Возникновение права и развитие источников права древней Японии...
Возникновение права и развитие источников права древней Японии
ПРАВО ДРЕВНЕЙ ЯПОНИИ
(I-VII века н.э.)
История права древней Японии делится на два этапа: период Яматай (I-III века н.э.) и период Ямато (IV-VII века н.э.). С точки зрения исторической и историко-правовой науки данные периоды являются наименее изученными. Это определяется тем, что, во-первых, источники, касающиеся этого времени, немногочисленны; во-вторых, в российской исторической науке этот период развития япон-ского права мало исследован. Поэтому существует необходимость собрать и проанализировать тот скудный материал древнекитайских и древнеяпонских письменных источников, содержащих сведе-ния о правовых нормах древней Японии. Причем, здесь необходимо учитывать, что правовые нормы периода Ямато (IV-VII века) во многом коренятся в правовом регулировании периода Яматай (I-III века н.э.). Именно из того времени были унаследованы многие правовые обычаи, действовавшие в государстве Ямато. Поэтому, при изучении древнеяпонского права следует обязательно коснуться правовой системы Южной Японии (Кюсю) I-III веков.
1. Возникновение права
Ещё в первобытном обществе появляются определенные нормы – обычаи и традиции, кото-рые регулировали отношения между общинниками. Эти нормы поведения получили в научной лите-ратуре название норморегуляторы, или мононормы. В любом обществе существует зависимость со-циального поведения людей от применения правил, отличающихся так называемым одинаковым масштабом действия или же нормой. Эти нормы характеризуются неперсонифицированностью по отношению к адресатам правил, требуют от них обязательного выполнения определенных действий, совершения этих действий в относительно четких рамках. Несоблюдение данных правил приводит обыкновенно к общественным санкциям, выражаемым в различной форме. Любые человеческие со-общества не могут существовать вне системы норм социального поведения. Эти нормы определяют всеобщий характер взаимоотношений как отдельных индивидов, так и между самыми разнообразны-ми социальными группами. Среди регуляторов выделяют: 1) ненормативные регуляторы: ценност-ный, информационный; директивный [институт предсказаний]; 2) нормативные регуляторы: а) био-лого-психологический; б) брачно-семейный; в) корпоративно-групповой; г) мифолого-религиозный; д) правовой; е) моральный. Начало функционирования каждого не одновременно, древнейший – био-лого-психологический; в ходе развития культур имеет место постепенное вычленение отдельных ре-гуляторов. Данные правила поведения объединяли в себе различные требования к членам общинно-го коллектива: религиозные, половые, пищевые запреты, правила поведения и моральные требования, а также правила, на основе которых впоследствии сформировались нормы права. Но эти норморегу-ляторы не являлись ещё правом.
Необходимость соблюдения данных мононорм объяснялась тем, что это были божественные установления: «По изволению бога и богини, прародителей могучих владетеля нашего, на Равнине Высокого Неба божественно пребывающих, восемь сотен мириад богов божественным советом со-вещались и так повелеть изволили… И в стране той прегрешения разные, ошибкой, проступком со-вершенные тем людом, что под небом прибавляется, - прегрешения премногие… означили…» [Нори-то: Великое изгнание [грехов] в последний день месяца минадзуки ]. Поэтому данные поступки в первобытном обществе рассматривались, прежде всего, как «прегрешения» (яп. цуми), то есть нару-шения религиозных запретов. Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, - скверна разного рода и в разных обличьях. В японской мифологии понятие скверны связано с мифом об осквернении Идзанаги в стране мрака Ёмоцукуни, а ритуал ōхараэ – с его последующим очищени-ем [Нихон-сёки, св.1-й, Идзанаги, Идзанами; Нихон-сёки, св.I-й, 5; Nihongi, I, 21-22; Кодзики, св.1-й, гл.9; Кодзики, св.1-й, Идзанаги, Идзанами; Kojiki, I, X]. Скверна, таким образом, проистекает от со-прикосновением с иным миром, смертью, болезнями, уродством, нарушениями разного рода табу.
Древняя регламентация общественной жизни знала три способа регулирования: (1) запрет (та-бу); (2) дозволение; (3) обязывание. Наиболее важным для возникновения права оказался первый спо-соб регулирования общественных отношений (запреты). К очень древнему обычаю (возникшему, возможно, ещё в период существования охотничьей группы – до V века до н.э.?) относился реконст-руируемый исследователями запрет на принятие пищи и использование огня вне рамок своего со-циума. Так, в мифах об Идзанами, попавшей в страну мрака (Ёми-но куни), женщина не могла вер-нуться в мир живых, потому что она уже вкусила еды в стране умерших [Нихон-сёки, св.1-й, Идза-наги и Идзанами; Nihongi, I; Кодзики, св.1-й; Kojiki, I]. К древним обычаям относились такие наибо-лее распространенные запреты (табу) как: запрет нарушать половозрастное разделение функций ме-жду мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми; запрет на обман членов коллектива; запрет убийства члена коллектива; запрет нанесения телесных повреждений общинникам (в норито: запрет «резать на живом кожу» ); запрет кровосмешения (в норито: запрет на «надругательство над собст-венной матерью, надругательство над дитятей собственным, надругательство над матерью и её же дитятей, над дитятей и матерью его же» ), сюда же отнесен «грех соития с животными» ; запрет колдовства, направленного против членов общинного коллектива (в норито: «беда от насекомого ползающего, от Такацуками [вероятно, бога–громовика – С.Д.] беда, беда от птиц с высоты, порча на скотину чужую, грех ворожбы», а также «…резать на мертвом кожу; люди, больные проказой, опухоль…» ). В основе табуирования «беды от насекомого ползающего» (по мнению Цугита, уку-сов насекомого как одной из разновидностей повреждения кожи), «резания по живому кожи» лежит запрет нарушения целостности оболочки, будь то кожа человека, шкура животного или кора дерева. Возможно, это связано с опасением, что при нарушении оболочки через отверстие может выскольз-нуть душа.
В норито эти действия отнесены к «прегрешеньям земным» (куни-цу цуми – досл. «прегре-шения в общине (куни)»), в отношении которых действовали запреты, направленные против крово-смешения и регулирующих сферу половых отношений, а, значит, в конечном счете, систему родства, а также табуирующих разные виды ворожбы, включая некоторые болезни, которые (по ранним пред-ставлениям) могли иметь причиной злокозненные магические действия.
Кроме того, были ритуальные предписания: (в норито: запрет на «…сдирание заживо шкур, сдирание шкур сзади к переду, нечистот оставление» ), которые относились к «небесным прегреше-ниям» (ама-цу цуми) [Норито: Великое изгнание [грехов] в последний день месяца минадзуки]. В норито Великого изгнания грехов в последний день месяца минадзуки говорится, что эти прегреше-ния были определены богами–первопредками императорского рода, то есть бога Таками-мусуби и богини солнца Аматэрасу. В «Кодзики» и «Нихон-сёки» эти мононормы указываются в связи с на-рушениями табу, совершенными богом Сусаноо, что привело к сокрытию Аматэрасу в Небесной пещере, правда, там прегрешения не разделяются на две категории – небесные и земные. Совершен-ные Сусаноо злодеяния (по «Кодзики» и «Нихон-сёки») составляют часть списка «небесных прегре-шений». Это – сдирание шкуры лошади, начиная с хвоста (яп. сака-хаги) (вероятно, род черной ма-гии; возможно также, что шкура была содрана заживо – яп. ики-хаги ), дефекация (в ритуальном за-ле – яп. хйсока-ни кигасису – досл. “тайно осквернять” ) [Кодзики, св.1-й, преступление Сусаноо; Кодзики, св.1-й, гл.12 ; Kojiki, I, XV; Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 37, 40, 41, 42, 45, 48]. Что касается обдирания шкур, то это занятие до нового времени считалось нечистым и поручалось людям особого разряда, имевшего нечто общее с «неприкасаемыми»; то же находим и в Корее, где, как пишет Ю.В. Ионова и вслед за ней Л.М. Ермакова, в числе семи презренных профес-сий были мясники и корзинщики, поскольку обдирание коры – то же, что сдирание кожи с животных. Более того, и в японском материале встречается запретом на снятие коры с деревьев, используемых в ритуальных постройках. При строительстве помещений для участников праздника Оониэ-но мацури («Великого праздника вкушения первого урожая», праздника достаточно древнего ) дерево для по-строек должно было быть целым, кора с него не снималась. Здесь, по-видимому, действовало тоже табу, что и в предыдущих случаях, запрещающее обдирание шкур или резание кожи по мертвому или живому, возможно, из-за представлений о взаимодействии с душой (яп. тама) животного или предмета, приносимого в жертву богам, и из-за возможных опасностей при нарушении целостности оболочки.
Вышеуказанные запреты – наиболее древние мононормы, которые, как можно предполагать, сложились на самых ранних этапах развития общества (в период родовой общины – до середины I тысячелетия до н.э.).
Из истории первобытной Японии нам известны и другие мононормы, возникшие (как можно судить по их содержанию) в период яёи (с IV века до н.э.), когда произошел переход от родовой об-щины к соседской. Деяния, нарушающие данные мононормы, были отнесены к «небесным прегреше-ниям» (яп. ама-цу цуми), то есть более тяжким, чем «земные прегрешения».
Соседская община Японии (праяп. пурэ, др.-яп. мура) по археологическому материалу пред-ставляла собой поселение нескольких групп (по 15-30 человек в каждой) – 15-50 домовых общин («домов»), тождественных большой семье (объединяющей несколько поколений с их семьями), ко-торая территориально представляла собой двор (ко), состоявший из 5-6 жилищ типа землянок (та-тэана), в каждой из которых жила малая семья (монко) из 8-10 человек (видимо, полигамная).
Такой тип общины был обнаружен при раскопках (в 1945-1950 годах) стоянки Торо (префек-тура Сидзуока, Центральный Хонсю), где обнаружены остатки деревни и рисовых полей III или II ве-ков до н.э. Поселение представляло собой шесть или семь домов (9-10 м в диаметре), сгруппирован-ных вместе (по подсчетам ученых на 60-70 до 100 человек), окруженных рвом и лесом в качестве внешней границы. Первоначальная большая семья с течением времени постепенно разрослась в по-селение, состоящее из 16-50 семей, занимавшихся культивацией риса.
На участке земли площадью в один квадратный километр обнаружены ряды межей, проходя-щие под прямым углом друг к другу. Межа на затопляемой стороне (обращенная к большой реке Абэ) была обложена сбоку досками 30-40 см толщиной и 1,5 м длиной, в то время как на внутренней сто-роне этой гряды были поставлены плотно колья. Рисовые поля, нерегулярные в размере, от 200 до 600 цубо (0,006-0,2 га, 600-2000 кв.м), 10 на 12 м и с приподнятыми тропинками, достигающими два метра в ширину. Размеры очень большие. Подобного рода расположение межей было открыто на стоянке Ямаки (префектура Сидзуока), рисовые поля раскопаны (в 1976 году) в Хидака (около 40 км на запад от города Такасаки, префектура Гумма, Центральный Хонсю) из-под слоя вулканическо-го пепла. Рисовые поля были обнаружены во многих местах. Поля на стоянках Хаттори (префектура Сига) и Хаккэнгава (префектура Окаяма) – меньших размеров: 2-3 метра сторона. Поэтому большие поля Торо не считают образцовыми для периода яёи в общем. Таким образом, поселения, подобные стоянке Торо, являлись наглядной формой соседской общины, внутри которой индивидуальные хо-зяйства создавали обособленные коллективы со своей рабочей силой, орудиями труда и самостоя-тельным выполнением работ на своих наделах.
Как считают исследователи, существование межей на рисовых полях в период яёи свидетель-ствует о возникновении первичного права владения на заливные поля при сохранении верховной коллективной собственности общины на землю: это право верховной коллективной собственности выражается в регулярных переделах земельных наделов внутри соседской общины. По мнению ис-следователей, границы земельных участков индивидуальных хозяйств обозначались огораживанием полей веревкой из рисовой соломы (в мифах: Сусаноо свалил такое ограждение из веревок на полях Аматэрасу [Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 42; см.: Харима-фудоки, уезд Ка-мудзаки, село Тада, горное поле Овати]). Подобная веревка, завязанная жгутом, стала знаком запре-та, ограждающим от злых сил, от беды, ею огораживали от посторонних рисовые поля. Отсюда поя-вился термин «запретные поля» (яп. симэну), то есть поля, оцепленные священными рисовыми ве-ревками в знак запрета ступать на них посторонним. Позднее рисовая веревка сделалась просто сим-волом собственности.
В связи с этим, очень интересно одно из прегрешений (яп. цуми), приписываемое Сусаноо. «А осенью, когда колосья уже созрели, [он – С.Д.] силой вторгся [кит. мàо – С.Д.] на [чужие – С.Д.] поля и обвязал [кит. лàо – С.Д.] их крепкими вервями [яп. нава – С.Д.]» [Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Нихон-сёки, св. I-й, 7.2]. Этот эпизод отражает ситуацию, при которой захватывалось чужое поле. И, в знак установления своего права на это захваченное поле, оно опоясывалось верёвкой (симэ), что-бы символизировать запрет на вхождение на данную землю (поле симэну).
Ученые предполагают, что, вероятно в это время начинают складываться представления о группе цуми, именуемых «порча полей»: о разрушении межей (адзэнафу); нарушении границ зе-мельных участков (кусидзаси – досл. «втыкание кольев»); засыпке каналов (уну-мидзо, умэ-мидзо), пересеве по посеянному (сйкимаки), то есть о нарушениях владельческих прав на землю как о «не-бесных грехах» (ама-цу цуми), то есть более тяжких нежели «земные прегрешения». В норито они указаны следующим образом: «…те прегрешенья небесные – разрушенье межей, засыпка канав, же-лобов разрушенье, повторный посев, вбивание кольев…» [Норито: Великое изгнание (грехов) в по-следний день месяца минадзуки]. В «Кодзики» Сусаноо разрушает межи на поле Аматэрасу, засы-пает канавы [Кодзики, св.1-й, преступления Сусаноо; Кодзики, св.1-й, гл.12; Kojiki, I, XV]. А в «Ни-хон-сёки» кроме этого ещё разрушает желоба для орошения, совершает повторный посев и вбивает колья на чужом поле [Нихон-сёки, св.1-й, преступления Сусаноо; Nihongi, I, 37, 40, 41, 42, 45, 48]. Вбивание кольев по-разному толкуется исследователями: и как способ злокозненной магии, и как по-пытка причинить увечье возделывающему поле (если колья зарыты в земле), и как перемена границ полей. На мой взгляд, последний вариант толкования является наиболее значимым.
«Нихон-сёки» среди прегрешений Сусаноо называет ещё потраву посевов: «… выпустил …жеребёнка и заставил его лежать посреди поля»; «…и пустил туда коня лежать [прямо на поле]» [Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Нихон-сёки, св. I-й, 7, 7.2].
Таким образом, это были преступления, направленные против интересов общины, которые требовали «великого очищения» (др.-яп. опо-парапэ, яп. ō-хараэ). Видимо, наказанием за них было изгнание из общины (как это произошло с Сусаноо в мифах).
Соблюдение данных норм (обычаев и традиций) обеспечивалось всей общиной целиком (коллективом общинников), особых органов принуждения и органов защиты данных правил в этот период не существовало. Соответственно, только от общины член коллектива получал защиту и га-рантии своих прав (защиту жизни, здоровья и имущества) при помощи института так называемой «кровной мести», когда мстили не только обидчику, но и его ближайшим родственникам. Связано это с тем, что единственной силой того времени было общинное ополчение (то есть взрослые мужчины-воины данной общины), которое и осуществляло защиту интересов общинников. Мононормы долж-ны были соблюдаться. За их нарушение следовало наказание, которое могло иметь разные формы. Это могло быть моральное порицание, это могли быть телесные наказания, изгнание из общины и смерть.
Так Сусаноо изгоняется из Такама-но хара за преступления перед своей сестрой Аматэрасу (Сусаноо нарушил важнейшие запреты соседской общины), а перед этим он был подвергнут наказа-нию и искупительной жертве в виде лишения волос и вырывания ногтей [Нихон-сёки, св.1-й, Суса-ноо; Nihongi, I, 41, 44; Кодзики, св.1-й, гл.12; Кодзики, св.1-й, Сусаноо; Kojiki, I, XVII]. Исследовате-ли указывают, что это было наказание, характерное для всего дальневосточного ареала, включая Ки-тай, и оно являлось замещением ритуального убийства вождя-правителя. В этом сюжете он высту-пает как изгой своей «небесной» (яп. ама) общины. Соорудив себе накидку из травы, Сусаноо ски-тается и просит убежища у разных богов (яп. ками – «высших, правителей»). Но они отказывают ему как изгнаннику, и он вынужден удалиться в другую страну. После этого Сусаноо появляется в Ид-зумо, в местности Ториками в верховьях реки Хи (современная Хии) [Кодзики, св.1-й, Сусаноо; Код-зики, св.1-й, гл.14; Kojiki, I, XVIII; Нихон-сёки, св.1-й, Сусаноо; Nihongi, I, 49-50 и далее].
Вышеуказанные мононормы действовали на протяжении всей первобытной истории Японии. С завершением процесса генезиса государства складывается особая специфическая, обусловленная природой человека и общества и выражающая свободу личности система регулирования обществен-ных отношений, получившая название право, которой присущи нормативность, формальная опреде-ленности в официальных источниках и обеспеченность возможностью государственного принужде-ния.
2. Общая характеристика права
периода Яматай (I-III века н.э.)
Начало возникновения первых, собственно японских политических образований следует от-носить к I веку до н.э. – именно к этому времени относится первое упоминание о них в разделе «Гео-графические описания» (Ди-ли-чжи) в «Истории Ранней Хань» [Хань-шу, цзюань 20, л.22] , связан-ное с установлением дипломатических и торговых связей между японцами и китайцами в Корее, по-сле завоевания империей Хань северокорейского государства Чосон, когда на его территории были созданы четыре китайских административных округа: Лолан, Чжэньфан, Сюаньту и Линьтунь [Ши-цзи, гл.115, C.2-5; гл.122, C.15-16; Хань-шу, гл.95, C.20б-23б; Ши-цзи, гл.115, Повествование о Чао-сяни; Цяньханьшу, гл.95, Повествование о Чаосяни] .
Только в китайских источниках сохранились сведения о нескольких десятках этих владений, причем информация о разных владениях различна: об одних дается достаточно подробное описание и более или менее точная локализация; о других – лишь краткие сведения (или вообще только назва-ние); местоположение третьих – не ясно. Собственно японских письменных источников по периоду Яматай (I-III века н.э.) исследователи в своем распоряжении не имеют.
Говоря о сложившихся у японцев политических общностях, китайские авторы используют тер-мин го (яп. куни). Эти политические образования имели небольшие размеры, на что указывало и ко-личество дворов (кит. ху, яп. ко) в каждом владении: 1000 в Дуйма-го (острова Цусима), 3000 - в Ида-го (остров Ики), 4000 - в Молу-го, 1000 - в Иду-го, 20000 - в Ну-го, 1000 - в Буми-го, 50000 - в Тоума-го, 70000 - в Ематай-го [Саньго-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во-го, Дуйма-го - Ематай-го ; Вэйчжи–вожэнь–чжуань, цз.30, С. 24а-24б (1б-2а)].
Данные го (яп. куни) являлись первым типом рабовладельческого государства. Как установили современные ученые, таковым является община-государство, в качестве которого выступает само-стоятельная гражданская община, возникающая в раннеклассовый период (ее еще неточно называют город-государство). Для этого типа государства характерно отсутствие еще особого аппарата при-нуждения, функции которого по отношению к эксплуатируемому производителю выполняет община в целом, так как существование самой общины лишало всех, кто не входил в нее, свободного досту-па к основному средству производства - земле и ставило в бесправное положение, потому что в этот период только община могла гарантировать человеку защиту его интересов. Трансформация первобытной соседской общины в гражданскую общину, то есть государство (общину-государство), происходит не только в результате приобретения общиной новых функций, но и в процессе развития системы самоуправления в государственные органы, то есть в процессе формирования публичной власти. Первые государства везде и всюду образуются в небольшом объеме, а именно в объеме од-ной территориальной общины или чаще нескольких тесно связанных между собой общин. Такое го-сударство, чтобы быть устойчивым, должно по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину; море, омывающее остров или полуостров и т.п. Такой четко различимый район сложения государственности называют «номом», или «полисом», или «civitas», или «го», а попросту «гражданской общиной», «общиной-государством».
Соответственно, в связи с возникновением государства возникла необходимость в правовом ре-гулировании общественных отношений. По этой причине начинает формироваться система древне-японского права.
О правовой системе древних японцев (вожэнь) известно немного, только отдельные правовые нормы вожэнь: «Законы [кит. фа – С.Д.] и обыкновения [кит. су – досл. «обычаи» – С.Д.] были стро-ги» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого); Бимиху] ; «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые)» [Хоу-хань-шу, св.85, Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Ещё обычаи: нет краж (кит. даоцэ), ма-ло тяжб (кит. чжэн-сун). [У] правонарушителей (кит. фань-фа-чжэ) конфискуют в казну его жену [и] детей, [у] тяжких [правонарушителей] уничтожают их кровный род» [Хоу-хань-шу, св.85; Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Воровства нет. Мало споров и тяжб. У преступников отбирают жену с детьми в неволю; за важные преступления истребляют весь дом» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого)] ; «Не во-руют , мало тяжб (судебных споров) ; [что касается] их правонарушений, [то] у легких [преступни-ков] берут в казну (конфисковывают) их жен [и] детей; у тяжелых [преступников] уничтожают (ис-требляют) их семью и кровный род» [Вэй-чжи–вожэнь–чжуань, цз.30, С.26б (4а), 1-2]; «Нет споров. У совершивших легкий проступок берут в казну его жену и детей. У преступников, совершивших тяже-лый проступок, уничтожают весть его род» [Цзинь-шу, гл.97, Вожэнь] .
При описании правовой системы Японии китайцы употребляют такие сложные термины как «тяжба» (кит. чжэн-сун), «нарушение закона (правонарушение)» (кит. фань-фа), «судебный процесс» (кит. сун), что не проходит незамеченным мимо исследователей, работающих с данными текстами. Аргументом тех, кто отрицает подобную ситуацию в Японии в II-III веках н.э., является лишь то, что этого не могло быть у вожэнь в столь раннее время. Решение данной проблемы коренится в пробле-ме уровня развитости государственности в Японии начала нашей эры. Если это было бы первобытное общество - то действительно - такого там быть не могло. Но мы, на основе анализа имеющегося ма-териала, должны признать, что древнеяпонское общество являлось уже классовым, и государство уже было. Поэтому отрицать факт существования правовой системы в древней Японии II-III веков н.э. мы не можем.
Здесь есть еще один момент: некоторые исследователи-переводчики интерпретируют термин чжэн-сун (судиться, вести тяжбу; тяжба ) как «спор» («мало споров»...; «нет споров»...). В обычной жизни такая ситуация выглядит неестественной - между людьми всегда по каким-либо причинам мо-жет возникнуть спор, несогласие, конфликт - и это может происходить достаточно часто. Следова-тельно, под термином чжэн-сун понимается не простая ссора (значение, кстати, которого это слово не имеет), а именно судебное разбирательство, которое на ранних этапах развития классового обще-ства и государства было явлением не частым, что и отмечают китайские информаторы.
3. Источники древнеяпонского права.
Китайские источники сообщают о периоде I-III веков следующее: при Бимиху «законы [кит. фа – С.Д.] и обыкновения [кит. су – досл. «обычаи» – С.Д.] были строги» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого); Бимиху]. «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые)» [Хоу-хань-шу, св.85, Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. Здесь четко видно противопоставление закона и (правового) обычая. Проблема существования письменного права упирается в проблему письменности, так как формаль-ными признаками закона являются: во-первых, обязательная письменная форма (в отличие от обычая, который функционирует изустно) и, во-вторых, закон исходит от органов власти, или проходит через орган власти (получает санкцию государства) (в отличие от обычая, который складывается непосред-ственно в практике людей). Если вопрос о письменности у вожэнь в I-III веках н.э. решается положи-тельно, то мы имеем основание, исходя из формальных признаков закона, утверждать, что выше ци-тированная фраза из «Хоу-хань-шу» указывает на существование как законов (письменного права), так и правовых обычаев (обычного права). В противном случае исследователи могут говорить лишь об обычном праве , которое в эту эпоху было тесно связано с верованиями. Китайские источники не разъясняют, что считалось «законом» (кит. фă). Видимо, по мнению М.В.Воробьева, важным источ-ником норм являлась воля правителя. Считается, что обычаи у вожэнь (японцев Кюсю) и народа Ямато не сильно отличались. По сути, право Ямато было продолжением и развитием права Яматай, что было связано со сходством регулирования общественных отношений во всем ареале культуры яёи (как в Южной, так и Центральной Японии). Это подтверждает сравнение описания китайцами правовых норм периода Яматай (I-III века) и Ямато (IV-VII).
Яматай: «Воровства нет. Мало споров и тяжб. У преступников отбирают жену с детьми в нево-лю; за важные преступления истребляют весь дом» [Хоу-хань-шу, гл.115, VIII (Вого)] ; «Законы (кит. фа) [и] обычаи (кит. су) строгие (суровые);. Ещё обычаи: нет краж (кит. даоцэ), мало тяжб (кит. чжэн-сун). [У] правонарушителей (кит. фань-фа-чжэ) конфискуют в казну его жену [и] детей, [у] тяжких [правонарушителей] уничтожают их кровный род» [Хоу-хань-шу, св.85; Дунъи-бе-цзюань, 75, Во]. «Не воруют , мало тяжб (судебных споров) ; [что касается] их правонарушений, [то] у легких [преступников] берут в казну (конфисковывают) их жен [и] детей; у тяжелых [преступников] уничтожают (истребляют) их семью и кровный род» [Вэй-чжи (-вожэнь-пу), цз.30, С.26б (4а), 1-2]; «Нет споров. У совершивших легкий проступок берут в казну его жену и детей. У преступников, со-вершивших тяжелый проступок, уничтожают весть его род» [Цзинь-шу, гл. 97, Вожэнь] .
Ямато: «Нет ни воровства, ни разбоев; мало споров и тяжб. За лёгкие преступления описывают семейство преступника в казну, за тяжелое истребляют весь род его» [Нань-ши, гл 79, IV]. «По та-мошним обыкновениям за убийство, разбой и блудодеяние определена смертная казнь. По воровству платят за покраденное; а кто не в состоянии заплатить, отдается в невольники. За прочие вины, смот-ря по их важности, полагается или ссылка или наказание палкою. При допросах кто не признается, тому нажимают колена деревом, или, натянув тугой лук, тетивою пилят шею ему; или, бросив каме-шек в кипяток, велят вынуть рукою. Сказывают, что у неправого рука сваривается. Или кладут змею в кувшин и велят взять её оттуда. Говорят, что неправый будет ужален. Жители вообще очень кротки; редко доходят до споров и тяжб. Воровства также мало» [Суй-шу, гл.81, VI; Sui-shu].
Что касается источников права в период Ямато (IV-VII века), то ситуация была такой же как в период Яматай (I-III века). Первоначально, так как на время навыки письменности в Ямато были ут-рачены, единственным источником являлись правовые обычаи, то есть правила поведения, сло-жившиеся в жизни людей в течение длительного в силу повторяемости, которые были признаны го-сударством в качестве общеобязательного и обеспечивались силой государственного принуждения.
Исследователи древнеяпонского права сталкиваются с проблемой того, что правовые обычаи функционировали в устной форме – следовательно, они нигде не были записаны, и, казалось бы, мы ничего не можем знать об их содержании. Но, к счастью, нарративные (то есть неюридические) ис-точники древнего периода зафиксировали: а) правоприменительную практику; б) обычаи граждан-ского оборота. Следовательно, они дают ученым материал, на основе которого можно выявить или реконструировать правовые обычаи.
Исторически возникло четыре вида обычаев:
(1) обычаи из жизни (практики) предков.
К обычаям из жизни предков, которые продолжали действовать в период Ямато, относится обычай, возникновение которого связывается с наказанием Сусаноо. Сусаноо за злодеяния был из-гнан из «небесной» (яп. ама) общины, «А в это время шел сильный дождь. Сусаново-но микото свя-зал в пучки зеленую траву, сделал из нее шляпу и накидку и стал просить у богов приюта. Боги ска-зали ему: “Твои деяния принесли скверну и зло, ты подвергся изгнанию. Как же ты можешь просить у нас приюта?” И все, как один, ему отказали. И хоть лил дождь и бушевал ветер, не мог он найти се-бе приюта и стал в горестях и муках спускаться [с Неба на Землю]. Потому-то с тех пор [изгнания Сусаноо - С.Д.] запретным стало входить в чей-то дом в соломенной накидке и шляпе. И также за-претно входить в чужой дом с пучками травы за спиной. Если кто нарушит этот запрет, тому непре-менно назначают очистительные жертвы. Закон этот идет из самой древней старины».
(2) обычаи из практики жрецов.
К обычаям из жизни предков и, возможно, обычаям из практики жрецов можно отнести те правовые обычаи, которые были зафиксированы в норито, древнейшие из которых осторожно дати-руются V-VI веками. По данным предварительных лингвистических разысканий С.А.Старостина, разработавшего оригинальную методику датировки текстов, норито по языку явно старше, чем лето-писный свод «Кодзики», и, согласно глоттохронологической датировке исследователя, могут быть отнесены к III-IV векам, во всяком случае, по ряду фрагментов. Норито составляют наиболее древ-ний пласт в круге свидетельств об архаической культуре Японии, выраженных словом. Основная их масса датируется VII веком. Одним из самых древнейших является «норито» «Ōхараи-но кото-ба» («Норито о великом очищении»). О подобном обряде у вожэнь при правлении Бимиху сообща-ет «Вэй-чжи» [Саньго-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во; Вэй-чжи–вожэнь–чжуань, цз.30, C.25б, 1 8-10].
Для историко-юридических исследований наибольший интерес имеет норито «Великое изгна-ние [грехов] в последний день месяца минадзуки» (Минадзуки-но цугомори-но ōхараэ). Текст этого норито имеет ярко выраженный юридический аспект, регулирующий различные сферы жизни – от хозяйственной до половой. Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, – скверна разного рода и в разных обличьях, проистекающая, в том числе, и от нарушения разного рода табу. Эти запреты возникли ещё в догосударственный период в виде запретов на «небесные и зем-ные прегрешения». То, что эти правовые обычаи продолжали действовать в период Ямато, говорят сведения из «Ямато-химэ-но микото сэйки» и «Кодзики». В первом источнике (в разделе 27-го года государя Икумэ [332-336 годы испр. хрон.]) о действиях принцессы–жрицы Ямато-химэ сказано: «Ещё она установила такие законы церемонии очищения оохараэ: повторный посев , разрушение ме-жей на полях, засыпка оросительных каналов, разрушение оросительных желобов, вбивание кольев в поле, сдирание шкур заживо, сдирание шкур сзаду наперёд, оставление кала, – эти многие прегреше-ния назвала прегрешениями небесными; надрезы на коже живого человека, надрезы на коже мерт-веца, соитие с [собственной] матерью, соитие с [собственным] чадом, соитие со скотом, проказа, опухоль, [соприкосновение] с утопленником, [соприкосновение] с [трупом] погибшего в огне – на-звала земными прегрешениями» [Ямато-химэ-но микото сэйки, Икумэ, 27-й год цутиноэ-ума (55-й год цикла)]. В разделе, следующим за описанием похорон Тюая [346 года испр. хрон.], перечисле-ны скверны из списка «небесных и земных прегрешений»: сдирание шкуры заживо, сдирание задом наперед, разрушение межей, засыпка канав, дефекация, совокупление родителя и ребенка, совокуп-ление с лошадью, совокупление с коровой, совокупление с птицами. «…Отыскали прегрешения разные, таких родов, как свежевание живого, свежевание задом наперед, разрушенье межей, засыпка канав, осквернение калом в запретном месте, соитие родителей и детей, соитие с лошадьми, соитие с коровами, соитие с курами, провели в земле Тукуси великую церемонию изгнания грехов…» (ви-димо, прочтя «Норито о великом очищении», яп. Ōхараи-но котоба, датируемое как раз III-IV веками н.э.) [Кодзики, св.2-й, государь Тюай].
3. Обычаи из жизни (практики) ныне живущих людей
(так называемая «обычная практика»).
К ним можно отнести, например, обычай, регулирующий правила найма услуг по охране и со-держанию лошадей: общинники, «…направляющиеся в столицу, из страха, что их лошади исхудают, платят 2 хиро полотна и 2 снопа конопли жителям провинций Микапа и Вопари за то, чтобы те кор-мили лошадей. После этого они прибывают в столицу, На обратном пути домой они приносят им же-лезные мотыги…» Кроме того, нанявшиеся должны были охранять лошадей. Кроме того, в «Ни-хон-сёки» приводятся и другие нормы обычной практики.
4. Обычаи из практики должностных лиц.
К обычаям из практики должностных лиц можно, например, отнести такие нормы: «Наказание огнем – это, несомненно, древнее установление» ; «…со времен древних известно, что оми и мурад-зи могут скрываться в доме принца…» (от уголовного преследования?).
Совокупность вышеуказанных религиозно-правовых и юридических норм обычного права бы-ла впервые письменно зафиксирована в годы Тайка (например, в указе от 22-го дня 3-го месяца 646 года) [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день].
В 646 году часть правовых обычаев была отменена – после перечисления запрещаемых обы-чаев говорилось: «Всё это глупые обычаи. Пусть они будут прекращены и не возобновляемы сно-ва» [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день].
Необходимо отметить, что, даже в период Тайка (после 645 года), который ознаменовался бур-ным законотворчеством, и в области государственного и административного права китайская модель государственного устройства была усвоена в Японии с достаточной легкостью (но в неё были внесе-ны определенные изменения), в области уголовно-правового регулирования, судя по всему, ещё дол-гое время продолжали действовать нормы обычного права.
Ещё одним источником права в период Ямато являлись указы правителя (яп. микотонори ). Цитирование государевых указов начинается с правления Мимаки (Судзина, 324-331 годы испр. хрон.), когда он в начале своего царствования провозгласил в указе основы своей политики: «…государь отдал повеление, рекши: “Вот, мои царственные предки, все государи [прежних времен], [наследуя один другому], разливали свет в государевых пределах. Разве делал это каждый из них для себя? Верно, делалось так для того, чтобы пасти людей и богов, управлять Поднебесной. И вот, дале-ко идущие деяния в мире начав, они всё дальше распространяли добродетель. Теперь я принял вели-кое назначение, и я буду милостив к Изначальным [народу]. Как же мне лучше поступить, чтобы сле-довать по стопам царственных предков и долговечно, беспредельно сеять царские милости? Не луч-ше ли будет, если вы, вельможи, и ста управ чиновники, всем сердцем радея, вместе со мной будете покой в Поднебесной хранить?” – так рек» [Нихон-сёки, св.5-й, Судзин, 4-й год пр., 10-й месяц, 13-й день; Nihongi, V, 2-3]. Первоначально (до распространения письменности) они объявлялись устной форме, впоследствии, видимо, стали фиксироваться письменно. На их основе в дальнейшем (в V-VII веках) развилось императорское законодательство. Сам термин нори («закон, правило») прямо связан по происхождению, фонетическому звучанию и смысловому значению с термином микотонори («го-сударев указ»).
Перед походом 4-х полководцев Мимаки (Судзин) повелел вельможным сановникам : «Вот, ныне я выберу вельмож, разошлю их в четыре стороны света, чтобы они внушали [народу] мои зако-ны» [Нихон-сёки, св.5-й, Судзин, 10-й год пр., 7-й месяц, день цутиното-тори (24-й день)] Е.М. Ермакова истолковала в русском переводе иероглиф и («желание») как закон. Однако В.Г.Астон переводит и дословно по прямому значению как: “our Will” [Nihongi, V, 8].
Поэтому следующим видом источников права в период Ямато (IV-VII века), так же как в пре-дыдущий период Яматай (I-III века) стали законы, то есть принимаемые в особом порядке и обла-дающие высшей юридической силой нормативные правовые акты, выражающие государственную волю по ключевым вопросам регулирования общественной и государственной жизни. В отличие от правовых обычаев, закон исходил от органов государственной власти и имел строго фиксированную форму (то есть был записан).
Начало законодательного регулирования правоотношений в Ямато связано с проблемой рас-пространения письменности. Как можно установить (по корейским источникам) впервые письмен-ность в Ямато в международных связях была применена в середине IV века н.э. (письмо 344 года от правителя Японии к вану Силла). Эту дату следует признать той отправной точкой, после которой написание законов становится возможным
