еще и тем, что в настоящее время продолжается формирование программ научных работ и обсуждение экспериментов на перспективных автоматических КА серий «Фотон-М» и «Бион-М», на Международной космической станции (МКС), на борту перспективного автоматического КА «ОКА-Т», обслуживаемого в ходе периодических стыковок с МКС. Для дальнейшего развития микрогравитационных исследований, рационального распределения ресурсов и преодоления разрыва между потребностями науки и техники необходимо внедрение программного комплекса СППР (системы поддержки принятия решений). Целями разработки и внедрения системы являются: помощь ЛПР (лицу, принимающему решения) в организации отбора поступающих заявок и составлении программы размещения на борту КА, рациональное распределение ресурсов КА, формирование стоимости космических исследований, создание справочно-информационной базы по космическим экспериментам (аналогично системам у ESA и NASA), формирование информационного Интернет-сообщества экспертов, заинтересованных организаций и специалистов в области микрогравитационных исследований. Проведена обширная работа по разработке концепции информационной системы, формированию методологии планирования экспериментов, выбору и адаптации математических методов принятия решений и оптимального распределения ресурсов, подбору технологий и инструментов создания программного обеспечения. Задачи, которые должна решать разрабатываемая информационная среда и интегрированная с ней СППР (этапы планирования исследований): 1. Уточнение цели и постановка задачи принятия решения. На начальном этапе формулируется цель и осуществляется постановка задачи принятия решения. Исходными данными служат решения о формировании программы, где указаны основные приоритетные направления исследований и ресурсы, предоставляемые на борту КА. 2. Формирование набора альтернатив и критериев оценки альтернатив. Аналитическая группа под руководством ЛПР собирает и классифицирует по приоритетным направлениям предложения на проведение исследований на борту космических комплексов, формирует путем анкетирования предполагаемых экспертов множество критериев, согласует их с предпочтениями ЛПР и проводит обработку полученных данных. Результатом обработки данных будет ранжированный список критериев (возможно, с весовыми коэффициентам). 3. Формирование экспертной комиссии По результатам предварительного анкетирования предполагаемых экспертов формируется экспертная комиссия, в состав которой должны входить признанные специалисты, обладающие теоретическими и практическими знаниями в рассматриваемой области, имеющие представления об отечественных и зарубежных исследованиях. При этом мерой оценки компетентности экспертов могут служить результаты предварительного анкетирования по множеству предлагаемых ими критериев. 4. Подготовка данных для экспертизы. На данном этапе проводится техническая работа аналитической группой по подготовке и рассылке анкет для экспертов. В анкеты включаются отобранные критерии, обеспечивающие наиболее высокую достоверность экспертной оценки. 5. Экспертная оценка альтернатив. Осуществляется сбор анкет от экспертов, обработка анкет и формирование банка данных экспертных оценок. В банке данных должны содержаться сведения об экспертах, их оценках рассматриваемых проектов исследований. 6. Обработка и анализ данных. На этом этапе выполняется наибольший объем работ по формированию экспертной оценки программ исследований. Именно здесь применяются методы теории поддержки принятия решений, позволяющие подготовить данные для принятия ЛПР рационального решения с учетом результатов анализа мнений экспертов и своих предпочтений. Применяемые методы должны обеспечить выполнение следующего условия: экспертная оценка должна быть согласованной с мнением большинства экспертов. Если оценка не может быть согласована, то анализируются причины и формируется новая экспертная группа. При формировании согласованной оценки необходима защита от манипулирования. 7. Выработка рекомендаций по принятию решений. На заключительном этапе аналитическая группа с помощью компьютерной СППР вырабатывает множество альтернативных, наиболее предпочтительных вариантов исследовательских программ для ЛПР. Здесь же аналитической группой проводится ситуационное моделирование использования ресурсов КА со стоимостной оценкой предоставляемых ресурсов по конкретным проектам. Производится ранжирование программ исследований с учетом показателей их эффективности. Кроме перечисленных задач разрабатываемая интегрированная среда формирует сообщество экспертов и заинтересованных организаций, обеспечивая непрерывное взаимодействие членов сообщества посредством сети Интернет. Кроме того, вся информация о проведенных исследованиях, о поступивших заявках, о принятых программах размещения и о характеристиках космических аппаратов и микрогравитационной среды поступает в хранилище СППР. В дальнейшем ЛПР, эксперт или любое другое заинтересованное лицо может получить необходимую информацию из данного хранилища. В ходе организации комплексной информационной системы планирования микрогравитационных исследований создан рабочий макет системы. Программный комплекс информационной системы «Микрогравитация» состоит из разных по своей структуре и функциональности взаимосвязанных блоков. На каждом этапе принятия решения с комплексом работают разные специалисты и организации, поэтому для каждой группы пользователей предусмотрены свои права и полномочия, необходима авторизация и аутентификация. Схематично концепция принятия решений с использованием СППР может быть представлены структурой, изображенной на рис. 1. Для системы внешними ресурсами являются данные, получаемые с Web-сайта www.microgravity.ru, а также хранилище проведенных исследований. Внутренние ресурсы представляются как предпочтения ЛПР и/или аналитической группы, данные по ресурсам и математические методы принятия решений. Куб данных содержит сведения по заявкам, организациям, экспертам, критериям, оценкам заявок экспертами и т.д.; он формирует все необходимые данные для работы ИАС. Используя совокупность внешних и локальных ресурсов, можно построить рейтинг заявок и подготовить программу размещения на КА. Рисунок 1. Ресурсы информационной системы. Использование системы дает ряд преимуществ, а именно: Повышение точности и адекватности планирования; Повышение гибкости бизнес-процессов; Изменение содержания труда; Интеграция операций и функций; Увеличение степени прозрачности принятия решений; Повышение оперативности подготовки данных; Увеличение количества заявок на 5–10% и более; Сокращение времени полного цикла планирования на 25-30%; Снижение операционных затрат на 5–10% и более; Снижение рисков. Привлечение специалистов различных областей знаний. При оценке эффективности внедрения системы нет необходимости использовать сложные математические расчеты. При стоимости создания и внедрения системы порядка нескольких миллионов рублей размещение только одного эксперимента на борту оценивается десятками миллионов рублей. Всего на борт поступает в среднем 10-12 экспериментальных установок. Очевидно, что цена ошибки отбора экспериментов или некорректного расчета ресурсов очень высока. При расчете эффективности использования системы за первые 3 года использования при единичном полете космического аппарата ROI составил 238%, а срок окупаемости – 8 месяцев. Данный показатель не является совершенным, но дает представление о рентабельности инвестиций в информационные системы. Существует, однако, немало препятствий внедрению и использованию информационной системы (Рисунок 2). Рисунок 2. Препятствия использованию информационной системы. Анализ преимуществ и возможных рисков позволяет выделить следующие основные положения по организации комплексной информационной системы планирования микрогравитационных экспериментов: 1) роль качества и своевременности разработки, принятия и реализации решений в условиях ускорения темпов научно-технического прогресса возросла настолько резко, что во многом именно это становится сегодня решающим фактором развития космических исследований и космических технологий в целом. Инновации же зачастую не требуют значительных расходов, а их эффективность многократно превышает результат от привычных операций; 3) итоги использования решений намного возрастают при применении специальной компьютерной системы поддержки, разработки, принятия и реализации подобных решений, а также контроля за достигаемыми результатами; 4) тщательная подготовка и обоснование решений могут быть обеспечены за счет участия в этом процессе не только его разработчиков и исполнителей, но и независимых экспертов, а также тех, для кого конкретное решение принимается; 5) особую роль в процессе формирования решений играет учет в полной мере стратегии развития науки и техники, перспективного плана и прогнозных программ; 6) среди основных причин, мешающих внедрению информационной системы: недостаточное техническое оснащение предприятий науки и техники, отсутствие или ограниченность количества кадров, способных эффективно использовать современную вычислительную технику, а также отсутствие у работников инновационного мышления.
24.
Возникновение права и источники права древней японии (публикация автора на scipeople)
Суровень Д.А.
- Проблемы курса истории государства и права. Екатеринбург: Изд-во УрГЮА, 2004. С.198-226. , 2004
Возникновение права и развитие источников права древней Японии
Возникновение права и развитие источников права древней Японии
ПРАВО ДРЕВНЕЙ ЯПОНИИ (I-VII века н.э.) История права древней Японии делится на два этапа: период Яматай (I-III века н.э.) и период Ямато (IV-VII века н.э.). С точки зрения исторической и историко-правовой науки данные периоды являются наименее изученными. Это определяется тем, что, во-первых, источники, касающиеся этого времени, немногочисленны; во-вторых, в российской исторической науке этот период развития япон-ского права мало исследован. Поэтому существует необходимость собрать и проанализировать тот скудный материал древнекитайских и древнеяпонских письменных источников, содержащих сведе-ния о правовых нормах древней Японии. Причем, здесь необходимо учитывать, что правовые нормы периода Ямато (IV-VII века) во многом коренятся в правовом регулировании периода Яматай (I-III века н.э.). Именно из того времени были унаследованы многие правовые обычаи, действовавшие в государстве Ямато. Поэтому, при изучении древнеяпонского права следует обязательно коснуться правовой системы Южной Японии (Кюсю) I-III веков. 1. Возникновение права Ещё в первобытном обществе появляются определенные нормы – обычаи и традиции, кото-рые регулировали отношения между общинниками. Эти нормы поведения получили в научной лите-ратуре название норморегуляторы, или мононормы. В любом обществе существует зависимость со-циального поведения людей от применения правил, отличающихся так называемым одинаковым масштабом действия или же нормой. Эти нормы характеризуются неперсонифицированностью по отношению к адресатам правил, требуют от них обязательного выполнения определенных действий, совершения этих действий в относительно четких рамках. Несоблюдение данных правил приводит обыкновенно к общественным санкциям, выражаемым в различной форме. Любые человеческие со-общества не могут существовать вне системы норм социального поведения. Эти нормы определяют всеобщий характер взаимоотношений как отдельных индивидов, так и между самыми разнообразны-ми социальными группами. Среди регуляторов выделяют: 1) ненормативные регуляторы: ценност-ный, информационный; директивный [институт предсказаний]; 2) нормативные регуляторы: а) био-лого-психологический; б) брачно-семейный; в) корпоративно-групповой; г) мифолого-религиозный; д) правовой; е) моральный. Начало функционирования каждого не одновременно, древнейший – био-лого-психологический; в ходе развития культур имеет место постепенное вычленение отдельных ре-гуляторов. Данные правила поведения объединяли в себе различные требования к членам общинно-го коллектива: религиозные, половые, пищевые запреты, правила поведения и моральные требования, а также правила, на основе которых впоследствии сформировались нормы права. Но эти норморегу-ляторы не являлись ещё правом. Необходимость соблюдения данных мононорм объяснялась тем, что это были божественные установления: «По изволению бога и богини, прародителей могучих владетеля нашего, на Равнине Высокого Неба божественно пребывающих, восемь сотен мириад богов божественным советом со-вещались и так повелеть изволили… И в стране той прегрешения разные, ошибкой, проступком со-вершенные тем людом, что под небом прибавляется, - прегрешения премногие… означили…» [Нори-то: Великое изгнание [грехов] в последний день месяца минадзуки ]. Поэтому данные поступки в первобытном обществе рассматривались, прежде всего, как «прегрешения» (яп. цуми), то есть нару-шения религиозных запретов. Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, - скверна разного рода и в разных обличьях. В японской мифологии понятие скверны связано с мифом об осквернении Идзанаги в стране мрака Ёмоцукуни, а ритуал ōхараэ – с его последующим очищени-ем [Нихон-сёки, св.1-й, Идзанаги, Идзанами; Нихон-сёки, св.I-й, 5; Nihongi, I, 21-22; Кодзики, св.1-й, гл.9; Кодзики, св.1-й, Идзанаги, Идзанами; Kojiki, I, X]. Скверна, таким образом, проистекает от со-прикосновением с иным миром, смертью, болезнями, уродством, нарушениями разного рода табу. Древняя регламентация общественной жизни знала три способа регулирования: (1) запрет (та-бу); (2) дозволение; (3) обязывание. Наиболее важным для возникновения права оказался первый спо-соб регулирования общественных отношений (запреты). К очень древнему обычаю (возникшему, возможно, ещё в период существования охотничьей группы – до V века до н.э.?) относился реконст-руируемый исследователями запрет на принятие пищи и использование огня вне рамок своего со-циума. Так, в мифах об Идзанами, попавшей в страну мрака (Ёми-но куни), женщина не могла вер-нуться в мир живых, потому что она уже вкусила еды в стране умерших [Нихон-сёки, св.1-й, Идза-наги и Идзанами; Nihongi, I; Кодзики, св.1-й; Kojiki, I]. К древним обычаям относились такие наибо-лее распространенные запреты (табу) как: запрет нарушать половозрастное разделение функций ме-жду мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми; запрет на обман членов коллектива; запрет убийства члена коллектива; запрет нанесения телесных повреждений общинникам (в норито: запрет «резать на живом кожу» ); запрет кровосмешения (в норито: запрет на «надругательство над собст-венной матерью, надругательство над дитятей собственным, надругательство над матерью и её же дитятей, над дитятей и матерью его же» ), сюда же отнесен «грех соития с животными» ; запрет колдовства, направленного против членов общинного коллектива (в норито: «беда от насекомого ползающего, от Такацуками [вероятно, бога–громовика – С.Д.] беда, беда от птиц с высоты, порча на скотину чужую, грех ворожбы», а также «…резать на мертвом кожу; люди, больные проказой, опухоль…» ). В основе табуирования «беды от насекомого ползающего» (по мнению Цугита, уку-сов насекомого как одной из разновидностей повреждения кожи), «резания по живому кожи» лежит запрет нарушения целостности оболочки, будь то кожа человека, шкура животного или кора дерева. Возможно, это связано с опасением, что при нарушении оболочки через отверстие может выскольз-нуть душа. В норито эти действия отнесены к «прегрешеньям земным» (куни-цу цуми – досл. «прегре-шения в общине (куни)»), в отношении которых действовали запреты, направленные против крово-смешения и регулирующих сферу половых отношений, а, значит, в конечном счете, систему родства, а также табуирующих разные виды ворожбы, включая некоторые болезни, которые (по ранним пред-ставлениям) могли иметь причиной злокозненные магические действия. Кроме того, были ритуальные предписания: (в норито: запрет на «…сдирание заживо шкур, сдирание шкур сзади к переду, нечистот оставление» ), которые относились к «небесным прегреше-ниям» (ама-цу цуми) [Норито: Великое изгнание [грехов] в последний день месяца минадзуки]. В норито Великого изгнания грехов в последний день месяца минадзуки говорится, что эти прегреше-ния были определены богами–первопредками императорского рода, то есть бога Таками-мусуби и богини солнца Аматэрасу. В «Кодзики» и «Нихон-сёки» эти мононормы указываются в связи с на-рушениями табу, совершенными богом Сусаноо, что привело к сокрытию Аматэрасу в Небесной пещере, правда, там прегрешения не разделяются на две категории – небесные и земные. Совершен-ные Сусаноо злодеяния (по «Кодзики» и «Нихон-сёки») составляют часть списка «небесных прегре-шений». Это – сдирание шкуры лошади, начиная с хвоста (яп. сака-хаги) (вероятно, род черной ма-гии; возможно также, что шкура была содрана заживо – яп. ики-хаги ), дефекация (в ритуальном за-ле – яп. хйсока-ни кигасису – досл. “тайно осквернять” ) [Кодзики, св.1-й, преступление Сусаноо; Кодзики, св.1-й, гл.12 ; Kojiki, I, XV; Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 37, 40, 41, 42, 45, 48]. Что касается обдирания шкур, то это занятие до нового времени считалось нечистым и поручалось людям особого разряда, имевшего нечто общее с «неприкасаемыми»; то же находим и в Корее, где, как пишет Ю.В. Ионова и вслед за ней Л.М. Ермакова, в числе семи презренных профес-сий были мясники и корзинщики, поскольку обдирание коры – то же, что сдирание кожи с животных. Более того, и в японском материале встречается запретом на снятие коры с деревьев, используемых в ритуальных постройках. При строительстве помещений для участников праздника Оониэ-но мацури («Великого праздника вкушения первого урожая», праздника достаточно древнего ) дерево для по-строек должно было быть целым, кора с него не снималась. Здесь, по-видимому, действовало тоже табу, что и в предыдущих случаях, запрещающее обдирание шкур или резание кожи по мертвому или живому, возможно, из-за представлений о взаимодействии с душой (яп. тама) животного или предмета, приносимого в жертву богам, и из-за возможных опасностей при нарушении целостности оболочки. Вышеуказанные запреты – наиболее древние мононормы, которые, как можно предполагать, сложились на самых ранних этапах развития общества (в период родовой общины – до середины I тысячелетия до н.э.). Из истории первобытной Японии нам известны и другие мононормы, возникшие (как можно судить по их содержанию) в период яёи (с IV века до н.э.), когда произошел переход от родовой об-щины к соседской. Деяния, нарушающие данные мононормы, были отнесены к «небесным прегреше-ниям» (яп. ама-цу цуми), то есть более тяжким, чем «земные прегрешения». Соседская община Японии (праяп. пурэ, др.-яп. мура) по археологическому материалу пред-ставляла собой поселение нескольких групп (по 15-30 человек в каждой) – 15-50 домовых общин («домов»), тождественных большой семье (объединяющей несколько поколений с их семьями), ко-торая территориально представляла собой двор (ко), состоявший из 5-6 жилищ типа землянок (та-тэана), в каждой из которых жила малая семья (монко) из 8-10 человек (видимо, полигамная). Такой тип общины был обнаружен при раскопках (в 1945-1950 годах) стоянки Торо (префек-тура Сидзуока, Центральный Хонсю), где обнаружены остатки деревни и рисовых полей III или II ве-ков до н.э. Поселение представляло собой шесть или семь домов (9-10 м в диаметре), сгруппирован-ных вместе (по подсчетам ученых на 60-70 до 100 человек), окруженных рвом и лесом в качестве внешней границы. Первоначальная большая семья с течением времени постепенно разрослась в по-селение, состоящее из 16-50 семей, занимавшихся культивацией риса. На участке земли площадью в один квадратный километр обнаружены ряды межей, проходя-щие под прямым углом друг к другу. Межа на затопляемой стороне (обращенная к большой реке Абэ) была обложена сбоку досками 30-40 см толщиной и 1,5 м длиной, в то время как на внутренней сто-роне этой гряды были поставлены плотно колья. Рисовые поля, нерегулярные в размере, от 200 до 600 цубо (0,006-0,2 га, 600-2000 кв.м), 10 на 12 м и с приподнятыми тропинками, достигающими два метра в ширину. Размеры очень большие. Подобного рода расположение межей было открыто на стоянке Ямаки (префектура Сидзуока), рисовые поля раскопаны (в 1976 году) в Хидака (около 40 км на запад от города Такасаки, префектура Гумма, Центральный Хонсю) из-под слоя вулканическо-го пепла. Рисовые поля были обнаружены во многих местах. Поля на стоянках Хаттори (префектура Сига) и Хаккэнгава (префектура Окаяма) – меньших размеров: 2-3 метра сторона. Поэтому большие поля Торо не считают образцовыми для периода яёи в общем. Таким образом, поселения, подобные стоянке Торо, являлись наглядной формой соседской общины, внутри которой индивидуальные хо-зяйства создавали обособленные коллективы со своей рабочей силой, орудиями труда и самостоя-тельным выполнением работ на своих наделах. Как считают исследователи, существование межей на рисовых полях в период яёи свидетель-ствует о возникновении первичного права владения на заливные поля при сохранении верховной коллективной собственности общины на землю: это право верховной коллективной собственности выражается в регулярных переделах земельных наделов внутри соседской общины. По мнению ис-следователей, границы земельных участков индивидуальных хозяйств обозначались огораживанием полей веревкой из рисовой соломы (в мифах: Сусаноо свалил такое ограждение из веревок на полях Аматэрасу [Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 42; см.: Харима-фудоки, уезд Ка-мудзаки, село Тада, горное поле Овати]). Подобная веревка, завязанная жгутом, стала знаком запре-та, ограждающим от злых сил, от беды, ею огораживали от посторонних рисовые поля. Отсюда поя-вился термин «запретные поля» (яп. симэну), то есть поля, оцепленные священными рисовыми ве-ревками в знак запрета ступать на них посторонним. Позднее рисовая веревка сделалась просто сим-волом собственности. В связи с этим, очень интересно одно из прегрешений (яп. цуми), приписываемое Сусаноо. «А осенью, когда колосья уже созрели, [он – С.Д.] силой вторгся [кит. мàо – С.Д.] на [чужие – С.Д.] поля и обвязал [кит. лàо – С.Д.] их крепкими вервями [яп. нава – С.Д.]» [Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Нихон-сёки, св. I-й, 7.2]. Этот эпизод отражает ситуацию, при которой захватывалось чужое поле. И, в знак установления своего права на это захваченное поле, оно опоясывалось верёвкой (симэ), что-бы символизировать запрет на вхождение на данную землю (поле симэну). Ученые предполагают, что, вероятно в это время начинают складываться представления о группе цуми, именуемых «порча полей»: о разрушении межей (адзэнафу); нарушении границ зе-мельных участков (кусидзаси – досл. «втыкание кольев»); засыпке каналов (уну-мидзо, умэ-мидзо), пересеве по посеянному (сйкимаки), то есть о нарушениях владельческих прав на землю как о «не-бесных грехах» (ама-цу цуми), то есть более тяжких нежели «земные прегрешения». В норито они указаны следующим образом: «…те прегрешенья небесные – разрушенье межей, засыпка канав, же-лобов разрушенье, повторный посев, вбивание кольев…» [Норито: Великое изгнание (грехов) в по-следний день месяца минадзуки]. В «Кодзики» Сусаноо разрушает межи на поле Аматэрасу, засы-пает канавы [Кодзики, св.1-й, преступления Сусаноо; Кодзики, св.1-й, гл.12; Kojiki, I, XV]. А в «Ни-хон-сёки» кроме этого ещё разрушает желоба для орошения, совершает повторный посев и вбивает колья на чужом поле [Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 37, 40, 41, 42, 45, 48]. Вбивание кольев по-разному толкуется исследователями: и как способ злокозненной магии, и как по-пытка причинить увечье возделывающему поле (если колья зарыты в земле), и как перемена границ полей. На мой взгляд, последний вариант толкования является наиболее значимым. «Нихон-сёки» среди прегрешений Сусаноо называет ещё потраву посевов: «… выпустил …жеребёнка и заставил его лежать посреди поля»; «…и пустил туда коня лежать [прямо на поле]» [Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Нихон-сёки, св. I-й, 7, 7.2]. Таким образом, это были преступления, направленные против интересов общины, которые требовали «великого очищения» (др.-яп. опо-парапэ, яп. ō-хараэ). Видимо, наказанием за них было изгнание из общины (как это произошло с Сусаноо в мифах). Соблюдение данных норм (обычаев и традиций) обеспечивалось всей общиной целиком (коллективом общинников), особых органов принуждения и органов защиты данных правил в этот период не существовало. Соответственно, только от общины член коллектива получал защиту и га-рантии своих прав (защиту жизни, здоровья и имущества) при помощи института так называемой «кровной мести», когда мстили не только обидчику, но и его ближайшим родственникам. Связано это с тем, что единственной силой того времени было общинное ополчение (то есть взрослые мужчины-воины данной общины), которое и осуществляло защиту интересов общинников. Мононормы долж-ны были соблюдаться. За их нарушение следовало наказание, которое могло иметь разные формы. Это могло быть моральное порицание, это могли быть телесные наказания, изгнание из общины и смерть. Так Сусаноо изгоняется из Такама-но хара за преступления перед своей сестрой Аматэрасу (Сусаноо нарушил важнейшие запреты соседской общины), а перед этим он был подвергнут наказа-нию и искупительной жертве в виде лишения волос и вырывания ногтей [Нихон-сёки, св.1-й, Суса-ноо; Nihongi, I, 41, 44; Кодзики, св.1-й, гл.12; Кодзики, св.1-й, Сусаноо; Kojiki, I, XVII]. Исследовате-ли указывают, что это было наказание, характерное для всего дальневосточного ареала, включая Ки-тай, и оно являлось замещением ритуального убийства вождя-правителя. В этом сюжете он высту-пает как изгой своей «небесной» (яп. ама) общины. Соорудив себе накидку из травы, Сусаноо ски-тается и просит убежища у разных богов (яп. ками – «высших, правителей»). Но они отказывают ему как изгнаннику, и он вынужден удалиться в другую страну. После этого Сусаноо появляется в Ид-зумо, в местности Ториками в верховьях реки Хи (современная Хии) [Кодзики, св.1-й, Сусаноо; Код-зики, св.1-й, гл.14; Kojiki, I, XVIII; Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Nihongi, I, 49-50 и далее]. Вышеуказанные мононормы действовали на протяжении всей первобытной истории Японии. С завершением процесса генезиса государства складывается особая специфическая, обусловленная природой человека и общества и выражающая свободу личности система регулирования обществен-ных отношений, получившая название право, которой присущи нормативность, формальная опреде-ленности в официальных источниках и обеспеченность возможностью государственного принужде-ния. 2. Общая характеристика права периода Яматай (I-III века н.э.) Начало возникновения первых, собственно японских политических образований следует от-носить к I веку до н.э. – именно к этому времени относится первое упоминание о них в разделе «Гео-графические описания» (Ди-ли-чжи) в «Истории Ранней Хань» [Хань-шу, цзюань 20, л.22] , связан-ное с установлением дипломатических и торговых связей между японцами и китайцами в Корее, по-сле завоевания империей Хань северокорейского государства Чосон, когда на его территории были созданы четыре китайских административных округа: Лолан, Чжэньфан, Сюаньту и Линьтунь [Ши-цзи, гл.115, C.2-5; гл.122, C.15-16; Хань-шу, гл.95, C.20б-23б; Ши-цзи, гл.115, Повествование о Чао-сяни; Цяньханьшу, гл.95, Повествование о Чаосяни] . Только в китайских источниках сохранились сведения о нескольких десятках этих владений, причем информация о разных владениях различна: об одних дается достаточно подробное описание и более или менее точная локализация; о других – лишь краткие сведения (или вообще только назва-ние); местоположение третьих – не ясно. Собственно японских письменных источников по периоду Яматай (I-III века н.э.) исследователи в своем распоряжении не имеют. Говоря о сложившихся у японцев политических общностях, китайские авторы используют тер-мин го (яп. куни). Эти политические образования имели небольшие размеры, на что указывало и ко-личество дворов (кит. ху, яп. ко) в каждом владении: 1000 в Дуйма-го (острова Цусима), 3000 - в Ида-го (остров Ики), 4000 - в Молу-го, 1000 - в Иду-го, 20000 - в Ну-го, 1000 - в Буми-го, 50000 - в Тоума-го, 70000 - в Ематай-го [Саньго-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во-го, Дуйма-го - Ематай-го ; Вэйчжи–вожэнь–чжуань, цз.30, С. 24а-24б (1б-2а)]. Данные го (яп. куни) являлись первым типом рабовладельческого государства. Как установили современные ученые, таковым является община-государство, в качестве которого выступает само-стоятельная гражданская община, возникающая в раннеклассовый период (ее еще неточно называют город-государство). Для этого типа государства характерно отсутствие еще особого аппарата при-нуждения, функции которого по отношению к эксплуатируемому производителю выполняет община в целом, так как существование самой общины лишало всех, кто не входил в нее, свободного досту-па к основному средству производства - земле и ставило в бесправное положение, потому что в этот период только община могла гарантировать человеку защиту его интересов. Трансформация первобытной соседской общины в гражданскую общину, то есть государство (общину-государство), происходит не только в результате приобретения общиной новых функций, но и в процессе развития системы самоуправления в государственные органы, то есть в процессе формирования публичной власти. Первые государства везде и всюду образуются в небольшом объеме, а именно в объеме од-ной территориальной общины или чаще нескольких тесно связанных между собой общин. Такое го-сударство, чтобы быть устойчивым, должно по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину; море, омывающее остров или полуостров и т.п. Такой четко различимый район сложения государственности называют «номом», или «полисом», или «civitas», или «го», а попросту «гражданской общиной», «общиной-государством». Соответственно, в связи с возникновением государства возникла необходимость в правовом ре-гулировании общественных отношений. По этой причине начинает формироваться система древне-японского права. О правовой системе древних японцев (вожэнь) известно немного, только отдельные правовые нормы вожэнь: «Законы [кит. фа – С.Д.] и обыкновения [кит. су – досл. «обычаи» – С.Д.] были стро-ги» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого); Бимиху] ; «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые)» [Хоу-хань-шу, св.85, Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Ещё обычаи: нет краж (кит. даоцэ), ма-ло тяжб (кит. чжэн-сун). [У] правонарушителей (кит. фань-фа-чжэ) конфискуют в казну его жену [и] детей, [у] тяжких [правонарушителей] уничтожают их кровный род» [Хоу-хань-шу, св.85; Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Воровства нет. Мало споров и тяжб. У преступников отбирают жену с детьми в неволю; за важные преступления истребляют весь дом» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого)] ; «Не во-руют , мало тяжб (судебных споров) ; [что касается] их правонарушений, [то] у легких [преступни-ков] берут в казну (конфисковывают) их жен [и] детей; у тяжелых [преступников] уничтожают (ис-требляют) их семью и кровный род» [Вэй-чжи–вожэнь–чжуань, цз.30, С.26б (4а), 1-2]; «Нет споров. У совершивших легкий проступок берут в казну его жену и детей. У преступников, совершивших тяже-лый проступок, уничтожают весть его род» [Цзинь-шу, гл.97, Вожэнь] . При описании правовой системы Японии китайцы употребляют такие сложные термины как «тяжба» (кит. чжэн-сун), «нарушение закона (правонарушение)» (кит. фань-фа), «судебный процесс» (кит. сун), что не проходит незамеченным мимо исследователей, работающих с данными текстами. Аргументом тех, кто отрицает подобную ситуацию в Японии в II-III веках н.э., является лишь то, что этого не могло быть у вожэнь в столь раннее время. Решение данной проблемы коренится в пробле-ме уровня развитости государственности в Японии начала нашей эры. Если это было бы первобытное общество - то действительно - такого там быть не могло. Но мы, на основе анализа имеющегося ма-териала, должны признать, что древнеяпонское общество являлось уже классовым, и государство уже было. Поэтому отрицать факт существования правовой системы в древней Японии II-III веков н.э. мы не можем. Здесь есть еще один момент: некоторые исследователи-переводчики интерпретируют термин чжэн-сун (судиться, вести тяжбу; тяжба ) как «спор» («мало споров»...; «нет споров»...). В обычной жизни такая ситуация выглядит неестественной - между людьми всегда по каким-либо причинам мо-жет возникнуть спор, несогласие, конфликт - и это может происходить достаточно часто. Следова-тельно, под термином чжэн-сун понимается не простая ссора (значение, кстати, которого это слово не имеет), а именно судебное разбирательство, которое на ранних этапах развития классового обще-ства и государства было явлением не частым, что и отмечают китайские информаторы. 3. Источники древнеяпонского права. Китайские источники сообщают о периоде I-III веков следующее: при Бимиху «законы [кит. фа – С.Д.] и обыкновения [кит. су – досл. «обычаи» – С.Д.] были строги» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого); Бимиху]. «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые)» [Хоу-хань-шу, св.85, Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. Здесь четко видно противопоставление закона и (правового) обычая. Проблема существования письменного права упирается в проблему письменности, так как формаль-ными признаками закона являются: во-первых, обязательная письменная форма (в отличие от обычая, который функционирует изустно) и, во-вторых, закон исходит от органов власти, или проходит через орган власти (получает санкцию государства) (в отличие от обычая, который складывается непосред-ственно в практике людей). Если вопрос о письменности у вожэнь в I-III веках н.э. решается положи-тельно, то мы имеем основание, исходя из формальных признаков закона, утверждать, что выше ци-тированная фраза из «Хоу-хань-шу» указывает на существование как законов (письменного права), так и правовых обычаев (обычного права). В противном случае исследователи могут говорить лишь об обычном праве , которое в эту эпоху было тесно связано с верованиями. Китайские источники не разъясняют, что считалось «законом» (кит. фă). Видимо, по мнению М.В.Воробьева, важным источ-ником норм являлась воля правителя. Считается, что обычаи у вожэнь (японцев Кюсю) и народа Ямато не сильно отличались. По сути, право Ямато было продолжением и развитием права Яматай, что было связано со сходством регулирования общественных отношений во всем ареале культуры яёи (как в Южной, так и Центральной Японии). Это подтверждает сравнение описания китайцами правовых норм периода Яматай (I-III века) и Ямато (IV-VII). Яматай: «Воровства нет. Мало споров и тяжб. У преступников отбирают жену с детьми в нево-лю; за важные преступления истребляют весь дом» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого)] ; «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые);. Ещё обычаи: нет краж (кит. даоцэ), мало тяжб (кит. чжэн-сун). [У] правонарушителей (кит. фань-фа-чжэ) конфискуют в казну его жену [и] детей, [у] тяжких [правонарушителей] уничтожают их кровный род» [Хоу-хань-шу, св.85; Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Не воруют , мало тяжб (судебных споров) ; [что касается] их правонарушений, [то] у легких [преступников] берут в казну (конфисковывают) их жен [и] детей; у тяжелых [преступников] уничтожают (истребляют) их семью и кровный род» [Вэй-чжи (-вожэнь-пу), цз.30, С.26б (4а), 1-2]; «Нет споров. У совершивших легкий проступок берут в казну его жену и детей. У преступников, со-вершивших тяжелый проступок, уничтожают весть его род» [Цзинь-шу, гл. 97, Вожэнь] . Ямато: «Нет ни воровства, ни разбоев; мало споров и тяжб. За лёгкие преступления описывают семейство преступника в казну, за тяжелое истребляют весь род его» [Нань-ши, гл 79, IV]. «По та-мошним обыкновениям за убийство, разбой и блудодеяние определена смертная казнь. По воровству платят за покраденное; а кто не в состоянии заплатить, отдается в невольники. За прочие вины, смот-ря по их важности, полагается или ссылка или наказание палкою. При допросах кто не признается, тому нажимают колена деревом, или, натянув тугой лук, тетивою пилят шею ему; или, бросив каме-шек в кипяток, велят вынуть рукою. Сказывают, что у неправого рука сваривается. Или кладут змею в кувшин и велят взять её оттуда. Говорят, что неправый будет ужален. Жители вообще очень кротки; редко доходят до споров и тяжб. Воровства также мало» [Суй-шу, гл.81, VI; Sui-shu]. Что касается источников права в период Ямато (IV-VII века), то ситуация была такой же как в период Яматай (I-III века). Первоначально, так как на время навыки письменности в Ямато были ут-рачены, единственным источником являлись правовые обычаи, то есть правила поведения, сло-жившиеся в жизни людей в течение длительного в силу повторяемости, которые были признаны го-сударством в качестве общеобязательного и обеспечивались силой государственного принуждения. Исследователи древнеяпонского права сталкиваются с проблемой того, что правовые обычаи функционировали в устной форме – следовательно, они нигде не были записаны, и, казалось бы, мы ничего не можем знать об их содержании. Но, к счастью, нарративные (то есть неюридические) ис-точники древнего периода зафиксировали: а) правоприменительную практику; б) обычаи граждан-ского оборота. Следовательно, они дают ученым материал, на основе которого можно выявить или реконструировать правовые обычаи. Исторически возникло четыре вида обычаев: (1) обычаи из жизни (практики) предков. К обычаям из жизни предков, которые продолжали действовать в период Ямато, относится обычай, возникновение которого связывается с наказанием Сусаноо. Сусаноо за злодеяния был из-гнан из «небесной» (яп. ама) общины, «А в это время шел сильный дождь. Сусаново-но микото свя-зал в пучки зеленую траву, сделал из нее шляпу и накидку и стал просить у богов приюта. Боги ска-зали ему: “Твои деяния принесли скверну и зло, ты подвергся изгнанию. Как же ты можешь просить у нас приюта?” И все, как один, ему отказали. И хоть лил дождь и бушевал ветер, не мог он найти се-бе приюта и стал в горестях и муках спускаться [с Неба на Землю]. Потому-то с тех пор [изгнания Сусаноо - С.Д.] запретным стало входить в чей-то дом в соломенной накидке и шляпе. И также за-претно входить в чужой дом с пучками травы за спиной. Если кто нарушит этот запрет, тому непре-менно назначают очистительные жертвы. Закон этот идет из самой древней старины». (2) обычаи из практики жрецов. К обычаям из жизни предков и, возможно, обычаям из практики жрецов можно отнести те правовые обычаи, которые были зафиксированы в норито, древнейшие из которых осторожно дати-руются V-VI веками. По данным предварительных лингвистических разысканий С.А.Старостина, разработавшего оригинальную методику датировки текстов, норито по языку явно старше, чем лето-писный свод «Кодзики», и, согласно глоттохронологической датировке исследователя, могут быть отнесены к III-IV векам, во всяком случае, по ряду фрагментов. Норито составляют наиболее древ-ний пласт в круге свидетельств об архаической культуре Японии, выраженных словом. Основная их масса датируется VII веком. Одним из самых древнейших является «норито» «Ōхараи-но кото-ба» («Норито о великом очищении»). О подобном обряде у вожэнь при правлении Бимиху сообща-ет «Вэй-чжи» [Саньго-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во; Вэй-чжи–вожэнь–чжуань, цз.30, C.25б, 1 8-10]. Для историко-юридических исследований наибольший интерес имеет норито «Великое изгна-ние [грехов] в последний день месяца минадзуки» (Минадзуки-но цугомори-но ōхараэ). Текст этого норито имеет ярко выраженный юридический аспект, регулирующий различные сферы жизни – от хозяйственной до половой. Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, – скверна разного рода и в разных обличьях, проистекающая, в том числе, и от нарушения разного рода табу. Эти запреты возникли ещё в догосударственный период в виде запретов на «небесные и зем-ные прегрешения». То, что эти правовые обычаи продолжали действовать в период Ямато, говорят сведения из «Ямато-химэ-но микото сэйки» и «Кодзики». В первом источнике (в разделе 27-го года государя Икумэ [332-336 годы испр. хрон.]) о действиях принцессы–жрицы Ямато-химэ сказано: «Ещё она установила такие законы церемонии очищения оохараэ: повторный посев , разрушение ме-жей на полях, засыпка оросительных каналов, разрушение оросительных желобов, вбивание кольев в поле, сдирание шкур заживо, сдирание шкур сзаду наперёд, оставление кала, – эти многие прегреше-ния назвала прегрешениями небесными; надрезы на коже живого человека, надрезы на коже мерт-веца, соитие с [собственной] матерью, соитие с [собственным] чадом, соитие со скотом, проказа, опухоль, [соприкосновение] с утопленником, [соприкосновение] с [трупом] погибшего в огне – на-звала земными прегрешениями» [Ямато-химэ-но микото сэйки, Икумэ, 27-й год цутиноэ-ума (55-й год цикла)]. В разделе, следующим за описанием похорон Тюая [346 года испр. хрон.], перечисле-ны скверны из списка «небесных и земных прегрешений»: сдирание шкуры заживо, сдирание задом наперед, разрушение межей, засыпка канав, дефекация, совокупление родителя и ребенка, совокуп-ление с лошадью, совокупление с коровой, совокупление с птицами. «…Отыскали прегрешения разные, таких родов, как свежевание живого, свежевание задом наперед, разрушенье межей, засыпка канав, осквернение калом в запретном месте, соитие родителей и детей, соитие с лошадьми, соитие с коровами, соитие с курами, провели в земле Тукуси великую церемонию изгнания грехов…» (ви-димо, прочтя «Норито о великом очищении», яп. Ōхараи-но котоба, датируемое как раз III-IV веками н.э.) [Кодзики, св.2-й, государь Тюай]. 3. Обычаи из жизни (практики) ныне живущих людей (так называемая «обычная практика»). К ним можно отнести, например, обычай, регулирующий правила найма услуг по охране и со-держанию лошадей: общинники, «…направляющиеся в столицу, из страха, что их лошади исхудают, платят 2 хиро полотна и 2 снопа конопли жителям провинций Микапа и Вопари за то, чтобы те кор-мили лошадей. После этого они прибывают в столицу, На обратном пути домой они приносят им же-лезные мотыги…» Кроме того, нанявшиеся должны были охранять лошадей. Кроме того, в «Ни-хон-сёки» приводятся и другие нормы обычной практики. 4. Обычаи из практики должностных лиц. К обычаям из практики должностных лиц можно, например, отнести такие нормы: «Наказание огнем – это, несомненно, древнее установление» ; «…со времен древних известно, что оми и мурад-зи могут скрываться в доме принца…» (от уголовного преследования?). Совокупность вышеуказанных религиозно-правовых и юридических норм обычного права бы-ла впервые письменно зафиксирована в годы Тайка (например, в указе от 22-го дня 3-го месяца 646 года) [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день]. В 646 году часть правовых обычаев была отменена – после перечисления запрещаемых обы-чаев говорилось: «Всё это глупые обычаи. Пусть они будут прекращены и не возобновляемы сно-ва» [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день]. Необходимо отметить, что, даже в период Тайка (после 645 года), который ознаменовался бур-ным законотворчеством, и в области государственного и административного права китайская модель государственного устройства была усвоена в Японии с достаточной легкостью (но в неё были внесе-ны определенные изменения), в области уголовно-правового регулирования, судя по всему, ещё дол-гое время продолжали действовать нормы обычного права. Ещё одним источником права в период Ямато являлись указы правителя (яп. микотонори ). Цитирование государевых указов начинается с правления Мимаки (Судзина, 324-331 годы испр. хрон.), когда он в начале своего царствования провозгласил в указе основы своей политики: «…государь отдал повеление, рекши: “Вот, мои царственные предки, все государи [прежних времен], [наследуя один другому], разливали свет в государевых пределах. Разве делал это каждый из них для себя? Верно, делалось так для того, чтобы пасти людей и богов, управлять Поднебесной. И вот, дале-ко идущие деяния в мире начав, они всё дальше распространяли добродетель. Теперь я принял вели-кое назначение, и я буду милостив к Изначальным [народу]. Как же мне лучше поступить, чтобы сле-довать по стопам царственных предков и долговечно, беспредельно сеять царские милости? Не луч-ше ли будет, если вы, вельможи, и ста управ чиновники, всем сердцем радея, вместе со мной будете покой в Поднебесной хранить?” – так рек» [Нихон-сёки, св.5-й, Судзин, 4-й год пр., 10-й месяц, 13-й день; Nihongi, V, 2-3]. Первоначально (до распространения письменности) они объявлялись устной форме, впоследствии, видимо, стали фиксироваться письменно. На их основе в дальнейшем (в V-VII веках) развилось императорское законодательство. Сам термин нори («закон, правило») прямо связан по происхождению, фонетическому звучанию и смысловому значению с термином микотонори («го-сударев указ»). Перед походом 4-х полководцев Мимаки (Судзин) повелел вельможным сановникам : «Вот, ныне я выберу вельмож, разошлю их в четыре стороны света, чтобы они внушали [народу] мои зако-ны» [Нихон-сёки, св.5-й, Судзин, 10-й год пр., 7-й месяц, день цутиното-тори (24-й день)] Е.М. Ермакова истолковала в русском переводе иероглиф и («желание») как закон. Однако В.Г.Астон переводит и дословно по прямому значению как: “our Will” [Nihongi, V, 8]. Поэтому следующим видом источников права в период Ямато (IV-VII века), так же как в пре-дыдущий период Яматай (I-III века) стали законы, то есть принимаемые в особом порядке и обла-дающие высшей юридической силой нормативные правовые акты, выражающие государственную волю по ключевым вопросам регулирования общественной и государственной жизни. В отличие от правовых обычаев, закон исходил от органов государственной власти и имел строго фиксированную форму (то есть был записан). Начало законодательного регулирования правоотношений в Ямато связано с проблемой рас-пространения письменности. Как можно установить (по корейским источникам) впервые письмен-ность в Ямато в международных связях была применена в середине IV века н.э. (письмо 344 года от правителя Японии к вану Силла). Эту дату следует признать той отправной точкой, после которой написание законов становится возможным
ПРАВО ДРЕВНЕЙ ЯПОНИИ (I-VII века н.э.) История права древней Японии делится на два этапа: период Яматай (I-III века н.э.) и период Ямато (IV-VII века н.э.). С точки зрения исторической и историко-правовой науки данные периоды являются наименее изученными. Это определяется тем, что, во-первых, источники, касающиеся этого времени, немногочисленны; во-вторых, в российской исторической науке этот период развития япон-ского права мало исследован. Поэтому существует необходимость собрать и проанализировать тот скудный материал древнекитайских и древнеяпонских письменных источников, содержащих сведе-ния о правовых нормах древней Японии. Причем, здесь необходимо учитывать, что правовые нормы периода Ямато (IV-VII века) во многом коренятся в правовом регулировании периода Яматай (I-III века н.э.). Именно из того времени были унаследованы многие правовые обычаи, действовавшие в государстве Ямато. Поэтому, при изучении древнеяпонского права следует обязательно коснуться правовой системы Южной Японии (Кюсю) I-III веков. 1. Возникновение права Ещё в первобытном обществе появляются определенные нормы – обычаи и традиции, кото-рые регулировали отношения между общинниками. Эти нормы поведения получили в научной лите-ратуре название норморегуляторы, или мононормы. В любом обществе существует зависимость со-циального поведения людей от применения правил, отличающихся так называемым одинаковым масштабом действия или же нормой. Эти нормы характеризуются неперсонифицированностью по отношению к адресатам правил, требуют от них обязательного выполнения определенных действий, совершения этих действий в относительно четких рамках. Несоблюдение данных правил приводит обыкновенно к общественным санкциям, выражаемым в различной форме. Любые человеческие со-общества не могут существовать вне системы норм социального поведения. Эти нормы определяют всеобщий характер взаимоотношений как отдельных индивидов, так и между самыми разнообразны-ми социальными группами. Среди регуляторов выделяют: 1) ненормативные регуляторы: ценност-ный, информационный; директивный [институт предсказаний]; 2) нормативные регуляторы: а) био-лого-психологический; б) брачно-семейный; в) корпоративно-групповой; г) мифолого-религиозный; д) правовой; е) моральный. Начало функционирования каждого не одновременно, древнейший – био-лого-психологический; в ходе развития культур имеет место постепенное вычленение отдельных ре-гуляторов. Данные правила поведения объединяли в себе различные требования к членам общинно-го коллектива: религиозные, половые, пищевые запреты, правила поведения и моральные требования, а также правила, на основе которых впоследствии сформировались нормы права. Но эти норморегу-ляторы не являлись ещё правом. Необходимость соблюдения данных мононорм объяснялась тем, что это были божественные установления: «По изволению бога и богини, прародителей могучих владетеля нашего, на Равнине Высокого Неба божественно пребывающих, восемь сотен мириад богов божественным советом со-вещались и так повелеть изволили… И в стране той прегрешения разные, ошибкой, проступком со-вершенные тем людом, что под небом прибавляется, - прегрешения премногие… означили…» [Нори-то: Великое изгнание [грехов] в последний день месяца минадзуки ]. Поэтому данные поступки в первобытном обществе рассматривались, прежде всего, как «прегрешения» (яп. цуми), то есть нару-шения религиозных запретов. Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, - скверна разного рода и в разных обличьях. В японской мифологии понятие скверны связано с мифом об осквернении Идзанаги в стране мрака Ёмоцукуни, а ритуал ōхараэ – с его последующим очищени-ем [Нихон-сёки, св.1-й, Идзанаги, Идзанами; Нихон-сёки, св.I-й, 5; Nihongi, I, 21-22; Кодзики, св.1-й, гл.9; Кодзики, св.1-й, Идзанаги, Идзанами; Kojiki, I, X]. Скверна, таким образом, проистекает от со-прикосновением с иным миром, смертью, болезнями, уродством, нарушениями разного рода табу. Древняя регламентация общественной жизни знала три способа регулирования: (1) запрет (та-бу); (2) дозволение; (3) обязывание. Наиболее важным для возникновения права оказался первый спо-соб регулирования общественных отношений (запреты). К очень древнему обычаю (возникшему, возможно, ещё в период существования охотничьей группы – до V века до н.э.?) относился реконст-руируемый исследователями запрет на принятие пищи и использование огня вне рамок своего со-циума. Так, в мифах об Идзанами, попавшей в страну мрака (Ёми-но куни), женщина не могла вер-нуться в мир живых, потому что она уже вкусила еды в стране умерших [Нихон-сёки, св.1-й, Идза-наги и Идзанами; Nihongi, I; Кодзики, св.1-й; Kojiki, I]. К древним обычаям относились такие наибо-лее распространенные запреты (табу) как: запрет нарушать половозрастное разделение функций ме-жду мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми; запрет на обман членов коллектива; запрет убийства члена коллектива; запрет нанесения телесных повреждений общинникам (в норито: запрет «резать на живом кожу» ); запрет кровосмешения (в норито: запрет на «надругательство над собст-венной матерью, надругательство над дитятей собственным, надругательство над матерью и её же дитятей, над дитятей и матерью его же» ), сюда же отнесен «грех соития с животными» ; запрет колдовства, направленного против членов общинного коллектива (в норито: «беда от насекомого ползающего, от Такацуками [вероятно, бога–громовика – С.Д.] беда, беда от птиц с высоты, порча на скотину чужую, грех ворожбы», а также «…резать на мертвом кожу; люди, больные проказой, опухоль…» ). В основе табуирования «беды от насекомого ползающего» (по мнению Цугита, уку-сов насекомого как одной из разновидностей повреждения кожи), «резания по живому кожи» лежит запрет нарушения целостности оболочки, будь то кожа человека, шкура животного или кора дерева. Возможно, это связано с опасением, что при нарушении оболочки через отверстие может выскольз-нуть душа. В норито эти действия отнесены к «прегрешеньям земным» (куни-цу цуми – досл. «прегре-шения в общине (куни)»), в отношении которых действовали запреты, направленные против крово-смешения и регулирующих сферу половых отношений, а, значит, в конечном счете, систему родства, а также табуирующих разные виды ворожбы, включая некоторые болезни, которые (по ранним пред-ставлениям) могли иметь причиной злокозненные магические действия. Кроме того, были ритуальные предписания: (в норито: запрет на «…сдирание заживо шкур, сдирание шкур сзади к переду, нечистот оставление» ), которые относились к «небесным прегреше-ниям» (ама-цу цуми) [Норито: Великое изгнание [грехов] в последний день месяца минадзуки]. В норито Великого изгнания грехов в последний день месяца минадзуки говорится, что эти прегреше-ния были определены богами–первопредками императорского рода, то есть бога Таками-мусуби и богини солнца Аматэрасу. В «Кодзики» и «Нихон-сёки» эти мононормы указываются в связи с на-рушениями табу, совершенными богом Сусаноо, что привело к сокрытию Аматэрасу в Небесной пещере, правда, там прегрешения не разделяются на две категории – небесные и земные. Совершен-ные Сусаноо злодеяния (по «Кодзики» и «Нихон-сёки») составляют часть списка «небесных прегре-шений». Это – сдирание шкуры лошади, начиная с хвоста (яп. сака-хаги) (вероятно, род черной ма-гии; возможно также, что шкура была содрана заживо – яп. ики-хаги ), дефекация (в ритуальном за-ле – яп. хйсока-ни кигасису – досл. “тайно осквернять” ) [Кодзики, св.1-й, преступление Сусаноо; Кодзики, св.1-й, гл.12 ; Kojiki, I, XV; Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 37, 40, 41, 42, 45, 48]. Что касается обдирания шкур, то это занятие до нового времени считалось нечистым и поручалось людям особого разряда, имевшего нечто общее с «неприкасаемыми»; то же находим и в Корее, где, как пишет Ю.В. Ионова и вслед за ней Л.М. Ермакова, в числе семи презренных профес-сий были мясники и корзинщики, поскольку обдирание коры – то же, что сдирание кожи с животных. Более того, и в японском материале встречается запретом на снятие коры с деревьев, используемых в ритуальных постройках. При строительстве помещений для участников праздника Оониэ-но мацури («Великого праздника вкушения первого урожая», праздника достаточно древнего ) дерево для по-строек должно было быть целым, кора с него не снималась. Здесь, по-видимому, действовало тоже табу, что и в предыдущих случаях, запрещающее обдирание шкур или резание кожи по мертвому или живому, возможно, из-за представлений о взаимодействии с душой (яп. тама) животного или предмета, приносимого в жертву богам, и из-за возможных опасностей при нарушении целостности оболочки. Вышеуказанные запреты – наиболее древние мононормы, которые, как можно предполагать, сложились на самых ранних этапах развития общества (в период родовой общины – до середины I тысячелетия до н.э.). Из истории первобытной Японии нам известны и другие мононормы, возникшие (как можно судить по их содержанию) в период яёи (с IV века до н.э.), когда произошел переход от родовой об-щины к соседской. Деяния, нарушающие данные мононормы, были отнесены к «небесным прегреше-ниям» (яп. ама-цу цуми), то есть более тяжким, чем «земные прегрешения». Соседская община Японии (праяп. пурэ, др.-яп. мура) по археологическому материалу пред-ставляла собой поселение нескольких групп (по 15-30 человек в каждой) – 15-50 домовых общин («домов»), тождественных большой семье (объединяющей несколько поколений с их семьями), ко-торая территориально представляла собой двор (ко), состоявший из 5-6 жилищ типа землянок (та-тэана), в каждой из которых жила малая семья (монко) из 8-10 человек (видимо, полигамная). Такой тип общины был обнаружен при раскопках (в 1945-1950 годах) стоянки Торо (префек-тура Сидзуока, Центральный Хонсю), где обнаружены остатки деревни и рисовых полей III или II ве-ков до н.э. Поселение представляло собой шесть или семь домов (9-10 м в диаметре), сгруппирован-ных вместе (по подсчетам ученых на 60-70 до 100 человек), окруженных рвом и лесом в качестве внешней границы. Первоначальная большая семья с течением времени постепенно разрослась в по-селение, состоящее из 16-50 семей, занимавшихся культивацией риса. На участке земли площадью в один квадратный километр обнаружены ряды межей, проходя-щие под прямым углом друг к другу. Межа на затопляемой стороне (обращенная к большой реке Абэ) была обложена сбоку досками 30-40 см толщиной и 1,5 м длиной, в то время как на внутренней сто-роне этой гряды были поставлены плотно колья. Рисовые поля, нерегулярные в размере, от 200 до 600 цубо (0,006-0,2 га, 600-2000 кв.м), 10 на 12 м и с приподнятыми тропинками, достигающими два метра в ширину. Размеры очень большие. Подобного рода расположение межей было открыто на стоянке Ямаки (префектура Сидзуока), рисовые поля раскопаны (в 1976 году) в Хидака (около 40 км на запад от города Такасаки, префектура Гумма, Центральный Хонсю) из-под слоя вулканическо-го пепла. Рисовые поля были обнаружены во многих местах. Поля на стоянках Хаттори (префектура Сига) и Хаккэнгава (префектура Окаяма) – меньших размеров: 2-3 метра сторона. Поэтому большие поля Торо не считают образцовыми для периода яёи в общем. Таким образом, поселения, подобные стоянке Торо, являлись наглядной формой соседской общины, внутри которой индивидуальные хо-зяйства создавали обособленные коллективы со своей рабочей силой, орудиями труда и самостоя-тельным выполнением работ на своих наделах. Как считают исследователи, существование межей на рисовых полях в период яёи свидетель-ствует о возникновении первичного права владения на заливные поля при сохранении верховной коллективной собственности общины на землю: это право верховной коллективной собственности выражается в регулярных переделах земельных наделов внутри соседской общины. По мнению ис-следователей, границы земельных участков индивидуальных хозяйств обозначались огораживанием полей веревкой из рисовой соломы (в мифах: Сусаноо свалил такое ограждение из веревок на полях Аматэрасу [Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 42; см.: Харима-фудоки, уезд Ка-мудзаки, село Тада, горное поле Овати]). Подобная веревка, завязанная жгутом, стала знаком запре-та, ограждающим от злых сил, от беды, ею огораживали от посторонних рисовые поля. Отсюда поя-вился термин «запретные поля» (яп. симэну), то есть поля, оцепленные священными рисовыми ве-ревками в знак запрета ступать на них посторонним. Позднее рисовая веревка сделалась просто сим-волом собственности. В связи с этим, очень интересно одно из прегрешений (яп. цуми), приписываемое Сусаноо. «А осенью, когда колосья уже созрели, [он – С.Д.] силой вторгся [кит. мàо – С.Д.] на [чужие – С.Д.] поля и обвязал [кит. лàо – С.Д.] их крепкими вервями [яп. нава – С.Д.]» [Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Нихон-сёки, св. I-й, 7.2]. Этот эпизод отражает ситуацию, при которой захватывалось чужое поле. И, в знак установления своего права на это захваченное поле, оно опоясывалось верёвкой (симэ), что-бы символизировать запрет на вхождение на данную землю (поле симэну). Ученые предполагают, что, вероятно в это время начинают складываться представления о группе цуми, именуемых «порча полей»: о разрушении межей (адзэнафу); нарушении границ зе-мельных участков (кусидзаси – досл. «втыкание кольев»); засыпке каналов (уну-мидзо, умэ-мидзо), пересеве по посеянному (сйкимаки), то есть о нарушениях владельческих прав на землю как о «не-бесных грехах» (ама-цу цуми), то есть более тяжких нежели «земные прегрешения». В норито они указаны следующим образом: «…те прегрешенья небесные – разрушенье межей, засыпка канав, же-лобов разрушенье, повторный посев, вбивание кольев…» [Норито: Великое изгнание (грехов) в по-следний день месяца минадзуки]. В «Кодзики» Сусаноо разрушает межи на поле Аматэрасу, засы-пает канавы [Кодзики, св.1-й, преступления Сусаноо; Кодзики, св.1-й, гл.12; Kojiki, I, XV]. А в «Ни-хон-сёки» кроме этого ещё разрушает желоба для орошения, совершает повторный посев и вбивает колья на чужом поле [Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 37, 40, 41, 42, 45, 48]. Вбивание кольев по-разному толкуется исследователями: и как способ злокозненной магии, и как по-пытка причинить увечье возделывающему поле (если колья зарыты в земле), и как перемена границ полей. На мой взгляд, последний вариант толкования является наиболее значимым. «Нихон-сёки» среди прегрешений Сусаноо называет ещё потраву посевов: «… выпустил …жеребёнка и заставил его лежать посреди поля»; «…и пустил туда коня лежать [прямо на поле]» [Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Нихон-сёки, св. I-й, 7, 7.2]. Таким образом, это были преступления, направленные против интересов общины, которые требовали «великого очищения» (др.-яп. опо-парапэ, яп. ō-хараэ). Видимо, наказанием за них было изгнание из общины (как это произошло с Сусаноо в мифах). Соблюдение данных норм (обычаев и традиций) обеспечивалось всей общиной целиком (коллективом общинников), особых органов принуждения и органов защиты данных правил в этот период не существовало. Соответственно, только от общины член коллектива получал защиту и га-рантии своих прав (защиту жизни, здоровья и имущества) при помощи института так называемой «кровной мести», когда мстили не только обидчику, но и его ближайшим родственникам. Связано это с тем, что единственной силой того времени было общинное ополчение (то есть взрослые мужчины-воины данной общины), которое и осуществляло защиту интересов общинников. Мононормы долж-ны были соблюдаться. За их нарушение следовало наказание, которое могло иметь разные формы. Это могло быть моральное порицание, это могли быть телесные наказания, изгнание из общины и смерть. Так Сусаноо изгоняется из Такама-но хара за преступления перед своей сестрой Аматэрасу (Сусаноо нарушил важнейшие запреты соседской общины), а перед этим он был подвергнут наказа-нию и искупительной жертве в виде лишения волос и вырывания ногтей [Нихон-сёки, св.1-й, Суса-ноо; Nihongi, I, 41, 44; Кодзики, св.1-й, гл.12; Кодзики, св.1-й, Сусаноо; Kojiki, I, XVII]. Исследовате-ли указывают, что это было наказание, характерное для всего дальневосточного ареала, включая Ки-тай, и оно являлось замещением ритуального убийства вождя-правителя. В этом сюжете он высту-пает как изгой своей «небесной» (яп. ама) общины. Соорудив себе накидку из травы, Сусаноо ски-тается и просит убежища у разных богов (яп. ками – «высших, правителей»). Но они отказывают ему как изгнаннику, и он вынужден удалиться в другую страну. После этого Сусаноо появляется в Ид-зумо, в местности Ториками в верховьях реки Хи (современная Хии) [Кодзики, св.1-й, Сусаноо; Код-зики, св.1-й, гл.14; Kojiki, I, XVIII; Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Nihongi, I, 49-50 и далее]. Вышеуказанные мононормы действовали на протяжении всей первобытной истории Японии. С завершением процесса генезиса государства складывается особая специфическая, обусловленная природой человека и общества и выражающая свободу личности система регулирования обществен-ных отношений, получившая название право, которой присущи нормативность, формальная опреде-ленности в официальных источниках и обеспеченность возможностью государственного принужде-ния. 2. Общая характеристика права периода Яматай (I-III века н.э.) Начало возникновения первых, собственно японских политических образований следует от-носить к I веку до н.э. – именно к этому времени относится первое упоминание о них в разделе «Гео-графические описания» (Ди-ли-чжи) в «Истории Ранней Хань» [Хань-шу, цзюань 20, л.22] , связан-ное с установлением дипломатических и торговых связей между японцами и китайцами в Корее, по-сле завоевания империей Хань северокорейского государства Чосон, когда на его территории были созданы четыре китайских административных округа: Лолан, Чжэньфан, Сюаньту и Линьтунь [Ши-цзи, гл.115, C.2-5; гл.122, C.15-16; Хань-шу, гл.95, C.20б-23б; Ши-цзи, гл.115, Повествование о Чао-сяни; Цяньханьшу, гл.95, Повествование о Чаосяни] . Только в китайских источниках сохранились сведения о нескольких десятках этих владений, причем информация о разных владениях различна: об одних дается достаточно подробное описание и более или менее точная локализация; о других – лишь краткие сведения (или вообще только назва-ние); местоположение третьих – не ясно. Собственно японских письменных источников по периоду Яматай (I-III века н.э.) исследователи в своем распоряжении не имеют. Говоря о сложившихся у японцев политических общностях, китайские авторы используют тер-мин го (яп. куни). Эти политические образования имели небольшие размеры, на что указывало и ко-личество дворов (кит. ху, яп. ко) в каждом владении: 1000 в Дуйма-го (острова Цусима), 3000 - в Ида-го (остров Ики), 4000 - в Молу-го, 1000 - в Иду-го, 20000 - в Ну-го, 1000 - в Буми-го, 50000 - в Тоума-го, 70000 - в Ематай-го [Саньго-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во-го, Дуйма-го - Ематай-го ; Вэйчжи–вожэнь–чжуань, цз.30, С. 24а-24б (1б-2а)]. Данные го (яп. куни) являлись первым типом рабовладельческого государства. Как установили современные ученые, таковым является община-государство, в качестве которого выступает само-стоятельная гражданская община, возникающая в раннеклассовый период (ее еще неточно называют город-государство). Для этого типа государства характерно отсутствие еще особого аппарата при-нуждения, функции которого по отношению к эксплуатируемому производителю выполняет община в целом, так как существование самой общины лишало всех, кто не входил в нее, свободного досту-па к основному средству производства - земле и ставило в бесправное положение, потому что в этот период только община могла гарантировать человеку защиту его интересов. Трансформация первобытной соседской общины в гражданскую общину, то есть государство (общину-государство), происходит не только в результате приобретения общиной новых функций, но и в процессе развития системы самоуправления в государственные органы, то есть в процессе формирования публичной власти. Первые государства везде и всюду образуются в небольшом объеме, а именно в объеме од-ной территориальной общины или чаще нескольких тесно связанных между собой общин. Такое го-сударство, чтобы быть устойчивым, должно по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину; море, омывающее остров или полуостров и т.п. Такой четко различимый район сложения государственности называют «номом», или «полисом», или «civitas», или «го», а попросту «гражданской общиной», «общиной-государством». Соответственно, в связи с возникновением государства возникла необходимость в правовом ре-гулировании общественных отношений. По этой причине начинает формироваться система древне-японского права. О правовой системе древних японцев (вожэнь) известно немного, только отдельные правовые нормы вожэнь: «Законы [кит. фа – С.Д.] и обыкновения [кит. су – досл. «обычаи» – С.Д.] были стро-ги» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого); Бимиху] ; «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые)» [Хоу-хань-шу, св.85, Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Ещё обычаи: нет краж (кит. даоцэ), ма-ло тяжб (кит. чжэн-сун). [У] правонарушителей (кит. фань-фа-чжэ) конфискуют в казну его жену [и] детей, [у] тяжких [правонарушителей] уничтожают их кровный род» [Хоу-хань-шу, св.85; Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Воровства нет. Мало споров и тяжб. У преступников отбирают жену с детьми в неволю; за важные преступления истребляют весь дом» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого)] ; «Не во-руют , мало тяжб (судебных споров) ; [что касается] их правонарушений, [то] у легких [преступни-ков] берут в казну (конфисковывают) их жен [и] детей; у тяжелых [преступников] уничтожают (ис-требляют) их семью и кровный род» [Вэй-чжи–вожэнь–чжуань, цз.30, С.26б (4а), 1-2]; «Нет споров. У совершивших легкий проступок берут в казну его жену и детей. У преступников, совершивших тяже-лый проступок, уничтожают весть его род» [Цзинь-шу, гл.97, Вожэнь] . При описании правовой системы Японии китайцы употребляют такие сложные термины как «тяжба» (кит. чжэн-сун), «нарушение закона (правонарушение)» (кит. фань-фа), «судебный процесс» (кит. сун), что не проходит незамеченным мимо исследователей, работающих с данными текстами. Аргументом тех, кто отрицает подобную ситуацию в Японии в II-III веках н.э., является лишь то, что этого не могло быть у вожэнь в столь раннее время. Решение данной проблемы коренится в пробле-ме уровня развитости государственности в Японии начала нашей эры. Если это было бы первобытное общество - то действительно - такого там быть не могло. Но мы, на основе анализа имеющегося ма-териала, должны признать, что древнеяпонское общество являлось уже классовым, и государство уже было. Поэтому отрицать факт существования правовой системы в древней Японии II-III веков н.э. мы не можем. Здесь есть еще один момент: некоторые исследователи-переводчики интерпретируют термин чжэн-сун (судиться, вести тяжбу; тяжба ) как «спор» («мало споров»...; «нет споров»...). В обычной жизни такая ситуация выглядит неестественной - между людьми всегда по каким-либо причинам мо-жет возникнуть спор, несогласие, конфликт - и это может происходить достаточно часто. Следова-тельно, под термином чжэн-сун понимается не простая ссора (значение, кстати, которого это слово не имеет), а именно судебное разбирательство, которое на ранних этапах развития классового обще-ства и государства было явлением не частым, что и отмечают китайские информаторы. 3. Источники древнеяпонского права. Китайские источники сообщают о периоде I-III веков следующее: при Бимиху «законы [кит. фа – С.Д.] и обыкновения [кит. су – досл. «обычаи» – С.Д.] были строги» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого); Бимиху]. «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые)» [Хоу-хань-шу, св.85, Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. Здесь четко видно противопоставление закона и (правового) обычая. Проблема существования письменного права упирается в проблему письменности, так как формаль-ными признаками закона являются: во-первых, обязательная письменная форма (в отличие от обычая, который функционирует изустно) и, во-вторых, закон исходит от органов власти, или проходит через орган власти (получает санкцию государства) (в отличие от обычая, который складывается непосред-ственно в практике людей). Если вопрос о письменности у вожэнь в I-III веках н.э. решается положи-тельно, то мы имеем основание, исходя из формальных признаков закона, утверждать, что выше ци-тированная фраза из «Хоу-хань-шу» указывает на существование как законов (письменного права), так и правовых обычаев (обычного права). В противном случае исследователи могут говорить лишь об обычном праве , которое в эту эпоху было тесно связано с верованиями. Китайские источники не разъясняют, что считалось «законом» (кит. фă). Видимо, по мнению М.В.Воробьева, важным источ-ником норм являлась воля правителя. Считается, что обычаи у вожэнь (японцев Кюсю) и народа Ямато не сильно отличались. По сути, право Ямато было продолжением и развитием права Яматай, что было связано со сходством регулирования общественных отношений во всем ареале культуры яёи (как в Южной, так и Центральной Японии). Это подтверждает сравнение описания китайцами правовых норм периода Яматай (I-III века) и Ямато (IV-VII). Яматай: «Воровства нет. Мало споров и тяжб. У преступников отбирают жену с детьми в нево-лю; за важные преступления истребляют весь дом» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого)] ; «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые);. Ещё обычаи: нет краж (кит. даоцэ), мало тяжб (кит. чжэн-сун). [У] правонарушителей (кит. фань-фа-чжэ) конфискуют в казну его жену [и] детей, [у] тяжких [правонарушителей] уничтожают их кровный род» [Хоу-хань-шу, св.85; Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Не воруют , мало тяжб (судебных споров) ; [что касается] их правонарушений, [то] у легких [преступников] берут в казну (конфисковывают) их жен [и] детей; у тяжелых [преступников] уничтожают (истребляют) их семью и кровный род» [Вэй-чжи (-вожэнь-пу), цз.30, С.26б (4а), 1-2]; «Нет споров. У совершивших легкий проступок берут в казну его жену и детей. У преступников, со-вершивших тяжелый проступок, уничтожают весть его род» [Цзинь-шу, гл. 97, Вожэнь] . Ямато: «Нет ни воровства, ни разбоев; мало споров и тяжб. За лёгкие преступления описывают семейство преступника в казну, за тяжелое истребляют весь род его» [Нань-ши, гл 79, IV]. «По та-мошним обыкновениям за убийство, разбой и блудодеяние определена смертная казнь. По воровству платят за покраденное; а кто не в состоянии заплатить, отдается в невольники. За прочие вины, смот-ря по их важности, полагается или ссылка или наказание палкою. При допросах кто не признается, тому нажимают колена деревом, или, натянув тугой лук, тетивою пилят шею ему; или, бросив каме-шек в кипяток, велят вынуть рукою. Сказывают, что у неправого рука сваривается. Или кладут змею в кувшин и велят взять её оттуда. Говорят, что неправый будет ужален. Жители вообще очень кротки; редко доходят до споров и тяжб. Воровства также мало» [Суй-шу, гл.81, VI; Sui-shu]. Что касается источников права в период Ямато (IV-VII века), то ситуация была такой же как в период Яматай (I-III века). Первоначально, так как на время навыки письменности в Ямато были ут-рачены, единственным источником являлись правовые обычаи, то есть правила поведения, сло-жившиеся в жизни людей в течение длительного в силу повторяемости, которые были признаны го-сударством в качестве общеобязательного и обеспечивались силой государственного принуждения. Исследователи древнеяпонского права сталкиваются с проблемой того, что правовые обычаи функционировали в устной форме – следовательно, они нигде не были записаны, и, казалось бы, мы ничего не можем знать об их содержании. Но, к счастью, нарративные (то есть неюридические) ис-точники древнего периода зафиксировали: а) правоприменительную практику; б) обычаи граждан-ского оборота. Следовательно, они дают ученым материал, на основе которого можно выявить или реконструировать правовые обычаи. Исторически возникло четыре вида обычаев: (1) обычаи из жизни (практики) предков. К обычаям из жизни предков, которые продолжали действовать в период Ямато, относится обычай, возникновение которого связывается с наказанием Сусаноо. Сусаноо за злодеяния был из-гнан из «небесной» (яп. ама) общины, «А в это время шел сильный дождь. Сусаново-но микото свя-зал в пучки зеленую траву, сделал из нее шляпу и накидку и стал просить у богов приюта. Боги ска-зали ему: “Твои деяния принесли скверну и зло, ты подвергся изгнанию. Как же ты можешь просить у нас приюта?” И все, как один, ему отказали. И хоть лил дождь и бушевал ветер, не мог он найти се-бе приюта и стал в горестях и муках спускаться [с Неба на Землю]. Потому-то с тех пор [изгнания Сусаноо - С.Д.] запретным стало входить в чей-то дом в соломенной накидке и шляпе. И также за-претно входить в чужой дом с пучками травы за спиной. Если кто нарушит этот запрет, тому непре-менно назначают очистительные жертвы. Закон этот идет из самой древней старины». (2) обычаи из практики жрецов. К обычаям из жизни предков и, возможно, обычаям из практики жрецов можно отнести те правовые обычаи, которые были зафиксированы в норито, древнейшие из которых осторожно дати-руются V-VI веками. По данным предварительных лингвистических разысканий С.А.Старостина, разработавшего оригинальную методику датировки текстов, норито по языку явно старше, чем лето-писный свод «Кодзики», и, согласно глоттохронологической датировке исследователя, могут быть отнесены к III-IV векам, во всяком случае, по ряду фрагментов. Норито составляют наиболее древ-ний пласт в круге свидетельств об архаической культуре Японии, выраженных словом. Основная их масса датируется VII веком. Одним из самых древнейших является «норито» «Ōхараи-но кото-ба» («Норито о великом очищении»). О подобном обряде у вожэнь при правлении Бимиху сообща-ет «Вэй-чжи» [Саньго-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во; Вэй-чжи–вожэнь–чжуань, цз.30, C.25б, 1 8-10]. Для историко-юридических исследований наибольший интерес имеет норито «Великое изгна-ние [грехов] в последний день месяца минадзуки» (Минадзуки-но цугомори-но ōхараэ). Текст этого норито имеет ярко выраженный юридический аспект, регулирующий различные сферы жизни – от хозяйственной до половой. Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, – скверна разного рода и в разных обличьях, проистекающая, в том числе, и от нарушения разного рода табу. Эти запреты возникли ещё в догосударственный период в виде запретов на «небесные и зем-ные прегрешения». То, что эти правовые обычаи продолжали действовать в период Ямато, говорят сведения из «Ямато-химэ-но микото сэйки» и «Кодзики». В первом источнике (в разделе 27-го года государя Икумэ [332-336 годы испр. хрон.]) о действиях принцессы–жрицы Ямато-химэ сказано: «Ещё она установила такие законы церемонии очищения оохараэ: повторный посев , разрушение ме-жей на полях, засыпка оросительных каналов, разрушение оросительных желобов, вбивание кольев в поле, сдирание шкур заживо, сдирание шкур сзаду наперёд, оставление кала, – эти многие прегреше-ния назвала прегрешениями небесными; надрезы на коже живого человека, надрезы на коже мерт-веца, соитие с [собственной] матерью, соитие с [собственным] чадом, соитие со скотом, проказа, опухоль, [соприкосновение] с утопленником, [соприкосновение] с [трупом] погибшего в огне – на-звала земными прегрешениями» [Ямато-химэ-но микото сэйки, Икумэ, 27-й год цутиноэ-ума (55-й год цикла)]. В разделе, следующим за описанием похорон Тюая [346 года испр. хрон.], перечисле-ны скверны из списка «небесных и земных прегрешений»: сдирание шкуры заживо, сдирание задом наперед, разрушение межей, засыпка канав, дефекация, совокупление родителя и ребенка, совокуп-ление с лошадью, совокупление с коровой, совокупление с птицами. «…Отыскали прегрешения разные, таких родов, как свежевание живого, свежевание задом наперед, разрушенье межей, засыпка канав, осквернение калом в запретном месте, соитие родителей и детей, соитие с лошадьми, соитие с коровами, соитие с курами, провели в земле Тукуси великую церемонию изгнания грехов…» (ви-димо, прочтя «Норито о великом очищении», яп. Ōхараи-но котоба, датируемое как раз III-IV веками н.э.) [Кодзики, св.2-й, государь Тюай]. 3. Обычаи из жизни (практики) ныне живущих людей (так называемая «обычная практика»). К ним можно отнести, например, обычай, регулирующий правила найма услуг по охране и со-держанию лошадей: общинники, «…направляющиеся в столицу, из страха, что их лошади исхудают, платят 2 хиро полотна и 2 снопа конопли жителям провинций Микапа и Вопари за то, чтобы те кор-мили лошадей. После этого они прибывают в столицу, На обратном пути домой они приносят им же-лезные мотыги…» Кроме того, нанявшиеся должны были охранять лошадей. Кроме того, в «Ни-хон-сёки» приводятся и другие нормы обычной практики. 4. Обычаи из практики должностных лиц. К обычаям из практики должностных лиц можно, например, отнести такие нормы: «Наказание огнем – это, несомненно, древнее установление» ; «…со времен древних известно, что оми и мурад-зи могут скрываться в доме принца…» (от уголовного преследования?). Совокупность вышеуказанных религиозно-правовых и юридических норм обычного права бы-ла впервые письменно зафиксирована в годы Тайка (например, в указе от 22-го дня 3-го месяца 646 года) [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день]. В 646 году часть правовых обычаев была отменена – после перечисления запрещаемых обы-чаев говорилось: «Всё это глупые обычаи. Пусть они будут прекращены и не возобновляемы сно-ва» [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день]. Необходимо отметить, что, даже в период Тайка (после 645 года), который ознаменовался бур-ным законотворчеством, и в области государственного и административного права китайская модель государственного устройства была усвоена в Японии с достаточной легкостью (но в неё были внесе-ны определенные изменения), в области уголовно-правового регулирования, судя по всему, ещё дол-гое время продолжали действовать нормы обычного права. Ещё одним источником права в период Ямато являлись указы правителя (яп. микотонори ). Цитирование государевых указов начинается с правления Мимаки (Судзина, 324-331 годы испр. хрон.), когда он в начале своего царствования провозгласил в указе основы своей политики: «…государь отдал повеление, рекши: “Вот, мои царственные предки, все государи [прежних времен], [наследуя один другому], разливали свет в государевых пределах. Разве делал это каждый из них для себя? Верно, делалось так для того, чтобы пасти людей и богов, управлять Поднебесной. И вот, дале-ко идущие деяния в мире начав, они всё дальше распространяли добродетель. Теперь я принял вели-кое назначение, и я буду милостив к Изначальным [народу]. Как же мне лучше поступить, чтобы сле-довать по стопам царственных предков и долговечно, беспредельно сеять царские милости? Не луч-ше ли будет, если вы, вельможи, и ста управ чиновники, всем сердцем радея, вместе со мной будете покой в Поднебесной хранить?” – так рек» [Нихон-сёки, св.5-й, Судзин, 4-й год пр., 10-й месяц, 13-й день; Nihongi, V, 2-3]. Первоначально (до распространения письменности) они объявлялись устной форме, впоследствии, видимо, стали фиксироваться письменно. На их основе в дальнейшем (в V-VII веках) развилось императорское законодательство. Сам термин нори («закон, правило») прямо связан по происхождению, фонетическому звучанию и смысловому значению с термином микотонори («го-сударев указ»). Перед походом 4-х полководцев Мимаки (Судзин) повелел вельможным сановникам : «Вот, ныне я выберу вельмож, разошлю их в четыре стороны света, чтобы они внушали [народу] мои зако-ны» [Нихон-сёки, св.5-й, Судзин, 10-й год пр., 7-й месяц, день цутиното-тори (24-й день)] Е.М. Ермакова истолковала в русском переводе иероглиф и («желание») как закон. Однако В.Г.Астон переводит и дословно по прямому значению как: “our Will” [Nihongi, V, 8]. Поэтому следующим видом источников права в период Ямато (IV-VII века), так же как в пре-дыдущий период Яматай (I-III века) стали законы, то есть принимаемые в особом порядке и обла-дающие высшей юридической силой нормативные правовые акты, выражающие государственную волю по ключевым вопросам регулирования общественной и государственной жизни. В отличие от правовых обычаев, закон исходил от органов государственной власти и имел строго фиксированную форму (то есть был записан). Начало законодательного регулирования правоотношений в Ямато связано с проблемой рас-пространения письменности. Как можно установить (по корейским источникам) впервые письмен-ность в Ямато в международных связях была применена в середине IV века н.э. (письмо 344 года от правителя Японии к вану Силла). Эту дату следует признать той отправной точкой, после которой написание законов становится возможным
25.
Проблемы царствования в ямато правителя икумэ (суйнина) (публикация автора на scipeople)
Суровень Д.А.
- Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С.193-217. , 1998
Внешняя и внутренняя политика государства Ямато в первой половине 30-х годов IV века
Внешняя и внутренняя политика государства Ямато в первой половине 30-х годов IV века
По материалам статьи: Суровень Д.А. Проблемы царствования в Ямато правителя Икумэ (Суйнина) // Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С.193-217. ПРОБЛЕМЫ ЦАРСТВОВАНИЯ В ЯМАТО ПРАВИТЕЛЯ ИКУМЭ (СУЙНИНА) Преемником Мимаки-ири-бико (Судзина) в 332 году [исправленной хронологии]1 стал его третий сын от главной жены Мимаки-химэ (или Мима-цу химэ) по имени Ику-мэ-ири-хйко И-сати (Суйнин), или «правитель Икумэ» в «Кодзики», «Нихон-сёки» и «фудоки»2. Мать Икумэ являлась одновременно родной сестрой Мимаки и по женской линии наследования была наследницей титула верховной жрицы–правительницы. Таким образом, Икумэ оказывался сыном женщины, родство с которой давало право на трон. Способ изложения материала в вводной части 6-го свитка "Нихон-сёки" о Икумэ (Суйнине) отличается от подобных сведений в списке «восьми правителей», и прежде всего тем, что здесь указано циклическое обозначение года рождения Икумэ: «правитель [Икумэ] в 29-й год правителя Мимаки [или] в циклический год… "мидзуноэ-нэ" (49-й год цикла), весной, в начальный месяц, день “цутиното-и” [36-й цикл. знак; 1-й день – С.Д.] 1-го месяца по новолунию4 был рожден во дворце (яп. мия) Мидзугаки»3 в Сйки [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, I]4. Ничего подобного ранее (да и после) Ику-мэ мы в «Нихон-сёки» не наблюдаем. Обычно обозначение «29-й год5 Мимаки» (вслед за составителями источника) понимается как «29-й год правления Мимаки». Но, по моему мнению – это указание на возраст Мимаки (Судзина), которое нужно понимать так: «Икумэ родился тогда, когда Мимаки было 29 лет (отроду), или в циклический год… 49-[й] год… цикла»... На рубеже III-IV веков [49]-й год цикла приходится на 29[2] год [испр. хрон.].6 На несоответствия в датировках официальной хронологии «Нихон-сёки» указал и В.Астон: если Суйнин был рожден в 29-й год правления Судзина, а сделан наследным принцем в 48-й год правления Судзина, то тогда ему должно было быть 20 лет отроду, а не 24, как указано в «Нихон-сёки»7 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, 1]. Икумэ вступил на престол в год "мидзуноэ-тацу" (29-й год цикла) [332 испр. хрон.], и резиденция правителя из Сйки была перенесена в Макимуку, для того чтобы уйти из-под контроля общинной знати Сйки, оказывавшей большое влияние на власть правите-лей Ямато. Достаточно сказать, что шесть первых правителей после Дзимму (с Суйдзэя [2-го] до Корэя [7-го]) были женаты на женщинах из рода "владык округа” (яп. агата-нуси) Сйки, а предки правителя Мимаки – Когэн (8-й) и Кайка (9-й) происходили от од-ной из дочерей "владыки округа" Сйки. Резиденция отца Икумэ – правителя Мимаки да-же располагалась в Сйки. На следующий год «главной женой» («императрицей») Икумэ стала Сахо-бимэ8 («знатная девушка / принцесса Сахо» – местности в Ямато). Именно с ней связана вспыхнувшая внутри правящего дома борьба за власть9, в ко-торой чётко прослеживалось столкновение матрилинейного и патрилинейного принци-пов передачи власти. «Нихон-сёки» и «Кодзики» подчеркивают этот момент: «старший брат императрицы с материнской стороны “кими” (кит. ван)10 Сахо-хйко замыслил заго-вор и обратился к “императрице”, говоря следующее: «Кого ты любишь больше всего – своего старшего брата или своего супруга?». На это «императрица» ответила: «Я люблю моего старшего брата» [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI,7; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXI]. Аргументы, которыми склонял к заговору свою сестру Сахо-хйко, тоже очень показательны: пока она красива – она имеет влияние на правите-ля, но как только ее красота увянет это влияние прекратится, а в Поднебесной много прекрасных женщин, которые будут искать благосклонности правителя. Красоте дове-рять нельзя (видимо, с намеком: что кровное родство – более надежная опора в жизни, чем любовная связь, основанная на проходящей молодости и красоте). И Сахо-хйко предлагает своей сестре ради него перерезать горло Икумэ во сне, и после этого всту-пить на трон и вместе, вдвоем, править Поднебесной (в качестве супругов [?]) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI, 7-8; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXX]. «Императрица» долго колебалась, но не смогла убить Икумэ и, более того, рас-крыла заговор своему супругу. Икумэ собрал войско из соседних районов (он был в Кумэ, во дворце Така-мия). Полководцем был назначен Яцунада (дальний предок Кодзукэ-но кими). Но Сахо-хйко укрылся в укреплении Инаки, а Сахо-бимэ сбежала к своему брату. Попытка выкрасть её или уговорить уйти из Инаки не удалась11. Во время штурма укрепления подожгли, вои-ны мятежников разбежались, а брат и сестра – заговорщики погибли в огне [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 5-й год пр.; Nihongi, VI, 9-10; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXX-LXXI]. Таким образом, мятеж был подавлен, победил патрилинейный принцип передачи власти.12 После восстановления порядка, Икумэ, как и ранее его отец Мимаки, занялся во-просами культа и храмовыми хозяйствами: 1) заменил верховную жрицу культа Аматэ-расу (культа дома правителей Ямато) Тоё-суки-ири-химэ (дочь Мимаки, которая была назначена на эту должность в ходе религиозных реформ правителя Мимаки) своей доче-рью – Ямато-химэ. Первоначально поклонение Аматэрасу осуществлялось у Удзу-каси-но мото (досл. “Основание священного дерева Каси”)13 в Сйки, районом, с которым бы-ли связаны все первые правители Ямато. Но на следующий год14 культовый центр Ама-тэрасу (и ее культовые вещи, прежде всего – «священное зеркало»15) был перенесен в Исэ, на берег реки Исудзу у Каха-ками, где для этого там специально был построен храм Ватарахи – «дворец воздержания» (или «поклонения»). Это нынешнее святилище Ама-тэрасу в Исэ16, датируемое исследователями IV веком н.э. [Нихон-сёки. св.6-й, Суйнин, 25-й год пр.; год хиното-ми; Nihongi, VI, 15-17]. Как добавляет «Дзинно-сётоки», предок клана Накатоми-о-касима стал верховным жрецом, а О-хата-нуси был назначен “о-каннуси” святилища («великим божественным хозяином» – главным жрецом) [Jinno-shotoki, I, Suinin, 74]. По мнению авторов «Дзинно-сётоки» – святилище в Исэ стало «императорским святилищем» для всей страны [Jinno-shotoki, 1, Suinin, 74]; 2) для осу-ществления культа Великого бога Ямато были назначены жрецы и жрицы, а также выде-лены земли для храмового хозяйства этого бога в селении Инаси [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, год хиното-ми; Nihongi, VI, 17]; 3) снова для обеспечения культовых потребно-стей были определены для всех святилищ «священные земли» и «священные дворы» храмовых хозяйств [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.: Nihongi, VI, 18]; 4) в прав-ление Икумэ упоминается термин «си-кан» (кит. цы-гуань), который некоторые исследо-ватели переводят как «Ведомство Культа» (Department of Worship)17 или трактуют как «каму-цукаса» – «управление религиозных дел», «священное управление»18, хотя китай-ское значение этих иероглифов – «жрец, исполнитель обряда жертвоприношения»19 [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр., Nihongi, VI, 18]; 5) Мононобэ-но Тотинэ в ранге «о-мурадзи» («великий мурадзи [глава корпорации неполноправных свободных]») был назначен заведовать20 «священными драгоценностями» («регалиями») Идзумо-но куни; некоторые исследователи предполагают, что в это время, как и святилище в Исэ, было построено «Великое святилище Идзумо»21. Сохраняющаяся нестабильность внутреннего положения вынуждала правителей Ямато постоянно заботиться о вооружении: Икумэ приказал сложить22 луки, стрелы и крестообразные мечи в святилищах всех богов23 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]; кроме того, сын Икумэ – Иниси-но-ири-бико (в «Нихон-сёки»: Ини-сики) приказал сделать тысячу крестообразных мечей (сначала хранившихся в Осака24) и сложил их в храме бога Исоноками [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LX1X]. Сам Инисики был назначен управлять «священными сокровищами» святилища Исоноками, получив таким образом, видимо, возможность осуществлять контроль и над арсеналом святилища [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. Для выполнения этих функций Икумэ даровал десять корпораций, среди которых было несколько непо-средственно связанных с военным делом: тати-нухи-бэ («изготовители щитов»), ками-ю-гэ-бэ («строгальщиков священных луков»); каму-я-цукури-бэ («изготовителей священ-ных стрел»), каму-осака-бэ («священных наказании корпорация»), тати-хаки-бэ («ме-ченосцев»)25. К этим корпорациям относилась и корпорация ками-осака-бэ – видимо, из-начально связанная с арсеналом, так как Осака было местом, где первоначально храни-лась 1000 мечей.26 Непосредственно арсеналом в святилище Исоноками заведовал Ити-каха из семьи Касуга-но оми; предок Мононобэ-но обито. Таким образом, корпорации арсенала оказались отнесены к корпорациям мононобэ (оружейников и императорских гвардейцев) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. При Икумэ шло дальнейшее развитие государственного хозяйства. По мнению ис-следователей, в IV веке появляется такая разновидность государственных хозяйств как миякэ.27 Это очень хорошо согласуется с данными письменных источников, если учесть результаты ревизии хронологии "Нихон-сёки". В начале правления Икумэ [т.е. в середи-не 30-х годов IV века н.э. испр. хрон.] упоминаются миякэ, построенные в селении Ку-мэ28 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]. Термин «миякэ» записан в тексте "Нихон-сёки" китайскими иероглифами «тунь-цан» (досл. "накопительные ам-бары"29 или "житница военного поселения")30, которые переводятся исследователями как «склад, амбар; строение для хранения зерна»31. По мнению М.В.Воробьева, происхожде-ние этого зерна могло быть разным: 1) поступало с «царских полей» (мита32) в том чис-ле и из «царских округов» (миагата); либо 2) от глав кланов и местного населения в ви-де дани и налогов; причем, как указывают этот же и другие ученые, первый вариант сде-лался ведущим (урожай с «царских полей» хранился в «миякэ»33); в результате этого по-нятие «миякэ» было перенесено и на царские земли, где находились «миякэ»34, поэтому под «миякэ» стали подразумевать «царское владение»35, которое включало в себя «цар-ские поля» (мита36), «царские амбары» (собственно «миякэ») и земледельческие корпо-рации, обрабатывавшие эти поля (та-бэ)37. На это может указывать один из вариантов иероглифической записи термина миякэ в «фудоки»: кит. юй-чжай – досл. "император-ская усадьба / императорские участки земли"38. В общем, как подчеркивает М.В. Воробьев, истоки возникновения , как и механизм образования царских владений – одна из проблем историографии.39 Но решение пробле-мы возможно, если рассмотреть вопрос с точки зрения общих закономерностей возник-новения государственных хозяйств в древнем мире. Некоторые исследователи считают, что эти царские владения (миякэ) возникли на основе храмовых («жреческих») «священных амбаров» и «священных полей» (на что может указывать и один из вариантов записи и перевода терминов «ми-якэ» и «ми-та»40), то есть прежнего коллективного фонда общины, ставшего собственностью правителя. Это очень хорошо прослеживается в функциях, выполняемых царским хозяйством: уро-жай с царских владений использовался для общественных нужд41 – в качестве страхово-го и резервного фонда (в 536 году это было подтверждено особым указом правителя, а в 567 году в период голода в бедствующие районы было доставлено зерно из соседних районов [Nihongi; XVI-П, 12; XIX, 58]42). То есть функции, которые ранее выполнял кол-лективный фонд общины, сохранялись за государственным хозяйством даже еще в VI веке н.э. Подобная ситуация существовала в древнем мире во всех древневосточных странах.43 По мнению М.В.Воробьева, инициатива и право создания «миякэ» целиком нахо-дились в руках монарха. Такие владения создавались на целине, на конфискованных или подаренных угодьях.44 Этот же ученый отмечает, что только правитель создавал миякэ и распоряжался ими. В «Нихон-сёки» (в 11-м свитке «Нинтоку») упоминается указ Икумэ (Суйнина), по которому «царские поля и амбары Ямато» (Ямато-но мита оёби миякэ – под «Ямато» можно понимать, судя по иероглифу «Ва / Ямато», а также трактовке М.В. Воробьева – государство Ямато45) считались владением только правящего монарха и ни-кого более, даже не сына правителя [Нихон-сёки, св. 11-и, Нинтоку; Nihongi, XJ.,3]46. Но «царские владения» могли управляться членами царского клана47, принцами или други-ми знатными людьми48. Так в правление Икумэ упоминается Тадзима-мори, ставший ос-нователем клана «Миякэ-но мурадзи», который, по мнению Б.Х.Чемберлэйна и В.Астона, был кланом «управляющих императорскими зернохранилищами (амбарами)», может быть, какой-нибудь определенной местности49 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 99-й год пр., Nihongi, VI, 27; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXTV]. Наоки Кодзирō на основе анализа текстов источников выделяет два вида миякэ по признаку управления: 1) миякэ, находившиеся под управлением местных знатных кланов; 2) миякэ, находившиеся под управлением присылаемых из центра чиновников (служилых людей).50 Как правило, как отмечает Варге Ларе, «миякэ» управлялись высшими должност-ными лицами, назначаемыми двором Ямато, с рангом «томо-но мияцуко» («управляю-щий корпорацией»)51, видимо, по причине того, что этому чиновнику нужно было руко-водить и рабочей силой (табэ – «земледельческими корпорациями») данного «царского владения». М.В.Воробьев считает, что. возможно, с этими владениями были связаны ре-месленники (томо-бэ), содержавшиеся за счет урожаев с «царских полей» (такая ситуа-ция была в странах древнего Востока52), в обработке которых они также могли прини-мать участие; а также воины, расквартированные вокруг таких владений. На мысль от-носительно воинов в «миякэ» исследователей наводит уже первое упоминание о «миякэ» в деревне Кумэ. Само поселение Кумэ возникло в период правления Каму-ямато-иварэ-бико (Дзимму), когда к западу от горы Унэби (района резиденции и «фамильного клад-бища» первых правителей Ямато), на берегу реки осели воины клана О-кумэ (дружинни-ков Дзимму) [Нихон-сёки, св.3-й, Дзимму, 2-й год пр., Nihongi, Ш, 32]. Сам термин «ку-мэ», как указывает В.Астон, стал синонимом слова «воин»53. Поэтому В.Астон считает, что в Кумэ были расквартированы войска, и там же находились хранилища («миякэ») с зерном в качестве провианта для армии.54 Археологический материал подтверждает эти предположения: в районе царских владений всегда наблюдается скопление мелких кур-ганов. Эти курганы, по мнению ученых, принадлежали воинам, жившим в этих владени-ях и получавших здесь все необходимое: пищу, провиант, оружие55. Военное значение некоторых «миякэ» легко прослеживается по их расположению – они располагались на транспортных маршрутах, вблизи или внутри «вражеских» земель (чтобы оказывать давление на эти «сопротивляющиеся» территории), а также на территориях, перешедших в государственную собственность после поражения местных сил (в качестве «компенса-ции»)56. На военное значение «миякэ» указывают и варианты иероглифической записи этого термина в источниках (кит. тунь-цан – досл. "склад военного поселения" в «Ни-хон-сёки»; кит. тунь-чжай – досл. "дома / земельные участки военного поселения" в «Кодзики»57), где иероглиф «тунь» имеет значения «укреплять границы военными посе-лениями; стоять гарнизонами» и «военное поселение».58 Все исследователи указывают на тесную связь «царских зернохранилищ» («миякэ») с «царскими полями» (мита), так как, по мнению Н.И.Конрада, если существуют амба-ры, значит, должны существовать и поля, откуда свозится зерно. Следовательно, как считает Н.И.Конрад, можно говорить о существовании в этот период «царских полей» (мита)», несмотря на то, что “мита” впервые упоминаются позднее (при Ōтараси-хйко / Кэйко – конец 30-х - начало 40-х годов IV века испр. хрон.)59. Происхождение «мита» исследователи также связывают со «священными полями» (на что может указывать и сам термин «мита» – досл. "священное / императорское поле"), то есть с землями кол-лективного фонда общины.60 Но поздняя иероглифическая запись (кит. тунъ-тянь – досл. "поля военного поселения") может указывать на связь с военными поселениями. На это обращает внимание и Варгё Ларс, указывая, что в Китае в период империи Хань термин «тунь-тянь» означал земли, обрабатываемые воинами–колонистами в отдаленных (ок-раинных) землях для самообеспечения продуктами, так как снабжение их из централь-ных районов было невозможно61. Но, на мой взгляд, такая ситуация в Японии могла быть только в отдаленных окраинных землях. В освоенных районах, по общему мнению исследователей, в «миякэ» на «царских полях» трудились члены земледельческих кор-пораций (ma-бэ)62, под надсмотром должностных лиц (та-цукаса, или мита-но цукаса)63. Развитие царского (государственного) хозяйства в правление Икумэ (Суйнина) свя-зано и с возникновением такого института неполноправных свободных (яп. бэ, бэмин) как «минасиро» («царские именные кормильцы») и «микосиро» («царских потомков кормильцы»). Эти «кормильцы» были тесно связаны с «царскими полями» (мита) и «царскими амбарами» (миякэ).64 Впервые в источниках «кормильцы» упоминаются в связи с сыном Икумэ: Итоси-вакэ «вследствие того, что он не имел детей, сделал Ито-cu-бэ своей заменой»65 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXIX]. Но некоторые иссле-дователи подвергают сомнению это сообщение по причине «ранней хронологии».66 М.В. Воробьев считает, что «...вовсе отрицать существование кормильцев до VI века не при-ходится...»; «кормильцы, связанные как с именами царей, так и с названиями дворцов-храмов, это архаичная и довольно редкая категория, существовавшая до V века вклю-чительно...».67 Однако, если отказаться от искаженной хронологии "Нихон-сёки" и при-нять исправленную, то это событие будет вполне закономерным в ряду других свиде-тельств, так как, видимо, оно приходится на 30-е годы IV века [между 332-338 испр. хрон.]. Исследователи считают, что в связи с разрастанием дома правителей появилась не-обходимость в распределении «бэ» для содержания членов царской семьи, в том числе и бэминов–землепашцев, поэтому при Икумэ были созданы «микосиро-бэ» – из различных родов взяты люди, из них образованы новые «корпорации» (бэ) под властью дома прави-теля.68 На мой взгляд, требуется уточнение – данные «люди» изначально по положению являлись неполноправными свободными. По версии «Кодзики» «кормильцы» – это группы людей, которые создавались для увековечения имени знатного лица69 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, О, LXIX]. Ряд ис-следователей подвергают сомнению эту точку зрения, считая ее легендой, восходящей ко времени составления «Кодзики» на том основании, что «кормильцы» часто получали названия не от имен правителей и правительниц, а от названий дворца правителя, или местности.70 Но другие исследователи указывают, что забота о сохранении «навечно» имени рода относилась к числу важнейших в родоплеменных и раннеклассовых общест-вах.71 Поэтому к имени соответствующего лица или к названию резиденции добавлялся показатель корпорации – «бэ»72, в результате получалось название «кормильцев». В свя-зи с этим, на мой взгляд, в правление Икумэ упоминается еще одна корпорация «кор-мильцев», связанная с названием резиденции еще одного сына Икумэ – Инисики-но ири-бико, жившего во дворце (мия) Кахами в Тотори в провинции Идзумо: «...он жил в этом дворце (мия) и установил [корпорацию] Кахаками-бэ» [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXIX]. В «Нихон-сёки» термин «Кахами-бэ» употреблен по отношению к арсеналу мечей людей, хранившихся в храме Исоноками [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 22-23]. Кроме того, во время путешествия старшего сына Икумэ – Хомути-ваю, как со-общает "Кодзики", во всех местах, куда он прибывал, были установлены (с согласия Икумэ) корпорации Хомудзи-бэ [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXXII]. По мнению В.Астона название корпорации происходит от имени принца (Хомути, или Хомудзи).73 В"Нихон-сёки" в этом эпизоде употреблены имя Хому-цу вакэ и название корпорации Хому-цу-бэ [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.; Nihongi, VI, 13-14]. Корпорации «кормильцев» создавались двумя путями: (1) либо такая корпорация фор-мировалась заново, чаще всего из переселенцев (чужаков–неполноправных свободных); но иногда (2) из местного (завоеванного?) населения, и тогда такая корпорация становилась полностью царской (томо), во главе её стоял управляющий царской корпорацией (томо-но мияцуко); (3) либо существовавшая корпорация или группа людей, подчиненная местным властям или кланам, объявлялась «кормильцами», и тогда эта корпорация оставалась на по-печении управляющего владением куни (куни-но мияцуко), который и пересылал во дворец результаты труда корпорации.74 Категория «кормильцев» «минасиро» («царские именные кормильцы»), видимо, оста-валась непосредственно во владении монарха, а «микосиро» («царских потомков кормиль-цы») – закреплялись за членами царского дома75. Главной экономической задачей «кор-мильцев» было обеспечение их хозяев. Все налоги и подати с них поступали в пользу «вла-дельца имени»76. В связи с этим исследователи истолковывают иероглиф «сиро» (кит. дай – «вместо»; «из поколения в поколение»77) как «провиант; провиант для призрения, вспомо-ществования»78. Корпорации «кормильцев», как отмечает М.В.Воробьев, были тесно связаны с цар-ским кланом: их размер зависел от положения члена царского клана, после смерти владельца корпорацию делили между наследниками, даже гибель целой ветви клана не выводила кор-порацию за пределы владения царского клана в целом79. Кроме «та-бэ», «минасиро-бэ» и «микосиро-бэ» с государственным хозяйством были связаны и другие («простые») корпорации неполноправных свободных (бэ). В правление Икумэ упомянуты следующие корпорации: 10 корпораций арсенала в святилище Исонока-ми80; «тотори-бэ» («корпорация ловцов птиц»), управлять которыми был назначен Юкаха Тана, получивший наследственное клановое звание («кабанэ»), Тотори-но миякко («управ-ляющий ловцами птиц»)81; «тори-кахи-бэ» («корпорация кормильцев птиц»); «о-ю(в)э» и «вака-ю(в)э» («старшие и младшие купальщики») [Кодзики, П, LXXTJ; Nihongi, VI, 13-14; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.]. Помимо этого, в связи с царским погребальным (похоронным) обрядом (во время по-хорон «императрицы» Хибасу-химэ) были образованы очень интересные корпорации: «иси-ки-цукури («изготовителей каменных гробов») и «ханиси-бэ» (или хаси-бэ) [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXV; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 19-20]. «Нихон-сёки» сообщает, что, когда умер младший брат Икумэ с материнской стороны (что особо подчеркивается), по старой традиции (Икумэ назвал это «старым (древним) обычаем»; яп. .фуруй фŷ82) были собраны приближенные (кит. цзинь-сú83, камбун киндзюся84) умершего и погребены, стоя и живыми, вокруг курганной насыпи. В течение нескольких дней они не умирали, а плакали и стенали день и ночь. Наконец, они умерли и сгнили. Собаки и вороны, собравшись, сожрали их. Потрясенный этим зрели-щем, Икумэ приказал высшим сановникам придумать, как остановить этот древний, но плохой обычай85 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 28-й год пр.; Nihongi, VI, 18-19]. «Кодзи-ки» называет такой способ захоронения «хйто-гаки» (досл. «ограда из людей»)86 и гово-рит, что таким образом людей захоронили впервые вокруг могилы Ямато-хйко [Кодзи-ки, св.2-й, Судзин; Kojiki, II, LХIII]. Впервые, видимо, нужно понимать так: впервые захоронили живьем и стоя, закопав в землю по горло (то есть способом «хйто-гаки»)87; так как древнеяпонский обычай захоронения с умершим его рабов и слуг описывался ки-тайскими авторами еще в III веке н.э. (курган Бимиху, правительницы государства Нюй-ван-го на Северном Кюсю88[Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во89; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б(1а), 6 – 29а(6б), 1]90). Да и, по «Нихон-сёки», Икумэ настаивает на том, что это «древний обычай». Через некоторое время скончалась «главная жена» Икумэ – Хибасу-химэ Прави-тель решил не повторять печальный опыт предыдущих похорон. Выход был найден од-ним из приближенных – Номи-но сукунэ, который послал гонцов во владение Идзумо за сотней гончаров из корпорации «идзумо-куни-но хаси-бэ»91 (так же: ханиси-бэ, хасэ-бэ92, хани-бэ93), которые под руководством Номи-но сукунэ стали лепить глиняные фигурки людей, лошадей и другие фигурки, получившие название «ханива» (досл. «глиняные круги») или «татэмоно» (досл. «стоящие предметы»)94. Обрадованный правитель издал приказ, запрещавший хоронить людей вместе с их господином, и предписывающий ус-танавливать на могилах глиняные фигурки.95 В награду за заслуги Номи-но сукунэ полу-чил специальное место, где проводил обжиг ханива (др.-яп. катаси-токоро96); был на-значен правителем Икумэ заниматься делами хаси-бэ (досл. «ха(ни)си-бэ сйки»97); в свя-зи с этим Номи-но сукунэ получил наследственное клановое звание (кабанэ) – ха(ни)си-но оми. Кроме того, как можно предполагать из текста «Нихон-сёки», и на что указывает Н.И.Иофан, с этого времени пошла традиция, что ха(ни)си-бэ-но мурадзи, первопредком которых являлся Номи-но сукунэ, ведали (кит. чжу98) похоронами императоров" [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 20-21] Н.И.Иофан трактует функции ха(ни)-си-бэ-но мурадзи («кабанэ», которые, по её мнению получил Номи-но сукунэ ) как «надзирателей за могилами государей», связанных с жреческими должностями, так как специфика работы «ханиси-бэ» требовала специальной выучки, отличного знания тради-ции, канона, непосредственно связанных со священным ритуалом. Такое знание, как считает Н.И.Иофан, в те времена можно было получить только от жрецов; следовательно, корпорация («xaниcu-бэ» была тесно связана со жречеством и подчинена строгой регла-ментации Н.И.Иофан предполагает, что в корпорации «ханиси-бэ» объединялись перво-начально жрецы–скульпторы и находившаяся у них в подчинении группа ремесленни-ков101. На мой взгляд, подобные предположения вполне правомерны, так как в древневос-точных государствах очень часто жреческие функции совмещались с государственны-ми102. Некоторые исследователи подвергают сомнению сообщения источников о захоро-нениях людей со своим господином и версию «Нихон-сёки» о возникновении «хани-ва»103. Так, Г.Б.Навлицкая высказывает предположение, что это легенда китайского про-исхождения, так как находимые археологами «ханива», как правило, располагаются только снаружи курганов – рядами вокруг основания, а в Китае в погребениях глиняная пластика всегда находилась внутри курганов104. Кроме того, в Китае археологически за-свидетельствованы курганы – погребения правителей, в которых действительно найдены останки массовых человеческих и конских жертвоприношений. Позже эти жертвопри-ношения заменяются глиняными изображениями. А в Японии же, как указывает Г.Б. На-влицкая, погребения с человеческими жертвоприношениями вообще не обнаружены105. Другие исследователи более осторожны в своих суждениях. Например, Н.А.Иофан указывает, что «...появление погребальной пластики могло быть вызвано и влиянием континентальной культуры, хотя сходство при ближайшем рассмотрении оказывается чисто функциональным и сводится только к аналогичному назначению скульптуры... Характер и стиль ханива вполне оригинальны, так же как и техника изготовления»106. М.В.Воробьев добавляет: «обычай погребения вместе с умершим его челяди, появив-шийся в Китае и Корее, не имел в Японии широкого распространения и быстро исчез... система погребения вслед за умершим приняла в Японии особые формы, чаще всего вместе с покойником “добровольно” погребался только его родич. Но и этот обычай вы-звал сильное сопротивление, которое и привело к его отмене»107. Такикава Сэйдзиро приводит пример такого захоронения, обнаруженного в провинции Ямато, уезде Такаси, с богатым захоронением знатного человека в задней – круглой части кургана и созахо-ронением человека низкого статуса (раба, по мнению Такикава С.) с простым погребаль-ным инвентарем в передней – квадратной части кургана (типа дзэмпо-коэн-фун)108. Как отмечает Н.А.Иофан, археологические данные говорят, что «ханива» в виде цилиндров появляются в последней четверти Ш века н.э.109, самые ранние изображения «ханива» – дома (храм-жилище) датируются рубежом III-IV веков н.э.110, а изображения людей появляются лишь в V веке111 и широко распространяются в VII веке112 – в позд-ний курганный период. Поэтому, по мнению Н.А.Иофан, «легенда "Нихонги" о проис-хождении ханива, в которой говорится о замене людей глиняными фигурами, отражает более поздние представления. Возможно, что первоначально ханива не только являлись изображением людей, составляющих окружение погребенного вождя (свита, дружинни-ки, слуги), но и... как бы представляли священный ритуал, совершаемый жрецами, ими-тирующими небожителей. При внимательном рассмотрении мир ханива обнаруживает явную связь с синтоистской мифологией, зафиксированной в «Кодзики» и «Нихонги»113. В пользу данной точки зрения может говорить и материал источников. "Нихон-сёки" со-общает, что люди корпорации хаси-бэ, до того как Номи-но сукунэ получил задание де-лать ханива для императорских захоронений, проживали в Идзумо-но куни. То есть тра-диция изготовления ханива существовала задолго до правления Икумэ, что подтвержда-ет археологический материал, где самые ранние ханива в виде цилиндров, датируются концом III века н.э.114 Ханива, по мнению исследователей, развились из полых керамических столбиков–цилиндров, выполненных в технике вадзуми (наложения глиняных колец), в свою оче-редь произошедших, по мнению японского археолога Фумио Мики, от символических ритуальных сосудов без дна хадзи, продолжающих в период кофун (III-VII века) тради-ции керамического производства периода яёи (IV век до н.э. – III век н.э.). Размещение на поверхности погребального кургана (в отличие от китайского обычая располагать глиняные фигуры внутри захоронения) говорило о том, что ханива выполняли функции магической охраны, составляя символическую ограду с магическим табу вокруг холма, охраняя курган116 (часто в ханива делались отверстия для продевания соломовой веревки как символа границы священного места117). Это в значительной степени обусловило столбообразный характер основы и базы ханива.118 В первой половине IV века в связи с указом Икумэ, развитие пластики ханива получило дополнительный стимул, и в IV-VI веках данное искусство достигает исключительного многообразия мотивов (до несколь-ких тысяч): археологи обнаружили множество изображений воинов, жрецов, придвор-ных дам, слуг, земледельцев и животных (размером от 30 см до 1,5 м)119. Правила распо-ложения фигур были строго зафиксированы и соответствовали общей космогонической ориентации погребения170. То есть, можно предполагать, основываясь на различных данных, что «ханива» возникает в связи с формированием раннего синтоизма и его ритуала121 (изгородь с ма-гическим табу122) и складыванием курганной культуры в Центральной Японии («ханива» являлись непременным атрибутом курганных захоронений123). Кроме того, известный на Кюсю обычай созахоронения с господином в могильном кургане (Бимиху и сто рабов в «Вэй-чжи» [Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во124; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б (1а), 6 – 29а(6б), 1]) – в Центральной Японии принял более скромные размеры. Напри-мер, Н.Г.Мунро (с некоторым сомнением) приводит сведения об известных случаях, ко-гда главный курган («мисасаги») сопровождается рядом небольших могил125. М.В. Во-робьев считает, что, если этот обычай и существовал, то в качестве исключительного яв-ления126. При Икумэ, видимо, впервые при похоронах Ямато-хйко, был придуман и ис-пользован такой «варварский» метод «созахоронения» как «хйто-гаки», что и вызвало резкое неприятие его правителем, и запрет данного обычая. О том, что вышеуказанный обычай все же существовал и даже продолжал существовать и после запрета Икумэ, го-ворят последующие повторные запреты (например, при Котоку – см.: [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день; Nihongi, XXV, 29]), на что обращают внимание исследователи127. Косвенным подтверждением возможности событий, описанных в «Нихон-сёки» в связи с возникновением «ханива», является историчность личности Номи-но сукунэ –главы ханиси-бэ. Подробные сведения о его смерти (которых нет в «Кодзики» и «Нихон-сёки») сохранились в местных источниках и были записаны в «Харима-фудоки»: «...в древнее время Номи-но сукунэ из рода гончаров ханиси, возвращаясь в провинцию Ид-зумо, остановился на ночлег на горном поле Кусакабэ; там он заболел и умер. Тогда из провинции Идзумо прибыло много людей, которые понесли его, сменяясь; из речных камней они сделали могильный курган... могильный курган назвали Идзумо-но хакая» [Харима-фудоки, уезд Иибо, горное поле Тати]. Идзумо-но хакая (досл. «усыпальница Идзумо») находится в гористом районе, западнее равнины Тати-но, где разбросано мно-го древних курганов периода кофун, один из которых называется Сукумодзука – он счи-тается местом погребения Номи-но сукунэ128. Развитие государственного хозяйства и рост численности его работников позволил правителям Ямато больше внимания уделить развитию ирригации – основе земледелия, являвшейся одной из основных функций государства на Древнем Востоке129. Так «Ни-хон-сёки» сообщает, что во второй половине своего правления Икумэ отправил в про-винцию Кавати принца Инисики вырыть два пруда130; два пруда было вырыто в провин-ции Ямато Кроме того, «в этом году приказано всем «куни» [гражданским общинам в составе Ямато – С.Д.] приступить к созданию прудов и каналов (кит. чи и гоу соответст-венно)131 в [количестве] свыше восьмисот [или: в большом количестве – С.Д.]. После этого земледелие (кит. нун) стало [государственным] делом (кит. ши; яп. кото)132. По этой причине общинники (кит. бай-син – досл. «сто родов»133) богатели. Поднебесная находилась в великом спокойствии»134 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 35-й год пр.; 10-й месяц; см.: Nihongi, VI, 22]. Исследователи подвергают сомнению столь крупную цифру: 800 прудов и кана-лов135. Но если принять во внимание замечание М.В.Воробьева, что «объемные (гидро-технические – С.Д.) работы оказались по плечу только царской власти»1'6 (как и везде на Востоке137), то в ведении территориальных общин («куни») оставались мелкие ирригаци-онные сооружения – видимо, этой «мелочи» и набралось свыше 800 сооружений. Поэтому, в силу масштабности гидротехнических работ, в Японии, так же как и во всех древневосточных государствах, развитие ирригационной системы, по точному за-мечанию М.В.Воробьева, было связано с созданием царских владений в различных рай-онах страны. А контроль за орошением (как и в Китае) стал считаться государственной функцией – заботой государя138. В правление Икумэ (правителя Суйнина) продолжались попытки расширения внешнеполитических связей. Так, «Нихон-сёки» сообщает: «сын вана. (правителя) Силла [по имени] Чхон-ильчханъ изъявил покорность (досл. «приехал и нашел приют»)» [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 3-й год пр., см.: Nihongi, VI,5]. Событие это произошло в са-мом начале правления Икумэ (традиц. 3-й г. пр.) [т.е. около 332 года испр. хрон.] |. Од¬на из версий, цитируемых в «Нихон-сёки», тут же, сообщает некоторые подробности: «Сначала Чхон-ильчханъ, сев на корабль, встал на якорь во владении (куни) Харима, [где он] жил в селении (мура) Сисаха». Сумэра-микото (правитель) послал в Харима двух своих людей узнать у Чхон-ильчханъа, кто он такой и откуда прибыл, на что Чхон-ильчханъ ответил: "Я (Ваш слуга) являюсь сыном владыки владения» (кор. кук-чу, яп. куни-нуси) [в] Силла". Услышав о том, что в Японии есть мудрый повелитель, Чхон-ильчханъ передал свое владение (кор. кук) своему младшему брату Чжи-ко и поехал в Японию с дарами [Нихон-сёки, св. 6-й, Суйнин, 3-й год пр.; см.: Nihongi, VI, 5-6]. Чхон-ильчханъу было дозволено или остаться на прежнем месте в Сисаха, или поселиться в Идэса на острове Авадзи (недалеко от совр. Осака); но Чхон-ильчханъ испросил разре-шение самому выбрать место жительства. От реки Удзи он проследовал на север через владение (купи) Оми и поселился в Тадзима (на побережье, обращенном к Корее). После этого гончары (кит. тао жэнъ; яп. уэ-хйто)139 из долины Катами в куни Оми стали «сйтаги-хйто» (кит. цзуньжэнь)140 Чхон-ильчханъа. М.В.Воробьев полагает, что эти гончары тоже были переселенцами из Кореи, прибывшими вместе с данным представи-телем правящей династии Силла141, на что могут указывать некоторые значения иерог-лифа “цзун”142. Большинство исследователей склоняются к мысли, что данное событие (прибытие Чхон-ильчханъа) имело место143. Японский ученый Мори К. полагает, что од-на из общин–государств Чинхана – Силла установила таким образом связи с Японией144. Тому, что человек по имени Чхон-ильчханъ прибыл именно из Силла, есть и другие под-тверждения. Первая часть его имени – «чхон» («небо») является хорошо известной ко-рейской фамилией145. Вторая часть («илъчханъ») – это, видимо, фонетическая запись од-ного из двух высших чинов Силла, введенных в 9-й год правления Юри-нисагыма (32 год н.э.) (система 17 рангов) [Самкук-саги, летописи Силла, Юри, 9-й год пр., 32 г.н.э.]146 (см. также: [Бэйши, гл.94, Ш Синьло147]). Первый чин в этой табели о рангах назывался «иболь-чхан», второй
По материалам статьи: Суровень Д.А. Проблемы царствования в Ямато правителя Икумэ (Суйнина) // Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С.193-217. ПРОБЛЕМЫ ЦАРСТВОВАНИЯ В ЯМАТО ПРАВИТЕЛЯ ИКУМЭ (СУЙНИНА) Преемником Мимаки-ири-бико (Судзина) в 332 году [исправленной хронологии]1 стал его третий сын от главной жены Мимаки-химэ (или Мима-цу химэ) по имени Ику-мэ-ири-хйко И-сати (Суйнин), или «правитель Икумэ» в «Кодзики», «Нихон-сёки» и «фудоки»2. Мать Икумэ являлась одновременно родной сестрой Мимаки и по женской линии наследования была наследницей титула верховной жрицы–правительницы. Таким образом, Икумэ оказывался сыном женщины, родство с которой давало право на трон. Способ изложения материала в вводной части 6-го свитка "Нихон-сёки" о Икумэ (Суйнине) отличается от подобных сведений в списке «восьми правителей», и прежде всего тем, что здесь указано циклическое обозначение года рождения Икумэ: «правитель [Икумэ] в 29-й год правителя Мимаки [или] в циклический год… "мидзуноэ-нэ" (49-й год цикла), весной, в начальный месяц, день “цутиното-и” [36-й цикл. знак; 1-й день – С.Д.] 1-го месяца по новолунию4 был рожден во дворце (яп. мия) Мидзугаки»3 в Сйки [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, I]4. Ничего подобного ранее (да и после) Ику-мэ мы в «Нихон-сёки» не наблюдаем. Обычно обозначение «29-й год5 Мимаки» (вслед за составителями источника) понимается как «29-й год правления Мимаки». Но, по моему мнению – это указание на возраст Мимаки (Судзина), которое нужно понимать так: «Икумэ родился тогда, когда Мимаки было 29 лет (отроду), или в циклический год… 49-[й] год… цикла»... На рубеже III-IV веков [49]-й год цикла приходится на 29[2] год [испр. хрон.].6 На несоответствия в датировках официальной хронологии «Нихон-сёки» указал и В.Астон: если Суйнин был рожден в 29-й год правления Судзина, а сделан наследным принцем в 48-й год правления Судзина, то тогда ему должно было быть 20 лет отроду, а не 24, как указано в «Нихон-сёки»7 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, 1]. Икумэ вступил на престол в год "мидзуноэ-тацу" (29-й год цикла) [332 испр. хрон.], и резиденция правителя из Сйки была перенесена в Макимуку, для того чтобы уйти из-под контроля общинной знати Сйки, оказывавшей большое влияние на власть правите-лей Ямато. Достаточно сказать, что шесть первых правителей после Дзимму (с Суйдзэя [2-го] до Корэя [7-го]) были женаты на женщинах из рода "владык округа” (яп. агата-нуси) Сйки, а предки правителя Мимаки – Когэн (8-й) и Кайка (9-й) происходили от од-ной из дочерей "владыки округа" Сйки. Резиденция отца Икумэ – правителя Мимаки да-же располагалась в Сйки. На следующий год «главной женой» («императрицей») Икумэ стала Сахо-бимэ8 («знатная девушка / принцесса Сахо» – местности в Ямато). Именно с ней связана вспыхнувшая внутри правящего дома борьба за власть9, в ко-торой чётко прослеживалось столкновение матрилинейного и патрилинейного принци-пов передачи власти. «Нихон-сёки» и «Кодзики» подчеркивают этот момент: «старший брат императрицы с материнской стороны “кими” (кит. ван)10 Сахо-хйко замыслил заго-вор и обратился к “императрице”, говоря следующее: «Кого ты любишь больше всего – своего старшего брата или своего супруга?». На это «императрица» ответила: «Я люблю моего старшего брата» [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI,7; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXI]. Аргументы, которыми склонял к заговору свою сестру Сахо-хйко, тоже очень показательны: пока она красива – она имеет влияние на правите-ля, но как только ее красота увянет это влияние прекратится, а в Поднебесной много прекрасных женщин, которые будут искать благосклонности правителя. Красоте дове-рять нельзя (видимо, с намеком: что кровное родство – более надежная опора в жизни, чем любовная связь, основанная на проходящей молодости и красоте). И Сахо-хйко предлагает своей сестре ради него перерезать горло Икумэ во сне, и после этого всту-пить на трон и вместе, вдвоем, править Поднебесной (в качестве супругов [?]) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI, 7-8; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXX]. «Императрица» долго колебалась, но не смогла убить Икумэ и, более того, рас-крыла заговор своему супругу. Икумэ собрал войско из соседних районов (он был в Кумэ, во дворце Така-мия). Полководцем был назначен Яцунада (дальний предок Кодзукэ-но кими). Но Сахо-хйко укрылся в укреплении Инаки, а Сахо-бимэ сбежала к своему брату. Попытка выкрасть её или уговорить уйти из Инаки не удалась11. Во время штурма укрепления подожгли, вои-ны мятежников разбежались, а брат и сестра – заговорщики погибли в огне [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 5-й год пр.; Nihongi, VI, 9-10; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXX-LXXI]. Таким образом, мятеж был подавлен, победил патрилинейный принцип передачи власти.12 После восстановления порядка, Икумэ, как и ранее его отец Мимаки, занялся во-просами культа и храмовыми хозяйствами: 1) заменил верховную жрицу культа Аматэ-расу (культа дома правителей Ямато) Тоё-суки-ири-химэ (дочь Мимаки, которая была назначена на эту должность в ходе религиозных реформ правителя Мимаки) своей доче-рью – Ямато-химэ. Первоначально поклонение Аматэрасу осуществлялось у Удзу-каси-но мото (досл. “Основание священного дерева Каси”)13 в Сйки, районом, с которым бы-ли связаны все первые правители Ямато. Но на следующий год14 культовый центр Ама-тэрасу (и ее культовые вещи, прежде всего – «священное зеркало»15) был перенесен в Исэ, на берег реки Исудзу у Каха-ками, где для этого там специально был построен храм Ватарахи – «дворец воздержания» (или «поклонения»). Это нынешнее святилище Ама-тэрасу в Исэ16, датируемое исследователями IV веком н.э. [Нихон-сёки. св.6-й, Суйнин, 25-й год пр.; год хиното-ми; Nihongi, VI, 15-17]. Как добавляет «Дзинно-сётоки», предок клана Накатоми-о-касима стал верховным жрецом, а О-хата-нуси был назначен “о-каннуси” святилища («великим божественным хозяином» – главным жрецом) [Jinno-shotoki, I, Suinin, 74]. По мнению авторов «Дзинно-сётоки» – святилище в Исэ стало «императорским святилищем» для всей страны [Jinno-shotoki, 1, Suinin, 74]; 2) для осу-ществления культа Великого бога Ямато были назначены жрецы и жрицы, а также выде-лены земли для храмового хозяйства этого бога в селении Инаси [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, год хиното-ми; Nihongi, VI, 17]; 3) снова для обеспечения культовых потребно-стей были определены для всех святилищ «священные земли» и «священные дворы» храмовых хозяйств [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.: Nihongi, VI, 18]; 4) в прав-ление Икумэ упоминается термин «си-кан» (кит. цы-гуань), который некоторые исследо-ватели переводят как «Ведомство Культа» (Department of Worship)17 или трактуют как «каму-цукаса» – «управление религиозных дел», «священное управление»18, хотя китай-ское значение этих иероглифов – «жрец, исполнитель обряда жертвоприношения»19 [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр., Nihongi, VI, 18]; 5) Мононобэ-но Тотинэ в ранге «о-мурадзи» («великий мурадзи [глава корпорации неполноправных свободных]») был назначен заведовать20 «священными драгоценностями» («регалиями») Идзумо-но куни; некоторые исследователи предполагают, что в это время, как и святилище в Исэ, было построено «Великое святилище Идзумо»21. Сохраняющаяся нестабильность внутреннего положения вынуждала правителей Ямато постоянно заботиться о вооружении: Икумэ приказал сложить22 луки, стрелы и крестообразные мечи в святилищах всех богов23 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]; кроме того, сын Икумэ – Иниси-но-ири-бико (в «Нихон-сёки»: Ини-сики) приказал сделать тысячу крестообразных мечей (сначала хранившихся в Осака24) и сложил их в храме бога Исоноками [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LX1X]. Сам Инисики был назначен управлять «священными сокровищами» святилища Исоноками, получив таким образом, видимо, возможность осуществлять контроль и над арсеналом святилища [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. Для выполнения этих функций Икумэ даровал десять корпораций, среди которых было несколько непо-средственно связанных с военным делом: тати-нухи-бэ («изготовители щитов»), ками-ю-гэ-бэ («строгальщиков священных луков»); каму-я-цукури-бэ («изготовителей священ-ных стрел»), каму-осака-бэ («священных наказании корпорация»), тати-хаки-бэ («ме-ченосцев»)25. К этим корпорациям относилась и корпорация ками-осака-бэ – видимо, из-начально связанная с арсеналом, так как Осака было местом, где первоначально храни-лась 1000 мечей.26 Непосредственно арсеналом в святилище Исоноками заведовал Ити-каха из семьи Касуга-но оми; предок Мононобэ-но обито. Таким образом, корпорации арсенала оказались отнесены к корпорациям мононобэ (оружейников и императорских гвардейцев) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. При Икумэ шло дальнейшее развитие государственного хозяйства. По мнению ис-следователей, в IV веке появляется такая разновидность государственных хозяйств как миякэ.27 Это очень хорошо согласуется с данными письменных источников, если учесть результаты ревизии хронологии "Нихон-сёки". В начале правления Икумэ [т.е. в середи-не 30-х годов IV века н.э. испр. хрон.] упоминаются миякэ, построенные в селении Ку-мэ28 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]. Термин «миякэ» записан в тексте "Нихон-сёки" китайскими иероглифами «тунь-цан» (досл. "накопительные ам-бары"29 или "житница военного поселения")30, которые переводятся исследователями как «склад, амбар; строение для хранения зерна»31. По мнению М.В.Воробьева, происхожде-ние этого зерна могло быть разным: 1) поступало с «царских полей» (мита32) в том чис-ле и из «царских округов» (миагата); либо 2) от глав кланов и местного населения в ви-де дани и налогов; причем, как указывают этот же и другие ученые, первый вариант сде-лался ведущим (урожай с «царских полей» хранился в «миякэ»33); в результате этого по-нятие «миякэ» было перенесено и на царские земли, где находились «миякэ»34, поэтому под «миякэ» стали подразумевать «царское владение»35, которое включало в себя «цар-ские поля» (мита36), «царские амбары» (собственно «миякэ») и земледельческие корпо-рации, обрабатывавшие эти поля (та-бэ)37. На это может указывать один из вариантов иероглифической записи термина миякэ в «фудоки»: кит. юй-чжай – досл. "император-ская усадьба / императорские участки земли"38. В общем, как подчеркивает М.В. Воробьев, истоки возникновения , как и механизм образования царских владений – одна из проблем историографии.39 Но решение пробле-мы возможно, если рассмотреть вопрос с точки зрения общих закономерностей возник-новения государственных хозяйств в древнем мире. Некоторые исследователи считают, что эти царские владения (миякэ) возникли на основе храмовых («жреческих») «священных амбаров» и «священных полей» (на что может указывать и один из вариантов записи и перевода терминов «ми-якэ» и «ми-та»40), то есть прежнего коллективного фонда общины, ставшего собственностью правителя. Это очень хорошо прослеживается в функциях, выполняемых царским хозяйством: уро-жай с царских владений использовался для общественных нужд41 – в качестве страхово-го и резервного фонда (в 536 году это было подтверждено особым указом правителя, а в 567 году в период голода в бедствующие районы было доставлено зерно из соседних районов [Nihongi; XVI-П, 12; XIX, 58]42). То есть функции, которые ранее выполнял кол-лективный фонд общины, сохранялись за государственным хозяйством даже еще в VI веке н.э. Подобная ситуация существовала в древнем мире во всех древневосточных странах.43 По мнению М.В.Воробьева, инициатива и право создания «миякэ» целиком нахо-дились в руках монарха. Такие владения создавались на целине, на конфискованных или подаренных угодьях.44 Этот же ученый отмечает, что только правитель создавал миякэ и распоряжался ими. В «Нихон-сёки» (в 11-м свитке «Нинтоку») упоминается указ Икумэ (Суйнина), по которому «царские поля и амбары Ямато» (Ямато-но мита оёби миякэ – под «Ямато» можно понимать, судя по иероглифу «Ва / Ямато», а также трактовке М.В. Воробьева – государство Ямато45) считались владением только правящего монарха и ни-кого более, даже не сына правителя [Нихон-сёки, св. 11-и, Нинтоку; Nihongi, XJ.,3]46. Но «царские владения» могли управляться членами царского клана47, принцами или други-ми знатными людьми48. Так в правление Икумэ упоминается Тадзима-мори, ставший ос-нователем клана «Миякэ-но мурадзи», который, по мнению Б.Х.Чемберлэйна и В.Астона, был кланом «управляющих императорскими зернохранилищами (амбарами)», может быть, какой-нибудь определенной местности49 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 99-й год пр., Nihongi, VI, 27; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXTV]. Наоки Кодзирō на основе анализа текстов источников выделяет два вида миякэ по признаку управления: 1) миякэ, находившиеся под управлением местных знатных кланов; 2) миякэ, находившиеся под управлением присылаемых из центра чиновников (служилых людей).50 Как правило, как отмечает Варге Ларе, «миякэ» управлялись высшими должност-ными лицами, назначаемыми двором Ямато, с рангом «томо-но мияцуко» («управляю-щий корпорацией»)51, видимо, по причине того, что этому чиновнику нужно было руко-водить и рабочей силой (табэ – «земледельческими корпорациями») данного «царского владения». М.В.Воробьев считает, что. возможно, с этими владениями были связаны ре-месленники (томо-бэ), содержавшиеся за счет урожаев с «царских полей» (такая ситуа-ция была в странах древнего Востока52), в обработке которых они также могли прини-мать участие; а также воины, расквартированные вокруг таких владений. На мысль от-носительно воинов в «миякэ» исследователей наводит уже первое упоминание о «миякэ» в деревне Кумэ. Само поселение Кумэ возникло в период правления Каму-ямато-иварэ-бико (Дзимму), когда к западу от горы Унэби (района резиденции и «фамильного клад-бища» первых правителей Ямато), на берегу реки осели воины клана О-кумэ (дружинни-ков Дзимму) [Нихон-сёки, св.3-й, Дзимму, 2-й год пр., Nihongi, Ш, 32]. Сам термин «ку-мэ», как указывает В.Астон, стал синонимом слова «воин»53. Поэтому В.Астон считает, что в Кумэ были расквартированы войска, и там же находились хранилища («миякэ») с зерном в качестве провианта для армии.54 Археологический материал подтверждает эти предположения: в районе царских владений всегда наблюдается скопление мелких кур-ганов. Эти курганы, по мнению ученых, принадлежали воинам, жившим в этих владени-ях и получавших здесь все необходимое: пищу, провиант, оружие55. Военное значение некоторых «миякэ» легко прослеживается по их расположению – они располагались на транспортных маршрутах, вблизи или внутри «вражеских» земель (чтобы оказывать давление на эти «сопротивляющиеся» территории), а также на территориях, перешедших в государственную собственность после поражения местных сил (в качестве «компенса-ции»)56. На военное значение «миякэ» указывают и варианты иероглифической записи этого термина в источниках (кит. тунь-цан – досл. "склад военного поселения" в «Ни-хон-сёки»; кит. тунь-чжай – досл. "дома / земельные участки военного поселения" в «Кодзики»57), где иероглиф «тунь» имеет значения «укреплять границы военными посе-лениями; стоять гарнизонами» и «военное поселение».58 Все исследователи указывают на тесную связь «царских зернохранилищ» («миякэ») с «царскими полями» (мита), так как, по мнению Н.И.Конрада, если существуют амба-ры, значит, должны существовать и поля, откуда свозится зерно. Следовательно, как считает Н.И.Конрад, можно говорить о существовании в этот период «царских полей» (мита)», несмотря на то, что “мита” впервые упоминаются позднее (при Ōтараси-хйко / Кэйко – конец 30-х - начало 40-х годов IV века испр. хрон.)59. Происхождение «мита» исследователи также связывают со «священными полями» (на что может указывать и сам термин «мита» – досл. "священное / императорское поле"), то есть с землями кол-лективного фонда общины.60 Но поздняя иероглифическая запись (кит. тунъ-тянь – досл. "поля военного поселения") может указывать на связь с военными поселениями. На это обращает внимание и Варгё Ларс, указывая, что в Китае в период империи Хань термин «тунь-тянь» означал земли, обрабатываемые воинами–колонистами в отдаленных (ок-раинных) землях для самообеспечения продуктами, так как снабжение их из централь-ных районов было невозможно61. Но, на мой взгляд, такая ситуация в Японии могла быть только в отдаленных окраинных землях. В освоенных районах, по общему мнению исследователей, в «миякэ» на «царских полях» трудились члены земледельческих кор-пораций (ma-бэ)62, под надсмотром должностных лиц (та-цукаса, или мита-но цукаса)63. Развитие царского (государственного) хозяйства в правление Икумэ (Суйнина) свя-зано и с возникновением такого института неполноправных свободных (яп. бэ, бэмин) как «минасиро» («царские именные кормильцы») и «микосиро» («царских потомков кормильцы»). Эти «кормильцы» были тесно связаны с «царскими полями» (мита) и «царскими амбарами» (миякэ).64 Впервые в источниках «кормильцы» упоминаются в связи с сыном Икумэ: Итоси-вакэ «вследствие того, что он не имел детей, сделал Ито-cu-бэ своей заменой»65 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXIX]. Но некоторые иссле-дователи подвергают сомнению это сообщение по причине «ранней хронологии».66 М.В. Воробьев считает, что «...вовсе отрицать существование кормильцев до VI века не при-ходится...»; «кормильцы, связанные как с именами царей, так и с названиями дворцов-храмов, это архаичная и довольно редкая категория, существовавшая до V века вклю-чительно...».67 Однако, если отказаться от искаженной хронологии "Нихон-сёки" и при-нять исправленную, то это событие будет вполне закономерным в ряду других свиде-тельств, так как, видимо, оно приходится на 30-е годы IV века [между 332-338 испр. хрон.]. Исследователи считают, что в связи с разрастанием дома правителей появилась не-обходимость в распределении «бэ» для содержания членов царской семьи, в том числе и бэминов–землепашцев, поэтому при Икумэ были созданы «микосиро-бэ» – из различных родов взяты люди, из них образованы новые «корпорации» (бэ) под властью дома прави-теля.68 На мой взгляд, требуется уточнение – данные «люди» изначально по положению являлись неполноправными свободными. По версии «Кодзики» «кормильцы» – это группы людей, которые создавались для увековечения имени знатного лица69 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, О, LXIX]. Ряд ис-следователей подвергают сомнению эту точку зрения, считая ее легендой, восходящей ко времени составления «Кодзики» на том основании, что «кормильцы» часто получали названия не от имен правителей и правительниц, а от названий дворца правителя, или местности.70 Но другие исследователи указывают, что забота о сохранении «навечно» имени рода относилась к числу важнейших в родоплеменных и раннеклассовых общест-вах.71 Поэтому к имени соответствующего лица или к названию резиденции добавлялся показатель корпорации – «бэ»72, в результате получалось название «кормильцев». В свя-зи с этим, на мой взгляд, в правление Икумэ упоминается еще одна корпорация «кор-мильцев», связанная с названием резиденции еще одного сына Икумэ – Инисики-но ири-бико, жившего во дворце (мия) Кахами в Тотори в провинции Идзумо: «...он жил в этом дворце (мия) и установил [корпорацию] Кахаками-бэ» [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXIX]. В «Нихон-сёки» термин «Кахами-бэ» употреблен по отношению к арсеналу мечей людей, хранившихся в храме Исоноками [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 22-23]. Кроме того, во время путешествия старшего сына Икумэ – Хомути-ваю, как со-общает "Кодзики", во всех местах, куда он прибывал, были установлены (с согласия Икумэ) корпорации Хомудзи-бэ [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXXII]. По мнению В.Астона название корпорации происходит от имени принца (Хомути, или Хомудзи).73 В"Нихон-сёки" в этом эпизоде употреблены имя Хому-цу вакэ и название корпорации Хому-цу-бэ [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.; Nihongi, VI, 13-14]. Корпорации «кормильцев» создавались двумя путями: (1) либо такая корпорация фор-мировалась заново, чаще всего из переселенцев (чужаков–неполноправных свободных); но иногда (2) из местного (завоеванного?) населения, и тогда такая корпорация становилась полностью царской (томо), во главе её стоял управляющий царской корпорацией (томо-но мияцуко); (3) либо существовавшая корпорация или группа людей, подчиненная местным властям или кланам, объявлялась «кормильцами», и тогда эта корпорация оставалась на по-печении управляющего владением куни (куни-но мияцуко), который и пересылал во дворец результаты труда корпорации.74 Категория «кормильцев» «минасиро» («царские именные кормильцы»), видимо, оста-валась непосредственно во владении монарха, а «микосиро» («царских потомков кормиль-цы») – закреплялись за членами царского дома75. Главной экономической задачей «кор-мильцев» было обеспечение их хозяев. Все налоги и подати с них поступали в пользу «вла-дельца имени»76. В связи с этим исследователи истолковывают иероглиф «сиро» (кит. дай – «вместо»; «из поколения в поколение»77) как «провиант; провиант для призрения, вспомо-ществования»78. Корпорации «кормильцев», как отмечает М.В.Воробьев, были тесно связаны с цар-ским кланом: их размер зависел от положения члена царского клана, после смерти владельца корпорацию делили между наследниками, даже гибель целой ветви клана не выводила кор-порацию за пределы владения царского клана в целом79. Кроме «та-бэ», «минасиро-бэ» и «микосиро-бэ» с государственным хозяйством были связаны и другие («простые») корпорации неполноправных свободных (бэ). В правление Икумэ упомянуты следующие корпорации: 10 корпораций арсенала в святилище Исонока-ми80; «тотори-бэ» («корпорация ловцов птиц»), управлять которыми был назначен Юкаха Тана, получивший наследственное клановое звание («кабанэ»), Тотори-но миякко («управ-ляющий ловцами птиц»)81; «тори-кахи-бэ» («корпорация кормильцев птиц»); «о-ю(в)э» и «вака-ю(в)э» («старшие и младшие купальщики») [Кодзики, П, LXXTJ; Nihongi, VI, 13-14; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.]. Помимо этого, в связи с царским погребальным (похоронным) обрядом (во время по-хорон «императрицы» Хибасу-химэ) были образованы очень интересные корпорации: «иси-ки-цукури («изготовителей каменных гробов») и «ханиси-бэ» (или хаси-бэ) [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXV; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 19-20]. «Нихон-сёки» сообщает, что, когда умер младший брат Икумэ с материнской стороны (что особо подчеркивается), по старой традиции (Икумэ назвал это «старым (древним) обычаем»; яп. .фуруй фŷ82) были собраны приближенные (кит. цзинь-сú83, камбун киндзюся84) умершего и погребены, стоя и живыми, вокруг курганной насыпи. В течение нескольких дней они не умирали, а плакали и стенали день и ночь. Наконец, они умерли и сгнили. Собаки и вороны, собравшись, сожрали их. Потрясенный этим зрели-щем, Икумэ приказал высшим сановникам придумать, как остановить этот древний, но плохой обычай85 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 28-й год пр.; Nihongi, VI, 18-19]. «Кодзи-ки» называет такой способ захоронения «хйто-гаки» (досл. «ограда из людей»)86 и гово-рит, что таким образом людей захоронили впервые вокруг могилы Ямато-хйко [Кодзи-ки, св.2-й, Судзин; Kojiki, II, LХIII]. Впервые, видимо, нужно понимать так: впервые захоронили живьем и стоя, закопав в землю по горло (то есть способом «хйто-гаки»)87; так как древнеяпонский обычай захоронения с умершим его рабов и слуг описывался ки-тайскими авторами еще в III веке н.э. (курган Бимиху, правительницы государства Нюй-ван-го на Северном Кюсю88[Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во89; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б(1а), 6 – 29а(6б), 1]90). Да и, по «Нихон-сёки», Икумэ настаивает на том, что это «древний обычай». Через некоторое время скончалась «главная жена» Икумэ – Хибасу-химэ Прави-тель решил не повторять печальный опыт предыдущих похорон. Выход был найден од-ним из приближенных – Номи-но сукунэ, который послал гонцов во владение Идзумо за сотней гончаров из корпорации «идзумо-куни-но хаси-бэ»91 (так же: ханиси-бэ, хасэ-бэ92, хани-бэ93), которые под руководством Номи-но сукунэ стали лепить глиняные фигурки людей, лошадей и другие фигурки, получившие название «ханива» (досл. «глиняные круги») или «татэмоно» (досл. «стоящие предметы»)94. Обрадованный правитель издал приказ, запрещавший хоронить людей вместе с их господином, и предписывающий ус-танавливать на могилах глиняные фигурки.95 В награду за заслуги Номи-но сукунэ полу-чил специальное место, где проводил обжиг ханива (др.-яп. катаси-токоро96); был на-значен правителем Икумэ заниматься делами хаси-бэ (досл. «ха(ни)си-бэ сйки»97); в свя-зи с этим Номи-но сукунэ получил наследственное клановое звание (кабанэ) – ха(ни)си-но оми. Кроме того, как можно предполагать из текста «Нихон-сёки», и на что указывает Н.И.Иофан, с этого времени пошла традиция, что ха(ни)си-бэ-но мурадзи, первопредком которых являлся Номи-но сукунэ, ведали (кит. чжу98) похоронами императоров" [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 20-21] Н.И.Иофан трактует функции ха(ни)-си-бэ-но мурадзи («кабанэ», которые, по её мнению получил Номи-но сукунэ ) как «надзирателей за могилами государей», связанных с жреческими должностями, так как специфика работы «ханиси-бэ» требовала специальной выучки, отличного знания тради-ции, канона, непосредственно связанных со священным ритуалом. Такое знание, как считает Н.И.Иофан, в те времена можно было получить только от жрецов; следовательно, корпорация («xaниcu-бэ» была тесно связана со жречеством и подчинена строгой регла-ментации Н.И.Иофан предполагает, что в корпорации «ханиси-бэ» объединялись перво-начально жрецы–скульпторы и находившаяся у них в подчинении группа ремесленни-ков101. На мой взгляд, подобные предположения вполне правомерны, так как в древневос-точных государствах очень часто жреческие функции совмещались с государственны-ми102. Некоторые исследователи подвергают сомнению сообщения источников о захоро-нениях людей со своим господином и версию «Нихон-сёки» о возникновении «хани-ва»103. Так, Г.Б.Навлицкая высказывает предположение, что это легенда китайского про-исхождения, так как находимые археологами «ханива», как правило, располагаются только снаружи курганов – рядами вокруг основания, а в Китае в погребениях глиняная пластика всегда находилась внутри курганов104. Кроме того, в Китае археологически за-свидетельствованы курганы – погребения правителей, в которых действительно найдены останки массовых человеческих и конских жертвоприношений. Позже эти жертвопри-ношения заменяются глиняными изображениями. А в Японии же, как указывает Г.Б. На-влицкая, погребения с человеческими жертвоприношениями вообще не обнаружены105. Другие исследователи более осторожны в своих суждениях. Например, Н.А.Иофан указывает, что «...появление погребальной пластики могло быть вызвано и влиянием континентальной культуры, хотя сходство при ближайшем рассмотрении оказывается чисто функциональным и сводится только к аналогичному назначению скульптуры... Характер и стиль ханива вполне оригинальны, так же как и техника изготовления»106. М.В.Воробьев добавляет: «обычай погребения вместе с умершим его челяди, появив-шийся в Китае и Корее, не имел в Японии широкого распространения и быстро исчез... система погребения вслед за умершим приняла в Японии особые формы, чаще всего вместе с покойником “добровольно” погребался только его родич. Но и этот обычай вы-звал сильное сопротивление, которое и привело к его отмене»107. Такикава Сэйдзиро приводит пример такого захоронения, обнаруженного в провинции Ямато, уезде Такаси, с богатым захоронением знатного человека в задней – круглой части кургана и созахо-ронением человека низкого статуса (раба, по мнению Такикава С.) с простым погребаль-ным инвентарем в передней – квадратной части кургана (типа дзэмпо-коэн-фун)108. Как отмечает Н.А.Иофан, археологические данные говорят, что «ханива» в виде цилиндров появляются в последней четверти Ш века н.э.109, самые ранние изображения «ханива» – дома (храм-жилище) датируются рубежом III-IV веков н.э.110, а изображения людей появляются лишь в V веке111 и широко распространяются в VII веке112 – в позд-ний курганный период. Поэтому, по мнению Н.А.Иофан, «легенда "Нихонги" о проис-хождении ханива, в которой говорится о замене людей глиняными фигурами, отражает более поздние представления. Возможно, что первоначально ханива не только являлись изображением людей, составляющих окружение погребенного вождя (свита, дружинни-ки, слуги), но и... как бы представляли священный ритуал, совершаемый жрецами, ими-тирующими небожителей. При внимательном рассмотрении мир ханива обнаруживает явную связь с синтоистской мифологией, зафиксированной в «Кодзики» и «Нихонги»113. В пользу данной точки зрения может говорить и материал источников. "Нихон-сёки" со-общает, что люди корпорации хаси-бэ, до того как Номи-но сукунэ получил задание де-лать ханива для императорских захоронений, проживали в Идзумо-но куни. То есть тра-диция изготовления ханива существовала задолго до правления Икумэ, что подтвержда-ет археологический материал, где самые ранние ханива в виде цилиндров, датируются концом III века н.э.114 Ханива, по мнению исследователей, развились из полых керамических столбиков–цилиндров, выполненных в технике вадзуми (наложения глиняных колец), в свою оче-редь произошедших, по мнению японского археолога Фумио Мики, от символических ритуальных сосудов без дна хадзи, продолжающих в период кофун (III-VII века) тради-ции керамического производства периода яёи (IV век до н.э. – III век н.э.). Размещение на поверхности погребального кургана (в отличие от китайского обычая располагать глиняные фигуры внутри захоронения) говорило о том, что ханива выполняли функции магической охраны, составляя символическую ограду с магическим табу вокруг холма, охраняя курган116 (часто в ханива делались отверстия для продевания соломовой веревки как символа границы священного места117). Это в значительной степени обусловило столбообразный характер основы и базы ханива.118 В первой половине IV века в связи с указом Икумэ, развитие пластики ханива получило дополнительный стимул, и в IV-VI веках данное искусство достигает исключительного многообразия мотивов (до несколь-ких тысяч): археологи обнаружили множество изображений воинов, жрецов, придвор-ных дам, слуг, земледельцев и животных (размером от 30 см до 1,5 м)119. Правила распо-ложения фигур были строго зафиксированы и соответствовали общей космогонической ориентации погребения170. То есть, можно предполагать, основываясь на различных данных, что «ханива» возникает в связи с формированием раннего синтоизма и его ритуала121 (изгородь с ма-гическим табу122) и складыванием курганной культуры в Центральной Японии («ханива» являлись непременным атрибутом курганных захоронений123). Кроме того, известный на Кюсю обычай созахоронения с господином в могильном кургане (Бимиху и сто рабов в «Вэй-чжи» [Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во124; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б (1а), 6 – 29а(6б), 1]) – в Центральной Японии принял более скромные размеры. Напри-мер, Н.Г.Мунро (с некоторым сомнением) приводит сведения об известных случаях, ко-гда главный курган («мисасаги») сопровождается рядом небольших могил125. М.В. Во-робьев считает, что, если этот обычай и существовал, то в качестве исключительного яв-ления126. При Икумэ, видимо, впервые при похоронах Ямато-хйко, был придуман и ис-пользован такой «варварский» метод «созахоронения» как «хйто-гаки», что и вызвало резкое неприятие его правителем, и запрет данного обычая. О том, что вышеуказанный обычай все же существовал и даже продолжал существовать и после запрета Икумэ, го-ворят последующие повторные запреты (например, при Котоку – см.: [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день; Nihongi, XXV, 29]), на что обращают внимание исследователи127. Косвенным подтверждением возможности событий, описанных в «Нихон-сёки» в связи с возникновением «ханива», является историчность личности Номи-но сукунэ –главы ханиси-бэ. Подробные сведения о его смерти (которых нет в «Кодзики» и «Нихон-сёки») сохранились в местных источниках и были записаны в «Харима-фудоки»: «...в древнее время Номи-но сукунэ из рода гончаров ханиси, возвращаясь в провинцию Ид-зумо, остановился на ночлег на горном поле Кусакабэ; там он заболел и умер. Тогда из провинции Идзумо прибыло много людей, которые понесли его, сменяясь; из речных камней они сделали могильный курган... могильный курган назвали Идзумо-но хакая» [Харима-фудоки, уезд Иибо, горное поле Тати]. Идзумо-но хакая (досл. «усыпальница Идзумо») находится в гористом районе, западнее равнины Тати-но, где разбросано мно-го древних курганов периода кофун, один из которых называется Сукумодзука – он счи-тается местом погребения Номи-но сукунэ128. Развитие государственного хозяйства и рост численности его работников позволил правителям Ямато больше внимания уделить развитию ирригации – основе земледелия, являвшейся одной из основных функций государства на Древнем Востоке129. Так «Ни-хон-сёки» сообщает, что во второй половине своего правления Икумэ отправил в про-винцию Кавати принца Инисики вырыть два пруда130; два пруда было вырыто в провин-ции Ямато Кроме того, «в этом году приказано всем «куни» [гражданским общинам в составе Ямато – С.Д.] приступить к созданию прудов и каналов (кит. чи и гоу соответст-венно)131 в [количестве] свыше восьмисот [или: в большом количестве – С.Д.]. После этого земледелие (кит. нун) стало [государственным] делом (кит. ши; яп. кото)132. По этой причине общинники (кит. бай-син – досл. «сто родов»133) богатели. Поднебесная находилась в великом спокойствии»134 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 35-й год пр.; 10-й месяц; см.: Nihongi, VI, 22]. Исследователи подвергают сомнению столь крупную цифру: 800 прудов и кана-лов135. Но если принять во внимание замечание М.В.Воробьева, что «объемные (гидро-технические – С.Д.) работы оказались по плечу только царской власти»1'6 (как и везде на Востоке137), то в ведении территориальных общин («куни») оставались мелкие ирригаци-онные сооружения – видимо, этой «мелочи» и набралось свыше 800 сооружений. Поэтому, в силу масштабности гидротехнических работ, в Японии, так же как и во всех древневосточных государствах, развитие ирригационной системы, по точному за-мечанию М.В.Воробьева, было связано с созданием царских владений в различных рай-онах страны. А контроль за орошением (как и в Китае) стал считаться государственной функцией – заботой государя138. В правление Икумэ (правителя Суйнина) продолжались попытки расширения внешнеполитических связей. Так, «Нихон-сёки» сообщает: «сын вана. (правителя) Силла [по имени] Чхон-ильчханъ изъявил покорность (досл. «приехал и нашел приют»)» [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 3-й год пр., см.: Nihongi, VI,5]. Событие это произошло в са-мом начале правления Икумэ (традиц. 3-й г. пр.) [т.е. около 332 года испр. хрон.] |. Од¬на из версий, цитируемых в «Нихон-сёки», тут же, сообщает некоторые подробности: «Сначала Чхон-ильчханъ, сев на корабль, встал на якорь во владении (куни) Харима, [где он] жил в селении (мура) Сисаха». Сумэра-микото (правитель) послал в Харима двух своих людей узнать у Чхон-ильчханъа, кто он такой и откуда прибыл, на что Чхон-ильчханъ ответил: "Я (Ваш слуга) являюсь сыном владыки владения» (кор. кук-чу, яп. куни-нуси) [в] Силла". Услышав о том, что в Японии есть мудрый повелитель, Чхон-ильчханъ передал свое владение (кор. кук) своему младшему брату Чжи-ко и поехал в Японию с дарами [Нихон-сёки, св. 6-й, Суйнин, 3-й год пр.; см.: Nihongi, VI, 5-6]. Чхон-ильчханъу было дозволено или остаться на прежнем месте в Сисаха, или поселиться в Идэса на острове Авадзи (недалеко от совр. Осака); но Чхон-ильчханъ испросил разре-шение самому выбрать место жительства. От реки Удзи он проследовал на север через владение (купи) Оми и поселился в Тадзима (на побережье, обращенном к Корее). После этого гончары (кит. тао жэнъ; яп. уэ-хйто)139 из долины Катами в куни Оми стали «сйтаги-хйто» (кит. цзуньжэнь)140 Чхон-ильчханъа. М.В.Воробьев полагает, что эти гончары тоже были переселенцами из Кореи, прибывшими вместе с данным представи-телем правящей династии Силла141, на что могут указывать некоторые значения иерог-лифа “цзун”142. Большинство исследователей склоняются к мысли, что данное событие (прибытие Чхон-ильчханъа) имело место143. Японский ученый Мори К. полагает, что од-на из общин–государств Чинхана – Силла установила таким образом связи с Японией144. Тому, что человек по имени Чхон-ильчханъ прибыл именно из Силла, есть и другие под-тверждения. Первая часть его имени – «чхон» («небо») является хорошо известной ко-рейской фамилией145. Вторая часть («илъчханъ») – это, видимо, фонетическая запись од-ного из двух высших чинов Силла, введенных в 9-й год правления Юри-нисагыма (32 год н.э.) (система 17 рангов) [Самкук-саги, летописи Силла, Юри, 9-й год пр., 32 г.н.э.]146 (см. также: [Бэйши, гл.94, Ш Синьло147]). Первый чин в этой табели о рангах назывался «иболь-чхан», второй
26.
Пневматический способ добычи сапропеля и извлечения донных илов (публикация автора на scipeople)
Н.Д.Бычек к.т.н.
- Центр по сапропелю , 2010
Добыча полезных ископаемых пневмооборудованием
Фирма PNEUMA имеет 30 летний опыт производства пневматических грунтовых насосов, которые используются в 24 странах мира при разработке илистых осадков, песка, гравия, нетвердой глины и т.п.
Добыча полезных ископаемых пневмооборудованием
Фирма PNEUMA имеет 30 летний опыт производства пневматических грунтовых насосов, которые используются в 24 странах мира при разработке илистых осадков, песка, гравия, нетвердой глины и т.п.
На больших глубинах и большой мощности залегающего пласта разработку рыхлых пород можно вести вертикальным способом (ворόнковым или стволовым в зависимости от текучести породы), когда камеры ПКН по мере породозабора перемещаются вертикально на глубину, равную глубине разработки. Данная схема разработки изображена на Рис. 2. Рис.2. Разработка залежи воронковым способом с применением насоса ПКН: 1- погружные камеры ПКН; 2 – ГЗУ; 3- напорный пульпопровод; 4- палубный распределитель воздуха; 5- гидравлическая лебедка для передвижения снаряда; 6- гидравлическая лебедка погружения насоса; 7- компрессор; 8- гидравлическая лебедка для передвижения снаряда. С увеличением глубины погружения камер возрастает и высота столба поднимаемой на поверхность гидросмеси, что приводит к повышению энергозатрат на создание более высокого рабочего давления сжатого воздуха для вытеснения и подачи гидросмеси на поверхность и ставит задачу повышения эффективности применения ПКН. Данная задача принципиально может быть решена тремя способами: 1. повторным использованием сбрасываемого в атмосферу отработанного воздуха, т.е. его рециркуляцией, путем сброса его не в атмосферу, а в накопительный ресивер большого объема с давлением в 3-4 атм для последующей подачи на вход компрессора с тем, чтобы компрессор производил начальное сжатие воздуха не с 1 атм, а с 3-4 атм, экономя тем самым энергию на создании рабочего давления в камерах. 2. частичным сбросом сжатого воздуха в атмосферу и уменьшением давления воздуха в камере (после вытеснения гидросмеси в напорный трубопровод) до величины, обеспечивающей перепад с внешним гидростатическим давлением воды достаточный для произведения всасывания. Тогда компрессор будет производить подкачку воздуха в камеру не с нуля, а с остаточной величины давления до рабочего, экономя тем самым энергию на создании рабочего давления в камерах. 3. путем погружения камер не на полную глубину разработки, а на промежуточную глубину, уменьшая высоту подачи гидросмеси на поверхность и уменьшая, тем самым, рабочее давление воздуха [8]. Первый и второй способы до настоящего времени остаются не реализованными в виду отсутствия на рынке компрессоров и автоматических клапанов с требуемыми свойствами и параметрами. Их выпуск требует больших денежных затрат на проведение исследований, разработку и выпуск новой технической продукции. При этом третий способ оказался довольно простым и эффективным, особенно при работе на больших глубинах, и все шире находит свое применение. Экспериментально эффективность данного решения была подтверждена при проведении дноуглубительных работ в Северном море [7], когда с глубины -200 м было поднято на поверхность несколько тысяч кубометров морского грунта, сильно загрязненного нефтью. При этом глубина погружения камер насоса составила всего -60 м. Всасывание гидросмеси с отметки -200 м осуществлялось по удлиненному всасывающему трубопроводу длиной в 150 м через ГЗУ, подвешенном на отдельном тросе и погруженном на требуемую глубину разработки -200 м. Рабочее давление компрессора при этом не превышало 13атм, а плотность поданной на поверхность гидросмеси составила 1,3 -1,6 т/м3. Аналогичная технологическая схема приведена на Рисунке 8. Рисунок 8. Разработка несвязных полезных ископаемых воронковым способом с промежуточным погружением насоса ПКН: 1- камеры ПКН; 3- ГЗУ; 4- всасывающий удлиненный пульпопровод; 5-выгружной пульпопровод и воздушные шланги; 6- трос подвешивания камер; 7-трос подвешивания ГЗУ; 8- подъемное устройство работы ГЗУ; 9-главное подъемное устройство; 10-напорный (выгружной) трубопровод; 11- плавсредство (земснаряд); 12- поднятая гидросмесь; 13- разрабатываемая порода. КПД такой схемы погружения значительно превышает стандартную и составляет 0,74, что сравнимо с КПД погружного грунтового насоса. ДОБЫЧА САПРОПЕЛЕЙ С ПРИМЕНЕНИЕМ ПНЕВМАТИЧЕСКИХ КАМЕРНЫХ НАСОСОВ (ПКН) ФИРМЫ PNEUMA Добыча сапропеля имеет два основных аспекта: экологический и экономический. Оба эти аспекта определяются технологией добычи сапропеля. Существует много технологий добычи, но наиболее эффективным и совершенным на сегодняшний день является гидромеханизированный способ добычи с использованием пневматических камерных насосов (ПКН) итальянской фирмы PNEUMA. С экологической стороны ПКН фирмы PNEUMA: -не дают мутности воды в забое, т.к. грунтозаборное устройство (ГЗУ) не имеет ни фрезы, ни шнека, ни гидрорыхлителя, а выполнено в виде ковша (или ковшей), который совершает поступательное движение со скоростью всего 1÷3 метра в минуту: - обеспечивают внедрение стационарных ножей ковша в породу и постоянный контакт ГЗУ с породой, исключают всасывание свободной воды и разжижение срезаемого пласта сапропеля; - обеспечивают срезку сапропеля нужной толщины с точностью до 5см, позволяя тем самым вести селективную (послойную) добычу пород с различными свойствами (например, точно срезать верхний зараженный слой и удалить его, не перемешивая с нижним и с окружающей водой): Рис.1.Послойная разработка залежи на малых глубинах с помощью насоса ПКН: 1- погружные камеры ПКН; 2 – ковш ГЗУ; 3- напорный пульпопровод; 4- палубный распределитель воздуха; 5- гидравлическая лебедка обратного хода; 6- гидравлическая лебедка погружения насоса; 7- компрессор; 8- гидравлическая лебедка рабочего хода баржи и траления насоса. - не создают подводных потоков при всасывании, что исключает всасывание рыб и других представителей фауны и флоры, присутствующих в свободной воде (это единственная технология, которая не ограничивается госрыбнадзором), не создает вторичного заражения водоема в случае разработки зараженных осадков; - обеспечивают всасывание сапропеля и подачу гидросмеси с плотностью равной плотности сапропеля в естественном сложении, сохраняя тем самым объем воды в водоеме и все свойства сапропеля - не нарушают окружающего ландшафта водоема, т.к. под высококонцентрированную гидросмесь не требуется отчуждения больших площадей под карты намыва, а могут использоваться легкие накопительные емкости: - в случае поломки распределителя или неисправности клапана в воду попадет только сжатый чистый воздух; С экономической стороны ПКН фирмы PNEUMA : - имеет низкую энергоемкость 1м3 добываемой породы и, соответственно, низкую себестоимость добычи за счет подачи высококонцентрированной гидросмеси: - имеет низкие эксплуатационные затраты за счет простоты конструкции насоса и отсутствия быстро трущихся и быстро изнашивающихся деталей: - может производить разработку сапропеля как на мели (практически при нулевой глубине), так и на большой глубине (освоена глубина в 200 м): - может транспортировать гидросмесь по трубопроводу на большие расстояния использую лишь обычные компрессоры сжатого воздуха - являются навесным оборудованием и могут быть без труда установлены на имеющиеся понтоны и земснаряды
На больших глубинах и большой мощности залегающего пласта разработку рыхлых пород можно вести вертикальным способом (ворόнковым или стволовым в зависимости от текучести породы), когда камеры ПКН по мере породозабора перемещаются вертикально на глубину, равную глубине разработки. Данная схема разработки изображена на Рис. 2. Рис.2. Разработка залежи воронковым способом с применением насоса ПКН: 1- погружные камеры ПКН; 2 – ГЗУ; 3- напорный пульпопровод; 4- палубный распределитель воздуха; 5- гидравлическая лебедка для передвижения снаряда; 6- гидравлическая лебедка погружения насоса; 7- компрессор; 8- гидравлическая лебедка для передвижения снаряда. С увеличением глубины погружения камер возрастает и высота столба поднимаемой на поверхность гидросмеси, что приводит к повышению энергозатрат на создание более высокого рабочего давления сжатого воздуха для вытеснения и подачи гидросмеси на поверхность и ставит задачу повышения эффективности применения ПКН. Данная задача принципиально может быть решена тремя способами: 1. повторным использованием сбрасываемого в атмосферу отработанного воздуха, т.е. его рециркуляцией, путем сброса его не в атмосферу, а в накопительный ресивер большого объема с давлением в 3-4 атм для последующей подачи на вход компрессора с тем, чтобы компрессор производил начальное сжатие воздуха не с 1 атм, а с 3-4 атм, экономя тем самым энергию на создании рабочего давления в камерах. 2. частичным сбросом сжатого воздуха в атмосферу и уменьшением давления воздуха в камере (после вытеснения гидросмеси в напорный трубопровод) до величины, обеспечивающей перепад с внешним гидростатическим давлением воды достаточный для произведения всасывания. Тогда компрессор будет производить подкачку воздуха в камеру не с нуля, а с остаточной величины давления до рабочего, экономя тем самым энергию на создании рабочего давления в камерах. 3. путем погружения камер не на полную глубину разработки, а на промежуточную глубину, уменьшая высоту подачи гидросмеси на поверхность и уменьшая, тем самым, рабочее давление воздуха [8]. Первый и второй способы до настоящего времени остаются не реализованными в виду отсутствия на рынке компрессоров и автоматических клапанов с требуемыми свойствами и параметрами. Их выпуск требует больших денежных затрат на проведение исследований, разработку и выпуск новой технической продукции. При этом третий способ оказался довольно простым и эффективным, особенно при работе на больших глубинах, и все шире находит свое применение. Экспериментально эффективность данного решения была подтверждена при проведении дноуглубительных работ в Северном море [7], когда с глубины -200 м было поднято на поверхность несколько тысяч кубометров морского грунта, сильно загрязненного нефтью. При этом глубина погружения камер насоса составила всего -60 м. Всасывание гидросмеси с отметки -200 м осуществлялось по удлиненному всасывающему трубопроводу длиной в 150 м через ГЗУ, подвешенном на отдельном тросе и погруженном на требуемую глубину разработки -200 м. Рабочее давление компрессора при этом не превышало 13атм, а плотность поданной на поверхность гидросмеси составила 1,3 -1,6 т/м3. Аналогичная технологическая схема приведена на Рисунке 8. Рисунок 8. Разработка несвязных полезных ископаемых воронковым способом с промежуточным погружением насоса ПКН: 1- камеры ПКН; 3- ГЗУ; 4- всасывающий удлиненный пульпопровод; 5-выгружной пульпопровод и воздушные шланги; 6- трос подвешивания камер; 7-трос подвешивания ГЗУ; 8- подъемное устройство работы ГЗУ; 9-главное подъемное устройство; 10-напорный (выгружной) трубопровод; 11- плавсредство (земснаряд); 12- поднятая гидросмесь; 13- разрабатываемая порода. КПД такой схемы погружения значительно превышает стандартную и составляет 0,74, что сравнимо с КПД погружного грунтового насоса. ДОБЫЧА САПРОПЕЛЕЙ С ПРИМЕНЕНИЕМ ПНЕВМАТИЧЕСКИХ КАМЕРНЫХ НАСОСОВ (ПКН) ФИРМЫ PNEUMA Добыча сапропеля имеет два основных аспекта: экологический и экономический. Оба эти аспекта определяются технологией добычи сапропеля. Существует много технологий добычи, но наиболее эффективным и совершенным на сегодняшний день является гидромеханизированный способ добычи с использованием пневматических камерных насосов (ПКН) итальянской фирмы PNEUMA. С экологической стороны ПКН фирмы PNEUMA: -не дают мутности воды в забое, т.к. грунтозаборное устройство (ГЗУ) не имеет ни фрезы, ни шнека, ни гидрорыхлителя, а выполнено в виде ковша (или ковшей), который совершает поступательное движение со скоростью всего 1÷3 метра в минуту: - обеспечивают внедрение стационарных ножей ковша в породу и постоянный контакт ГЗУ с породой, исключают всасывание свободной воды и разжижение срезаемого пласта сапропеля; - обеспечивают срезку сапропеля нужной толщины с точностью до 5см, позволяя тем самым вести селективную (послойную) добычу пород с различными свойствами (например, точно срезать верхний зараженный слой и удалить его, не перемешивая с нижним и с окружающей водой): Рис.1.Послойная разработка залежи на малых глубинах с помощью насоса ПКН: 1- погружные камеры ПКН; 2 – ковш ГЗУ; 3- напорный пульпопровод; 4- палубный распределитель воздуха; 5- гидравлическая лебедка обратного хода; 6- гидравлическая лебедка погружения насоса; 7- компрессор; 8- гидравлическая лебедка рабочего хода баржи и траления насоса. - не создают подводных потоков при всасывании, что исключает всасывание рыб и других представителей фауны и флоры, присутствующих в свободной воде (это единственная технология, которая не ограничивается госрыбнадзором), не создает вторичного заражения водоема в случае разработки зараженных осадков; - обеспечивают всасывание сапропеля и подачу гидросмеси с плотностью равной плотности сапропеля в естественном сложении, сохраняя тем самым объем воды в водоеме и все свойства сапропеля - не нарушают окружающего ландшафта водоема, т.к. под высококонцентрированную гидросмесь не требуется отчуждения больших площадей под карты намыва, а могут использоваться легкие накопительные емкости: - в случае поломки распределителя или неисправности клапана в воду попадет только сжатый чистый воздух; С экономической стороны ПКН фирмы PNEUMA : - имеет низкую энергоемкость 1м3 добываемой породы и, соответственно, низкую себестоимость добычи за счет подачи высококонцентрированной гидросмеси: - имеет низкие эксплуатационные затраты за счет простоты конструкции насоса и отсутствия быстро трущихся и быстро изнашивающихся деталей: - может производить разработку сапропеля как на мели (практически при нулевой глубине), так и на большой глубине (освоена глубина в 200 м): - может транспортировать гидросмесь по трубопроводу на большие расстояния использую лишь обычные компрессоры сжатого воздуха - являются навесным оборудованием и могут быть без труда установлены на имеющиеся понтоны и земснаряды
27.
Установки на неблагополучие (публикация автора на scipeople)
Л. Константинов
, 2010
Что такое психологические установки и как они мешают нашей финансовой стстоятельности.
Что такое психологические установки и как они мешают нашей финансовой стстоятельности.
Установки – это психологические конструкции, сидящие в нашем бессознательном и влияющие на наше поведение. Мы эти конструкты не можем разглядеть, рационализировать – пока не займемся психоанализом и изучением себя. Но в твоем случае конструкт довольно стнадартный, изученный на множестве людей. Формулируется он так: «Чтобы получить деньги, нужно упорно работать. А мне не хочется». Этот конструкт входит в довольно широкий класс бессознательных установок типа «Большие деньги неудобны». Люди, чье бессознательное заражено такими установками, совершают в отношении денег невероятные вещи: теряют кошелек, едва получив зарплату, отдают свои сбережения мошенникам и родственникам, про которых заранее известно, что они вернуть их не смогут, позволяют себя обворовывать в общественном транспорте и т. п. И самое главное – эти люди постоянно проходят мимо различных возможностей получить деньги: не создают свой бизнес, не строят карьеру, не вкладываются в свое образование. Главное для такого человека (если он твердо решил встать на путь исправления) – это найти свои источники дискомфорта от общения с деньгами. Затем осознать и продумать, как убрать их и заменить комфортными установками. В твоем случае тебе надо осознать, что деньги можно получать и без того, чтобы много и упорно работать. Постарайся найти способы, как получать деньги, не напрягаясь. Оглянись вокруг – ты увидишь много людей, которым это удается. Однако, помни, что установка, которую мы сейчас разобрали, может быть не единственной (например, родители тебе внушили, что деньги – «грязные» и ты теперь боишься испачкаться; или что все богатые – «воры» и т. п.). Когда тебе удастся выявить и заменить на обратные все, тогда ты сможешь увеличивать свои доходы в сколь угодное число раз.
Установки – это психологические конструкции, сидящие в нашем бессознательном и влияющие на наше поведение. Мы эти конструкты не можем разглядеть, рационализировать – пока не займемся психоанализом и изучением себя. Но в твоем случае конструкт довольно стнадартный, изученный на множестве людей. Формулируется он так: «Чтобы получить деньги, нужно упорно работать. А мне не хочется». Этот конструкт входит в довольно широкий класс бессознательных установок типа «Большие деньги неудобны». Люди, чье бессознательное заражено такими установками, совершают в отношении денег невероятные вещи: теряют кошелек, едва получив зарплату, отдают свои сбережения мошенникам и родственникам, про которых заранее известно, что они вернуть их не смогут, позволяют себя обворовывать в общественном транспорте и т. п. И самое главное – эти люди постоянно проходят мимо различных возможностей получить деньги: не создают свой бизнес, не строят карьеру, не вкладываются в свое образование. Главное для такого человека (если он твердо решил встать на путь исправления) – это найти свои источники дискомфорта от общения с деньгами. Затем осознать и продумать, как убрать их и заменить комфортными установками. В твоем случае тебе надо осознать, что деньги можно получать и без того, чтобы много и упорно работать. Постарайся найти способы, как получать деньги, не напрягаясь. Оглянись вокруг – ты увидишь много людей, которым это удается. Однако, помни, что установка, которую мы сейчас разобрали, может быть не единственной (например, родители тебе внушили, что деньги – «грязные» и ты теперь боишься испачкаться; или что все богатые – «воры» и т. п.). Когда тебе удастся выявить и заменить на обратные все, тогда ты сможешь увеличивать свои доходы в сколь угодное число раз.
28.
Песни казачьего календаря (публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Союз писателей России, журнал "Знание..." , 2010
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома»[13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество» [14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома»[13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество» [14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
29.
Межпозвоночная грыжа (публикация автора на scipeople)
Шульга Н. В.
- Межпозвоночная грыжа - лечение. , 2011
В данной статье мы хотим описать самые главные причины появления межпозвоночной грыжи.
В данной статье мы хотим описать самые главные причины появления межпозвоночной грыжи.
В данной статье мы хотим описать самые главные причины появления межпозвоночной грыжи. Самые главные причины образования межпозвоночной грыжи это: нарушение обмена веществ, гормонального фона, сбои в работе поджелудочной железы, печени. В последствии чего происходят сбои в роботе нервной системы, появляются закупорки сосудов, тромбы, происходит нарушение микро циркуляции крови малого таза, ног, происходит ущемление нервных корешков спинного мозга, образуются междупозвоночные опухоли, которые перекрывают седалищные, паховые нервы, появляются проблемы с ногами, появляются солевые уплотнения. Чаще всего межпозвоночные грыжи появляются в тех людей, которые болеют сахарным диабетом, сколиозом, люмбаго, переболели вирусными заболеваниями (особенно гепатитом) которые нарушают связь между клетками организма и головным мозгом, в последствии чего происходит нарушение гормонального обмена и нарушение питания костной и хрящевой ткани. Самое важное что нужно понять тем, у которых есть межпозвоночная грыжа, что убрав грыжу операционным путем, вы не решаете проблему, так как костная ткань, не укрепленная через некоторое время появляются микро трещины и образуются повторные грыжи и боли опять возвращаются. Межпозвоночную грыжу нельзя убрать операционным путем, и нет никаких лекарств от межпозвоночной грыжи единственное , что действительно лечит, – это профилактика всего организма. Если будет профилактика полностью всего организма уйдут опухоли, восстановится циркуляция крови, начнется поступление питания в костную, хрящевую ткань. При артритах, артрозах, межпозвоночных грыжах ущемляются артерии, в последствии их пропускная способность уменьшается, появляются головные боли, неудобства в шейном отделе позвоночника, отказывают руки и ноги, происходит ущемления нервных корешков, в результате чего происходит нарушение биологического цикла организма, поскольку информация от мозга к клеткам передается через нервную ткань. В целом 80 % всех болезней идут от позвонка, если где то есть ущемление, значит идет сбой в организме, идет поражение клеток организма. Нужно понять что если не убрать опухоль, не восстановить организм, не восстановить циркуляцию крови и нервную систему от последствий которые принесла грыжа, то толку от лечения межпозвоночной грыжи НЕ БУДЕТ. Операцию нужно делать только в крайнем случае в безвыходном положение, когда в последствии межпозвоночной грыжи полностью идет закупорка сосудов или стирается диск. При межпозвоночных грыжах нужно быть очень осторожным с массажами. Неправильный, неквалифицированный массаж может привести к ухудшению самочувствия или даже к инсульту. Перед тем как делать массаж нужно сделать томографию и посмотреть какие артерии ущемлены. Массаж лучше делать после курса реабилитации. Что касается мануальной терапии (вбивания ), то при межпозвоночных грыжах этого делать не стоит, это может привести к разрыву фиброзного кольца диска.
В данной статье мы хотим описать самые главные причины появления межпозвоночной грыжи. Самые главные причины образования межпозвоночной грыжи это: нарушение обмена веществ, гормонального фона, сбои в работе поджелудочной железы, печени. В последствии чего происходят сбои в роботе нервной системы, появляются закупорки сосудов, тромбы, происходит нарушение микро циркуляции крови малого таза, ног, происходит ущемление нервных корешков спинного мозга, образуются междупозвоночные опухоли, которые перекрывают седалищные, паховые нервы, появляются проблемы с ногами, появляются солевые уплотнения. Чаще всего межпозвоночные грыжи появляются в тех людей, которые болеют сахарным диабетом, сколиозом, люмбаго, переболели вирусными заболеваниями (особенно гепатитом) которые нарушают связь между клетками организма и головным мозгом, в последствии чего происходит нарушение гормонального обмена и нарушение питания костной и хрящевой ткани. Самое важное что нужно понять тем, у которых есть межпозвоночная грыжа, что убрав грыжу операционным путем, вы не решаете проблему, так как костная ткань, не укрепленная через некоторое время появляются микро трещины и образуются повторные грыжи и боли опять возвращаются. Межпозвоночную грыжу нельзя убрать операционным путем, и нет никаких лекарств от межпозвоночной грыжи единственное , что действительно лечит, – это профилактика всего организма. Если будет профилактика полностью всего организма уйдут опухоли, восстановится циркуляция крови, начнется поступление питания в костную, хрящевую ткань. При артритах, артрозах, межпозвоночных грыжах ущемляются артерии, в последствии их пропускная способность уменьшается, появляются головные боли, неудобства в шейном отделе позвоночника, отказывают руки и ноги, происходит ущемления нервных корешков, в результате чего происходит нарушение биологического цикла организма, поскольку информация от мозга к клеткам передается через нервную ткань. В целом 80 % всех болезней идут от позвонка, если где то есть ущемление, значит идет сбой в организме, идет поражение клеток организма. Нужно понять что если не убрать опухоль, не восстановить организм, не восстановить циркуляцию крови и нервную систему от последствий которые принесла грыжа, то толку от лечения межпозвоночной грыжи НЕ БУДЕТ. Операцию нужно делать только в крайнем случае в безвыходном положение, когда в последствии межпозвоночной грыжи полностью идет закупорка сосудов или стирается диск. При межпозвоночных грыжах нужно быть очень осторожным с массажами. Неправильный, неквалифицированный массаж может привести к ухудшению самочувствия или даже к инсульту. Перед тем как делать массаж нужно сделать томографию и посмотреть какие артерии ущемлены. Массаж лучше делать после курса реабилитации. Что касается мануальной терапии (вбивания ), то при межпозвоночных грыжах этого делать не стоит, это может привести к разрыву фиброзного кольца диска.
30.
Расказачивание. истребление казачьих песен. (публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Интернет-журнал "Казачий Круг" , 2011
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
Сигачев А. А. Расказачивание. Истребление казачьих песен УДК 784.4 Sigachev A. A. Oppression of Cossacks. Abolition of Cossack Songs Аннотация: В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры. Ключевые слова: казак, рассеяние, Дон, Кубань, Терек, Харбин, Шанхай, Пекин, Приморье, Алымов, Ачаир, Перелешин, Париж, Берлин, Польша, Бехтеев, Туроверов, Альникин. Abstract: In the article, the causes and consequences of Cossack dispersion are revealed. The best sons of Cossack free rein were torn away from their Motherland to exile and scattered all over the world — to the Russian emigration. In the Great Exodus of the Cossack emigration of the 1920 there were many poets-songwriters — the pick and proud of the Cossack song culture. The militant Bolshevism treated Cossack song the same way it was with the repressed Cossacks: the total extermination of song heritage of the Cossacks was prescribed, including the code “The Songs of the Cossack Calendar”. This article covers the all periods of the Cossack dispersion and the modern condition of the Cossack emigration. The achievements concerning the restoration of the code “The Songs of the Cossack Calendar”, which was completely lost during the years of the militant spiritual impoverishment of the Bolshevik dictatorship, are revealed. Keywords: Cossack, dispersion, Don, Kuban, Terek, Harbin, Shanghai, Peking, Beijing, the Russian Seaboard region, Alymov, Achair, Pereleshin, Paris, Berlin, Poland, Bekhteev, Turoverov, Al’nikin, Cossack songs, Cossack village, stanitsa. -------------------------------------------------------------------------------- Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома» [13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество»[14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». -------------------------------------------------------------------------------- Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru -------------------------------------------------------------------------------- [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
Сигачев А. А. Расказачивание. Истребление казачьих песен УДК 784.4 Sigachev A. A. Oppression of Cossacks. Abolition of Cossack Songs Аннотация: В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры. Ключевые слова: казак, рассеяние, Дон, Кубань, Терек, Харбин, Шанхай, Пекин, Приморье, Алымов, Ачаир, Перелешин, Париж, Берлин, Польша, Бехтеев, Туроверов, Альникин. Abstract: In the article, the causes and consequences of Cossack dispersion are revealed. The best sons of Cossack free rein were torn away from their Motherland to exile and scattered all over the world — to the Russian emigration. In the Great Exodus of the Cossack emigration of the 1920 there were many poets-songwriters — the pick and proud of the Cossack song culture. The militant Bolshevism treated Cossack song the same way it was with the repressed Cossacks: the total extermination of song heritage of the Cossacks was prescribed, including the code “The Songs of the Cossack Calendar”. This article covers the all periods of the Cossack dispersion and the modern condition of the Cossack emigration. The achievements concerning the restoration of the code “The Songs of the Cossack Calendar”, which was completely lost during the years of the militant spiritual impoverishment of the Bolshevik dictatorship, are revealed. Keywords: Cossack, dispersion, Don, Kuban, Terek, Harbin, Shanghai, Peking, Beijing, the Russian Seaboard region, Alymov, Achair, Pereleshin, Paris, Berlin, Poland, Bekhteev, Turoverov, Al’nikin, Cossack songs, Cossack village, stanitsa. -------------------------------------------------------------------------------- Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома» [13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество»[14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». -------------------------------------------------------------------------------- Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru -------------------------------------------------------------------------------- [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.