Найдено научных статей и публикаций: 62
41.
Расказачивание. истребление казачьих песен.
(публикация автора на scipeople)
Расказачивание. истребление казачьих песен.
(публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Интернет-журнал "Казачий Круг" , 2011
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
Сигачев А. А. Расказачивание. Истребление казачьих песен УДК 784.4 Sigachev A. A. Oppression of Cossacks. Abolition of Cossack Songs Аннотация: В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры. Ключевые слова: казак, рассеяние, Дон, Кубань, Терек, Харбин, Шанхай, Пекин, Приморье, Алымов, Ачаир, Перелешин, Париж, Берлин, Польша, Бехтеев, Туроверов, Альникин. Abstract: In the article, the causes and consequences of Cossack dispersion are revealed. The best sons of Cossack free rein were torn away from their Motherland to exile and scattered all over the world — to the Russian emigration. In the Great Exodus of the Cossack emigration of the 1920 there were many poets-songwriters — the pick and proud of the Cossack song culture. The militant Bolshevism treated Cossack song the same way it was with the repressed Cossacks: the total extermination of song heritage of the Cossacks was prescribed, including the code “The Songs of the Cossack Calendar”. This article covers the all periods of the Cossack dispersion and the modern condition of the Cossack emigration. The achievements concerning the restoration of the code “The Songs of the Cossack Calendar”, which was completely lost during the years of the militant spiritual impoverishment of the Bolshevik dictatorship, are revealed. Keywords: Cossack, dispersion, Don, Kuban, Terek, Harbin, Shanghai, Peking, Beijing, the Russian Seaboard region, Alymov, Achair, Pereleshin, Paris, Berlin, Poland, Bekhteev, Turoverov, Al’nikin, Cossack songs, Cossack village, stanitsa. -------------------------------------------------------------------------------- Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома» [13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество»[14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». -------------------------------------------------------------------------------- Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru -------------------------------------------------------------------------------- [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
Сигачев А. А. Расказачивание. Истребление казачьих песен УДК 784.4 Sigachev A. A. Oppression of Cossacks. Abolition of Cossack Songs Аннотация: В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры. Ключевые слова: казак, рассеяние, Дон, Кубань, Терек, Харбин, Шанхай, Пекин, Приморье, Алымов, Ачаир, Перелешин, Париж, Берлин, Польша, Бехтеев, Туроверов, Альникин. Abstract: In the article, the causes and consequences of Cossack dispersion are revealed. The best sons of Cossack free rein were torn away from their Motherland to exile and scattered all over the world — to the Russian emigration. In the Great Exodus of the Cossack emigration of the 1920 there were many poets-songwriters — the pick and proud of the Cossack song culture. The militant Bolshevism treated Cossack song the same way it was with the repressed Cossacks: the total extermination of song heritage of the Cossacks was prescribed, including the code “The Songs of the Cossack Calendar”. This article covers the all periods of the Cossack dispersion and the modern condition of the Cossack emigration. The achievements concerning the restoration of the code “The Songs of the Cossack Calendar”, which was completely lost during the years of the militant spiritual impoverishment of the Bolshevik dictatorship, are revealed. Keywords: Cossack, dispersion, Don, Kuban, Terek, Harbin, Shanghai, Peking, Beijing, the Russian Seaboard region, Alymov, Achair, Pereleshin, Paris, Berlin, Poland, Bekhteev, Turoverov, Al’nikin, Cossack songs, Cossack village, stanitsa. -------------------------------------------------------------------------------- Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома» [13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество»[14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». -------------------------------------------------------------------------------- Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru -------------------------------------------------------------------------------- [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
42.
Проблемы царствования в ямато правителя икумэ (суйнина)
(публикация автора на scipeople)
Проблемы царствования в ямато правителя икумэ (суйнина)
(публикация автора на scipeople)
Суровень Д.А.
- Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С.193-217. , 1998
Внешняя и внутренняя политика государства Ямато в первой половине 30-х годов IV века
Внешняя и внутренняя политика государства Ямато в первой половине 30-х годов IV века
По материалам статьи: Суровень Д.А. Проблемы царствования в Ямато правителя Икумэ (Суйнина) // Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С.193-217. ПРОБЛЕМЫ ЦАРСТВОВАНИЯ В ЯМАТО ПРАВИТЕЛЯ ИКУМЭ (СУЙНИНА) Преемником Мимаки-ири-бико (Судзина) в 332 году [исправленной хронологии]1 стал его третий сын от главной жены Мимаки-химэ (или Мима-цу химэ) по имени Ику-мэ-ири-хйко И-сати (Суйнин), или «правитель Икумэ» в «Кодзики», «Нихон-сёки» и «фудоки»2. Мать Икумэ являлась одновременно родной сестрой Мимаки и по женской линии наследования была наследницей титула верховной жрицы–правительницы. Таким образом, Икумэ оказывался сыном женщины, родство с которой давало право на трон. Способ изложения материала в вводной части 6-го свитка "Нихон-сёки" о Икумэ (Суйнине) отличается от подобных сведений в списке «восьми правителей», и прежде всего тем, что здесь указано циклическое обозначение года рождения Икумэ: «правитель [Икумэ] в 29-й год правителя Мимаки [или] в циклический год… "мидзуноэ-нэ" (49-й год цикла), весной, в начальный месяц, день “цутиното-и” [36-й цикл. знак; 1-й день – С.Д.] 1-го месяца по новолунию4 был рожден во дворце (яп. мия) Мидзугаки»3 в Сйки [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, I]4. Ничего подобного ранее (да и после) Ику-мэ мы в «Нихон-сёки» не наблюдаем. Обычно обозначение «29-й год5 Мимаки» (вслед за составителями источника) понимается как «29-й год правления Мимаки». Но, по моему мнению – это указание на возраст Мимаки (Судзина), которое нужно понимать так: «Икумэ родился тогда, когда Мимаки было 29 лет (отроду), или в циклический год… 49-[й] год… цикла»... На рубеже III-IV веков [49]-й год цикла приходится на 29[2] год [испр. хрон.].6 На несоответствия в датировках официальной хронологии «Нихон-сёки» указал и В.Астон: если Суйнин был рожден в 29-й год правления Судзина, а сделан наследным принцем в 48-й год правления Судзина, то тогда ему должно было быть 20 лет отроду, а не 24, как указано в «Нихон-сёки»7 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, 1]. Икумэ вступил на престол в год "мидзуноэ-тацу" (29-й год цикла) [332 испр. хрон.], и резиденция правителя из Сйки была перенесена в Макимуку, для того чтобы уйти из-под контроля общинной знати Сйки, оказывавшей большое влияние на власть правите-лей Ямато. Достаточно сказать, что шесть первых правителей после Дзимму (с Суйдзэя [2-го] до Корэя [7-го]) были женаты на женщинах из рода "владык округа” (яп. агата-нуси) Сйки, а предки правителя Мимаки – Когэн (8-й) и Кайка (9-й) происходили от од-ной из дочерей "владыки округа" Сйки. Резиденция отца Икумэ – правителя Мимаки да-же располагалась в Сйки. На следующий год «главной женой» («императрицей») Икумэ стала Сахо-бимэ8 («знатная девушка / принцесса Сахо» – местности в Ямато). Именно с ней связана вспыхнувшая внутри правящего дома борьба за власть9, в ко-торой чётко прослеживалось столкновение матрилинейного и патрилинейного принци-пов передачи власти. «Нихон-сёки» и «Кодзики» подчеркивают этот момент: «старший брат императрицы с материнской стороны “кими” (кит. ван)10 Сахо-хйко замыслил заго-вор и обратился к “императрице”, говоря следующее: «Кого ты любишь больше всего – своего старшего брата или своего супруга?». На это «императрица» ответила: «Я люблю моего старшего брата» [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI,7; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXI]. Аргументы, которыми склонял к заговору свою сестру Сахо-хйко, тоже очень показательны: пока она красива – она имеет влияние на правите-ля, но как только ее красота увянет это влияние прекратится, а в Поднебесной много прекрасных женщин, которые будут искать благосклонности правителя. Красоте дове-рять нельзя (видимо, с намеком: что кровное родство – более надежная опора в жизни, чем любовная связь, основанная на проходящей молодости и красоте). И Сахо-хйко предлагает своей сестре ради него перерезать горло Икумэ во сне, и после этого всту-пить на трон и вместе, вдвоем, править Поднебесной (в качестве супругов [?]) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI, 7-8; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXX]. «Императрица» долго колебалась, но не смогла убить Икумэ и, более того, рас-крыла заговор своему супругу. Икумэ собрал войско из соседних районов (он был в Кумэ, во дворце Така-мия). Полководцем был назначен Яцунада (дальний предок Кодзукэ-но кими). Но Сахо-хйко укрылся в укреплении Инаки, а Сахо-бимэ сбежала к своему брату. Попытка выкрасть её или уговорить уйти из Инаки не удалась11. Во время штурма укрепления подожгли, вои-ны мятежников разбежались, а брат и сестра – заговорщики погибли в огне [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 5-й год пр.; Nihongi, VI, 9-10; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXX-LXXI]. Таким образом, мятеж был подавлен, победил патрилинейный принцип передачи власти.12 После восстановления порядка, Икумэ, как и ранее его отец Мимаки, занялся во-просами культа и храмовыми хозяйствами: 1) заменил верховную жрицу культа Аматэ-расу (культа дома правителей Ямато) Тоё-суки-ири-химэ (дочь Мимаки, которая была назначена на эту должность в ходе религиозных реформ правителя Мимаки) своей доче-рью – Ямато-химэ. Первоначально поклонение Аматэрасу осуществлялось у Удзу-каси-но мото (досл. “Основание священного дерева Каси”)13 в Сйки, районом, с которым бы-ли связаны все первые правители Ямато. Но на следующий год14 культовый центр Ама-тэрасу (и ее культовые вещи, прежде всего – «священное зеркало»15) был перенесен в Исэ, на берег реки Исудзу у Каха-ками, где для этого там специально был построен храм Ватарахи – «дворец воздержания» (или «поклонения»). Это нынешнее святилище Ама-тэрасу в Исэ16, датируемое исследователями IV веком н.э. [Нихон-сёки. св.6-й, Суйнин, 25-й год пр.; год хиното-ми; Nihongi, VI, 15-17]. Как добавляет «Дзинно-сётоки», предок клана Накатоми-о-касима стал верховным жрецом, а О-хата-нуси был назначен “о-каннуси” святилища («великим божественным хозяином» – главным жрецом) [Jinno-shotoki, I, Suinin, 74]. По мнению авторов «Дзинно-сётоки» – святилище в Исэ стало «императорским святилищем» для всей страны [Jinno-shotoki, 1, Suinin, 74]; 2) для осу-ществления культа Великого бога Ямато были назначены жрецы и жрицы, а также выде-лены земли для храмового хозяйства этого бога в селении Инаси [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, год хиното-ми; Nihongi, VI, 17]; 3) снова для обеспечения культовых потребно-стей были определены для всех святилищ «священные земли» и «священные дворы» храмовых хозяйств [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.: Nihongi, VI, 18]; 4) в прав-ление Икумэ упоминается термин «си-кан» (кит. цы-гуань), который некоторые исследо-ватели переводят как «Ведомство Культа» (Department of Worship)17 или трактуют как «каму-цукаса» – «управление религиозных дел», «священное управление»18, хотя китай-ское значение этих иероглифов – «жрец, исполнитель обряда жертвоприношения»19 [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр., Nihongi, VI, 18]; 5) Мононобэ-но Тотинэ в ранге «о-мурадзи» («великий мурадзи [глава корпорации неполноправных свободных]») был назначен заведовать20 «священными драгоценностями» («регалиями») Идзумо-но куни; некоторые исследователи предполагают, что в это время, как и святилище в Исэ, было построено «Великое святилище Идзумо»21. Сохраняющаяся нестабильность внутреннего положения вынуждала правителей Ямато постоянно заботиться о вооружении: Икумэ приказал сложить22 луки, стрелы и крестообразные мечи в святилищах всех богов23 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]; кроме того, сын Икумэ – Иниси-но-ири-бико (в «Нихон-сёки»: Ини-сики) приказал сделать тысячу крестообразных мечей (сначала хранившихся в Осака24) и сложил их в храме бога Исоноками [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LX1X]. Сам Инисики был назначен управлять «священными сокровищами» святилища Исоноками, получив таким образом, видимо, возможность осуществлять контроль и над арсеналом святилища [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. Для выполнения этих функций Икумэ даровал десять корпораций, среди которых было несколько непо-средственно связанных с военным делом: тати-нухи-бэ («изготовители щитов»), ками-ю-гэ-бэ («строгальщиков священных луков»); каму-я-цукури-бэ («изготовителей священ-ных стрел»), каму-осака-бэ («священных наказании корпорация»), тати-хаки-бэ («ме-ченосцев»)25. К этим корпорациям относилась и корпорация ками-осака-бэ – видимо, из-начально связанная с арсеналом, так как Осака было местом, где первоначально храни-лась 1000 мечей.26 Непосредственно арсеналом в святилище Исоноками заведовал Ити-каха из семьи Касуга-но оми; предок Мононобэ-но обито. Таким образом, корпорации арсенала оказались отнесены к корпорациям мононобэ (оружейников и императорских гвардейцев) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. При Икумэ шло дальнейшее развитие государственного хозяйства. По мнению ис-следователей, в IV веке появляется такая разновидность государственных хозяйств как миякэ.27 Это очень хорошо согласуется с данными письменных источников, если учесть результаты ревизии хронологии "Нихон-сёки". В начале правления Икумэ [т.е. в середи-не 30-х годов IV века н.э. испр. хрон.] упоминаются миякэ, построенные в селении Ку-мэ28 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]. Термин «миякэ» записан в тексте "Нихон-сёки" китайскими иероглифами «тунь-цан» (досл. "накопительные ам-бары"29 или "житница военного поселения")30, которые переводятся исследователями как «склад, амбар; строение для хранения зерна»31. По мнению М.В.Воробьева, происхожде-ние этого зерна могло быть разным: 1) поступало с «царских полей» (мита32) в том чис-ле и из «царских округов» (миагата); либо 2) от глав кланов и местного населения в ви-де дани и налогов; причем, как указывают этот же и другие ученые, первый вариант сде-лался ведущим (урожай с «царских полей» хранился в «миякэ»33); в результате этого по-нятие «миякэ» было перенесено и на царские земли, где находились «миякэ»34, поэтому под «миякэ» стали подразумевать «царское владение»35, которое включало в себя «цар-ские поля» (мита36), «царские амбары» (собственно «миякэ») и земледельческие корпо-рации, обрабатывавшие эти поля (та-бэ)37. На это может указывать один из вариантов иероглифической записи термина миякэ в «фудоки»: кит. юй-чжай – досл. "император-ская усадьба / императорские участки земли"38. В общем, как подчеркивает М.В. Воробьев, истоки возникновения , как и механизм образования царских владений – одна из проблем историографии.39 Но решение пробле-мы возможно, если рассмотреть вопрос с точки зрения общих закономерностей возник-новения государственных хозяйств в древнем мире. Некоторые исследователи считают, что эти царские владения (миякэ) возникли на основе храмовых («жреческих») «священных амбаров» и «священных полей» (на что может указывать и один из вариантов записи и перевода терминов «ми-якэ» и «ми-та»40), то есть прежнего коллективного фонда общины, ставшего собственностью правителя. Это очень хорошо прослеживается в функциях, выполняемых царским хозяйством: уро-жай с царских владений использовался для общественных нужд41 – в качестве страхово-го и резервного фонда (в 536 году это было подтверждено особым указом правителя, а в 567 году в период голода в бедствующие районы было доставлено зерно из соседних районов [Nihongi; XVI-П, 12; XIX, 58]42). То есть функции, которые ранее выполнял кол-лективный фонд общины, сохранялись за государственным хозяйством даже еще в VI веке н.э. Подобная ситуация существовала в древнем мире во всех древневосточных странах.43 По мнению М.В.Воробьева, инициатива и право создания «миякэ» целиком нахо-дились в руках монарха. Такие владения создавались на целине, на конфискованных или подаренных угодьях.44 Этот же ученый отмечает, что только правитель создавал миякэ и распоряжался ими. В «Нихон-сёки» (в 11-м свитке «Нинтоку») упоминается указ Икумэ (Суйнина), по которому «царские поля и амбары Ямато» (Ямато-но мита оёби миякэ – под «Ямато» можно понимать, судя по иероглифу «Ва / Ямато», а также трактовке М.В. Воробьева – государство Ямато45) считались владением только правящего монарха и ни-кого более, даже не сына правителя [Нихон-сёки, св. 11-и, Нинтоку; Nihongi, XJ.,3]46. Но «царские владения» могли управляться членами царского клана47, принцами или други-ми знатными людьми48. Так в правление Икумэ упоминается Тадзима-мори, ставший ос-нователем клана «Миякэ-но мурадзи», который, по мнению Б.Х.Чемберлэйна и В.Астона, был кланом «управляющих императорскими зернохранилищами (амбарами)», может быть, какой-нибудь определенной местности49 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 99-й год пр., Nihongi, VI, 27; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXTV]. Наоки Кодзирō на основе анализа текстов источников выделяет два вида миякэ по признаку управления: 1) миякэ, находившиеся под управлением местных знатных кланов; 2) миякэ, находившиеся под управлением присылаемых из центра чиновников (служилых людей).50 Как правило, как отмечает Варге Ларе, «миякэ» управлялись высшими должност-ными лицами, назначаемыми двором Ямато, с рангом «томо-но мияцуко» («управляю-щий корпорацией»)51, видимо, по причине того, что этому чиновнику нужно было руко-водить и рабочей силой (табэ – «земледельческими корпорациями») данного «царского владения». М.В.Воробьев считает, что. возможно, с этими владениями были связаны ре-месленники (томо-бэ), содержавшиеся за счет урожаев с «царских полей» (такая ситуа-ция была в странах древнего Востока52), в обработке которых они также могли прини-мать участие; а также воины, расквартированные вокруг таких владений. На мысль от-носительно воинов в «миякэ» исследователей наводит уже первое упоминание о «миякэ» в деревне Кумэ. Само поселение Кумэ возникло в период правления Каму-ямато-иварэ-бико (Дзимму), когда к западу от горы Унэби (района резиденции и «фамильного клад-бища» первых правителей Ямато), на берегу реки осели воины клана О-кумэ (дружинни-ков Дзимму) [Нихон-сёки, св.3-й, Дзимму, 2-й год пр., Nihongi, Ш, 32]. Сам термин «ку-мэ», как указывает В.Астон, стал синонимом слова «воин»53. Поэтому В.Астон считает, что в Кумэ были расквартированы войска, и там же находились хранилища («миякэ») с зерном в качестве провианта для армии.54 Археологический материал подтверждает эти предположения: в районе царских владений всегда наблюдается скопление мелких кур-ганов. Эти курганы, по мнению ученых, принадлежали воинам, жившим в этих владени-ях и получавших здесь все необходимое: пищу, провиант, оружие55. Военное значение некоторых «миякэ» легко прослеживается по их расположению – они располагались на транспортных маршрутах, вблизи или внутри «вражеских» земель (чтобы оказывать давление на эти «сопротивляющиеся» территории), а также на территориях, перешедших в государственную собственность после поражения местных сил (в качестве «компенса-ции»)56. На военное значение «миякэ» указывают и варианты иероглифической записи этого термина в источниках (кит. тунь-цан – досл. "склад военного поселения" в «Ни-хон-сёки»; кит. тунь-чжай – досл. "дома / земельные участки военного поселения" в «Кодзики»57), где иероглиф «тунь» имеет значения «укреплять границы военными посе-лениями; стоять гарнизонами» и «военное поселение».58 Все исследователи указывают на тесную связь «царских зернохранилищ» («миякэ») с «царскими полями» (мита), так как, по мнению Н.И.Конрада, если существуют амба-ры, значит, должны существовать и поля, откуда свозится зерно. Следовательно, как считает Н.И.Конрад, можно говорить о существовании в этот период «царских полей» (мита)», несмотря на то, что “мита” впервые упоминаются позднее (при Ōтараси-хйко / Кэйко – конец 30-х - начало 40-х годов IV века испр. хрон.)59. Происхождение «мита» исследователи также связывают со «священными полями» (на что может указывать и сам термин «мита» – досл. "священное / императорское поле"), то есть с землями кол-лективного фонда общины.60 Но поздняя иероглифическая запись (кит. тунъ-тянь – досл. "поля военного поселения") может указывать на связь с военными поселениями. На это обращает внимание и Варгё Ларс, указывая, что в Китае в период империи Хань термин «тунь-тянь» означал земли, обрабатываемые воинами–колонистами в отдаленных (ок-раинных) землях для самообеспечения продуктами, так как снабжение их из централь-ных районов было невозможно61. Но, на мой взгляд, такая ситуация в Японии могла быть только в отдаленных окраинных землях. В освоенных районах, по общему мнению исследователей, в «миякэ» на «царских полях» трудились члены земледельческих кор-пораций (ma-бэ)62, под надсмотром должностных лиц (та-цукаса, или мита-но цукаса)63. Развитие царского (государственного) хозяйства в правление Икумэ (Суйнина) свя-зано и с возникновением такого института неполноправных свободных (яп. бэ, бэмин) как «минасиро» («царские именные кормильцы») и «микосиро» («царских потомков кормильцы»). Эти «кормильцы» были тесно связаны с «царскими полями» (мита) и «царскими амбарами» (миякэ).64 Впервые в источниках «кормильцы» упоминаются в связи с сыном Икумэ: Итоси-вакэ «вследствие того, что он не имел детей, сделал Ито-cu-бэ своей заменой»65 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXIX]. Но некоторые иссле-дователи подвергают сомнению это сообщение по причине «ранней хронологии».66 М.В. Воробьев считает, что «...вовсе отрицать существование кормильцев до VI века не при-ходится...»; «кормильцы, связанные как с именами царей, так и с названиями дворцов-храмов, это архаичная и довольно редкая категория, существовавшая до V века вклю-чительно...».67 Однако, если отказаться от искаженной хронологии "Нихон-сёки" и при-нять исправленную, то это событие будет вполне закономерным в ряду других свиде-тельств, так как, видимо, оно приходится на 30-е годы IV века [между 332-338 испр. хрон.]. Исследователи считают, что в связи с разрастанием дома правителей появилась не-обходимость в распределении «бэ» для содержания членов царской семьи, в том числе и бэминов–землепашцев, поэтому при Икумэ были созданы «микосиро-бэ» – из различных родов взяты люди, из них образованы новые «корпорации» (бэ) под властью дома прави-теля.68 На мой взгляд, требуется уточнение – данные «люди» изначально по положению являлись неполноправными свободными. По версии «Кодзики» «кормильцы» – это группы людей, которые создавались для увековечения имени знатного лица69 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, О, LXIX]. Ряд ис-следователей подвергают сомнению эту точку зрения, считая ее легендой, восходящей ко времени составления «Кодзики» на том основании, что «кормильцы» часто получали названия не от имен правителей и правительниц, а от названий дворца правителя, или местности.70 Но другие исследователи указывают, что забота о сохранении «навечно» имени рода относилась к числу важнейших в родоплеменных и раннеклассовых общест-вах.71 Поэтому к имени соответствующего лица или к названию резиденции добавлялся показатель корпорации – «бэ»72, в результате получалось название «кормильцев». В свя-зи с этим, на мой взгляд, в правление Икумэ упоминается еще одна корпорация «кор-мильцев», связанная с названием резиденции еще одного сына Икумэ – Инисики-но ири-бико, жившего во дворце (мия) Кахами в Тотори в провинции Идзумо: «...он жил в этом дворце (мия) и установил [корпорацию] Кахаками-бэ» [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXIX]. В «Нихон-сёки» термин «Кахами-бэ» употреблен по отношению к арсеналу мечей людей, хранившихся в храме Исоноками [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 22-23]. Кроме того, во время путешествия старшего сына Икумэ – Хомути-ваю, как со-общает "Кодзики", во всех местах, куда он прибывал, были установлены (с согласия Икумэ) корпорации Хомудзи-бэ [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXXII]. По мнению В.Астона название корпорации происходит от имени принца (Хомути, или Хомудзи).73 В"Нихон-сёки" в этом эпизоде употреблены имя Хому-цу вакэ и название корпорации Хому-цу-бэ [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.; Nihongi, VI, 13-14]. Корпорации «кормильцев» создавались двумя путями: (1) либо такая корпорация фор-мировалась заново, чаще всего из переселенцев (чужаков–неполноправных свободных); но иногда (2) из местного (завоеванного?) населения, и тогда такая корпорация становилась полностью царской (томо), во главе её стоял управляющий царской корпорацией (томо-но мияцуко); (3) либо существовавшая корпорация или группа людей, подчиненная местным властям или кланам, объявлялась «кормильцами», и тогда эта корпорация оставалась на по-печении управляющего владением куни (куни-но мияцуко), который и пересылал во дворец результаты труда корпорации.74 Категория «кормильцев» «минасиро» («царские именные кормильцы»), видимо, оста-валась непосредственно во владении монарха, а «микосиро» («царских потомков кормиль-цы») – закреплялись за членами царского дома75. Главной экономической задачей «кор-мильцев» было обеспечение их хозяев. Все налоги и подати с них поступали в пользу «вла-дельца имени»76. В связи с этим исследователи истолковывают иероглиф «сиро» (кит. дай – «вместо»; «из поколения в поколение»77) как «провиант; провиант для призрения, вспомо-ществования»78. Корпорации «кормильцев», как отмечает М.В.Воробьев, были тесно связаны с цар-ским кланом: их размер зависел от положения члена царского клана, после смерти владельца корпорацию делили между наследниками, даже гибель целой ветви клана не выводила кор-порацию за пределы владения царского клана в целом79. Кроме «та-бэ», «минасиро-бэ» и «микосиро-бэ» с государственным хозяйством были связаны и другие («простые») корпорации неполноправных свободных (бэ). В правление Икумэ упомянуты следующие корпорации: 10 корпораций арсенала в святилище Исонока-ми80; «тотори-бэ» («корпорация ловцов птиц»), управлять которыми был назначен Юкаха Тана, получивший наследственное клановое звание («кабанэ»), Тотори-но миякко («управ-ляющий ловцами птиц»)81; «тори-кахи-бэ» («корпорация кормильцев птиц»); «о-ю(в)э» и «вака-ю(в)э» («старшие и младшие купальщики») [Кодзики, П, LXXTJ; Nihongi, VI, 13-14; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.]. Помимо этого, в связи с царским погребальным (похоронным) обрядом (во время по-хорон «императрицы» Хибасу-химэ) были образованы очень интересные корпорации: «иси-ки-цукури («изготовителей каменных гробов») и «ханиси-бэ» (или хаси-бэ) [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXV; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 19-20]. «Нихон-сёки» сообщает, что, когда умер младший брат Икумэ с материнской стороны (что особо подчеркивается), по старой традиции (Икумэ назвал это «старым (древним) обычаем»; яп. .фуруй фŷ82) были собраны приближенные (кит. цзинь-сú83, камбун киндзюся84) умершего и погребены, стоя и живыми, вокруг курганной насыпи. В течение нескольких дней они не умирали, а плакали и стенали день и ночь. Наконец, они умерли и сгнили. Собаки и вороны, собравшись, сожрали их. Потрясенный этим зрели-щем, Икумэ приказал высшим сановникам придумать, как остановить этот древний, но плохой обычай85 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 28-й год пр.; Nihongi, VI, 18-19]. «Кодзи-ки» называет такой способ захоронения «хйто-гаки» (досл. «ограда из людей»)86 и гово-рит, что таким образом людей захоронили впервые вокруг могилы Ямато-хйко [Кодзи-ки, св.2-й, Судзин; Kojiki, II, LХIII]. Впервые, видимо, нужно понимать так: впервые захоронили живьем и стоя, закопав в землю по горло (то есть способом «хйто-гаки»)87; так как древнеяпонский обычай захоронения с умершим его рабов и слуг описывался ки-тайскими авторами еще в III веке н.э. (курган Бимиху, правительницы государства Нюй-ван-го на Северном Кюсю88[Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во89; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б(1а), 6 – 29а(6б), 1]90). Да и, по «Нихон-сёки», Икумэ настаивает на том, что это «древний обычай». Через некоторое время скончалась «главная жена» Икумэ – Хибасу-химэ Прави-тель решил не повторять печальный опыт предыдущих похорон. Выход был найден од-ним из приближенных – Номи-но сукунэ, который послал гонцов во владение Идзумо за сотней гончаров из корпорации «идзумо-куни-но хаси-бэ»91 (так же: ханиси-бэ, хасэ-бэ92, хани-бэ93), которые под руководством Номи-но сукунэ стали лепить глиняные фигурки людей, лошадей и другие фигурки, получившие название «ханива» (досл. «глиняные круги») или «татэмоно» (досл. «стоящие предметы»)94. Обрадованный правитель издал приказ, запрещавший хоронить людей вместе с их господином, и предписывающий ус-танавливать на могилах глиняные фигурки.95 В награду за заслуги Номи-но сукунэ полу-чил специальное место, где проводил обжиг ханива (др.-яп. катаси-токоро96); был на-значен правителем Икумэ заниматься делами хаси-бэ (досл. «ха(ни)си-бэ сйки»97); в свя-зи с этим Номи-но сукунэ получил наследственное клановое звание (кабанэ) – ха(ни)си-но оми. Кроме того, как можно предполагать из текста «Нихон-сёки», и на что указывает Н.И.Иофан, с этого времени пошла традиция, что ха(ни)си-бэ-но мурадзи, первопредком которых являлся Номи-но сукунэ, ведали (кит. чжу98) похоронами императоров" [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 20-21] Н.И.Иофан трактует функции ха(ни)-си-бэ-но мурадзи («кабанэ», которые, по её мнению получил Номи-но сукунэ ) как «надзирателей за могилами государей», связанных с жреческими должностями, так как специфика работы «ханиси-бэ» требовала специальной выучки, отличного знания тради-ции, канона, непосредственно связанных со священным ритуалом. Такое знание, как считает Н.И.Иофан, в те времена можно было получить только от жрецов; следовательно, корпорация («xaниcu-бэ» была тесно связана со жречеством и подчинена строгой регла-ментации Н.И.Иофан предполагает, что в корпорации «ханиси-бэ» объединялись перво-начально жрецы–скульпторы и находившаяся у них в подчинении группа ремесленни-ков101. На мой взгляд, подобные предположения вполне правомерны, так как в древневос-точных государствах очень часто жреческие функции совмещались с государственны-ми102. Некоторые исследователи подвергают сомнению сообщения источников о захоро-нениях людей со своим господином и версию «Нихон-сёки» о возникновении «хани-ва»103. Так, Г.Б.Навлицкая высказывает предположение, что это легенда китайского про-исхождения, так как находимые археологами «ханива», как правило, располагаются только снаружи курганов – рядами вокруг основания, а в Китае в погребениях глиняная пластика всегда находилась внутри курганов104. Кроме того, в Китае археологически за-свидетельствованы курганы – погребения правителей, в которых действительно найдены останки массовых человеческих и конских жертвоприношений. Позже эти жертвопри-ношения заменяются глиняными изображениями. А в Японии же, как указывает Г.Б. На-влицкая, погребения с человеческими жертвоприношениями вообще не обнаружены105. Другие исследователи более осторожны в своих суждениях. Например, Н.А.Иофан указывает, что «...появление погребальной пластики могло быть вызвано и влиянием континентальной культуры, хотя сходство при ближайшем рассмотрении оказывается чисто функциональным и сводится только к аналогичному назначению скульптуры... Характер и стиль ханива вполне оригинальны, так же как и техника изготовления»106. М.В.Воробьев добавляет: «обычай погребения вместе с умершим его челяди, появив-шийся в Китае и Корее, не имел в Японии широкого распространения и быстро исчез... система погребения вслед за умершим приняла в Японии особые формы, чаще всего вместе с покойником “добровольно” погребался только его родич. Но и этот обычай вы-звал сильное сопротивление, которое и привело к его отмене»107. Такикава Сэйдзиро приводит пример такого захоронения, обнаруженного в провинции Ямато, уезде Такаси, с богатым захоронением знатного человека в задней – круглой части кургана и созахо-ронением человека низкого статуса (раба, по мнению Такикава С.) с простым погребаль-ным инвентарем в передней – квадратной части кургана (типа дзэмпо-коэн-фун)108. Как отмечает Н.А.Иофан, археологические данные говорят, что «ханива» в виде цилиндров появляются в последней четверти Ш века н.э.109, самые ранние изображения «ханива» – дома (храм-жилище) датируются рубежом III-IV веков н.э.110, а изображения людей появляются лишь в V веке111 и широко распространяются в VII веке112 – в позд-ний курганный период. Поэтому, по мнению Н.А.Иофан, «легенда "Нихонги" о проис-хождении ханива, в которой говорится о замене людей глиняными фигурами, отражает более поздние представления. Возможно, что первоначально ханива не только являлись изображением людей, составляющих окружение погребенного вождя (свита, дружинни-ки, слуги), но и... как бы представляли священный ритуал, совершаемый жрецами, ими-тирующими небожителей. При внимательном рассмотрении мир ханива обнаруживает явную связь с синтоистской мифологией, зафиксированной в «Кодзики» и «Нихонги»113. В пользу данной точки зрения может говорить и материал источников. "Нихон-сёки" со-общает, что люди корпорации хаси-бэ, до того как Номи-но сукунэ получил задание де-лать ханива для императорских захоронений, проживали в Идзумо-но куни. То есть тра-диция изготовления ханива существовала задолго до правления Икумэ, что подтвержда-ет археологический материал, где самые ранние ханива в виде цилиндров, датируются концом III века н.э.114 Ханива, по мнению исследователей, развились из полых керамических столбиков–цилиндров, выполненных в технике вадзуми (наложения глиняных колец), в свою оче-редь произошедших, по мнению японского археолога Фумио Мики, от символических ритуальных сосудов без дна хадзи, продолжающих в период кофун (III-VII века) тради-ции керамического производства периода яёи (IV век до н.э. – III век н.э.). Размещение на поверхности погребального кургана (в отличие от китайского обычая располагать глиняные фигуры внутри захоронения) говорило о том, что ханива выполняли функции магической охраны, составляя символическую ограду с магическим табу вокруг холма, охраняя курган116 (часто в ханива делались отверстия для продевания соломовой веревки как символа границы священного места117). Это в значительной степени обусловило столбообразный характер основы и базы ханива.118 В первой половине IV века в связи с указом Икумэ, развитие пластики ханива получило дополнительный стимул, и в IV-VI веках данное искусство достигает исключительного многообразия мотивов (до несколь-ких тысяч): археологи обнаружили множество изображений воинов, жрецов, придвор-ных дам, слуг, земледельцев и животных (размером от 30 см до 1,5 м)119. Правила распо-ложения фигур были строго зафиксированы и соответствовали общей космогонической ориентации погребения170. То есть, можно предполагать, основываясь на различных данных, что «ханива» возникает в связи с формированием раннего синтоизма и его ритуала121 (изгородь с ма-гическим табу122) и складыванием курганной культуры в Центральной Японии («ханива» являлись непременным атрибутом курганных захоронений123). Кроме того, известный на Кюсю обычай созахоронения с господином в могильном кургане (Бимиху и сто рабов в «Вэй-чжи» [Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во124; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б (1а), 6 – 29а(6б), 1]) – в Центральной Японии принял более скромные размеры. Напри-мер, Н.Г.Мунро (с некоторым сомнением) приводит сведения об известных случаях, ко-гда главный курган («мисасаги») сопровождается рядом небольших могил125. М.В. Во-робьев считает, что, если этот обычай и существовал, то в качестве исключительного яв-ления126. При Икумэ, видимо, впервые при похоронах Ямато-хйко, был придуман и ис-пользован такой «варварский» метод «созахоронения» как «хйто-гаки», что и вызвало резкое неприятие его правителем, и запрет данного обычая. О том, что вышеуказанный обычай все же существовал и даже продолжал существовать и после запрета Икумэ, го-ворят последующие повторные запреты (например, при Котоку – см.: [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день; Nihongi, XXV, 29]), на что обращают внимание исследователи127. Косвенным подтверждением возможности событий, описанных в «Нихон-сёки» в связи с возникновением «ханива», является историчность личности Номи-но сукунэ –главы ханиси-бэ. Подробные сведения о его смерти (которых нет в «Кодзики» и «Нихон-сёки») сохранились в местных источниках и были записаны в «Харима-фудоки»: «...в древнее время Номи-но сукунэ из рода гончаров ханиси, возвращаясь в провинцию Ид-зумо, остановился на ночлег на горном поле Кусакабэ; там он заболел и умер. Тогда из провинции Идзумо прибыло много людей, которые понесли его, сменяясь; из речных камней они сделали могильный курган... могильный курган назвали Идзумо-но хакая» [Харима-фудоки, уезд Иибо, горное поле Тати]. Идзумо-но хакая (досл. «усыпальница Идзумо») находится в гористом районе, западнее равнины Тати-но, где разбросано мно-го древних курганов периода кофун, один из которых называется Сукумодзука – он счи-тается местом погребения Номи-но сукунэ128. Развитие государственного хозяйства и рост численности его работников позволил правителям Ямато больше внимания уделить развитию ирригации – основе земледелия, являвшейся одной из основных функций государства на Древнем Востоке129. Так «Ни-хон-сёки» сообщает, что во второй половине своего правления Икумэ отправил в про-винцию Кавати принца Инисики вырыть два пруда130; два пруда было вырыто в провин-ции Ямато Кроме того, «в этом году приказано всем «куни» [гражданским общинам в составе Ямато – С.Д.] приступить к созданию прудов и каналов (кит. чи и гоу соответст-венно)131 в [количестве] свыше восьмисот [или: в большом количестве – С.Д.]. После этого земледелие (кит. нун) стало [государственным] делом (кит. ши; яп. кото)132. По этой причине общинники (кит. бай-син – досл. «сто родов»133) богатели. Поднебесная находилась в великом спокойствии»134 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 35-й год пр.; 10-й месяц; см.: Nihongi, VI, 22]. Исследователи подвергают сомнению столь крупную цифру: 800 прудов и кана-лов135. Но если принять во внимание замечание М.В.Воробьева, что «объемные (гидро-технические – С.Д.) работы оказались по плечу только царской власти»1'6 (как и везде на Востоке137), то в ведении территориальных общин («куни») оставались мелкие ирригаци-онные сооружения – видимо, этой «мелочи» и набралось свыше 800 сооружений. Поэтому, в силу масштабности гидротехнических работ, в Японии, так же как и во всех древневосточных государствах, развитие ирригационной системы, по точному за-мечанию М.В.Воробьева, было связано с созданием царских владений в различных рай-онах страны. А контроль за орошением (как и в Китае) стал считаться государственной функцией – заботой государя138. В правление Икумэ (правителя Суйнина) продолжались попытки расширения внешнеполитических связей. Так, «Нихон-сёки» сообщает: «сын вана. (правителя) Силла [по имени] Чхон-ильчханъ изъявил покорность (досл. «приехал и нашел приют»)» [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 3-й год пр., см.: Nihongi, VI,5]. Событие это произошло в са-мом начале правления Икумэ (традиц. 3-й г. пр.) [т.е. около 332 года испр. хрон.] |. Од¬на из версий, цитируемых в «Нихон-сёки», тут же, сообщает некоторые подробности: «Сначала Чхон-ильчханъ, сев на корабль, встал на якорь во владении (куни) Харима, [где он] жил в селении (мура) Сисаха». Сумэра-микото (правитель) послал в Харима двух своих людей узнать у Чхон-ильчханъа, кто он такой и откуда прибыл, на что Чхон-ильчханъ ответил: "Я (Ваш слуга) являюсь сыном владыки владения» (кор. кук-чу, яп. куни-нуси) [в] Силла". Услышав о том, что в Японии есть мудрый повелитель, Чхон-ильчханъ передал свое владение (кор. кук) своему младшему брату Чжи-ко и поехал в Японию с дарами [Нихон-сёки, св. 6-й, Суйнин, 3-й год пр.; см.: Nihongi, VI, 5-6]. Чхон-ильчханъу было дозволено или остаться на прежнем месте в Сисаха, или поселиться в Идэса на острове Авадзи (недалеко от совр. Осака); но Чхон-ильчханъ испросил разре-шение самому выбрать место жительства. От реки Удзи он проследовал на север через владение (купи) Оми и поселился в Тадзима (на побережье, обращенном к Корее). После этого гончары (кит. тао жэнъ; яп. уэ-хйто)139 из долины Катами в куни Оми стали «сйтаги-хйто» (кит. цзуньжэнь)140 Чхон-ильчханъа. М.В.Воробьев полагает, что эти гончары тоже были переселенцами из Кореи, прибывшими вместе с данным представи-телем правящей династии Силла141, на что могут указывать некоторые значения иерог-лифа “цзун”142. Большинство исследователей склоняются к мысли, что данное событие (прибытие Чхон-ильчханъа) имело место143. Японский ученый Мори К. полагает, что од-на из общин–государств Чинхана – Силла установила таким образом связи с Японией144. Тому, что человек по имени Чхон-ильчханъ прибыл именно из Силла, есть и другие под-тверждения. Первая часть его имени – «чхон» («небо») является хорошо известной ко-рейской фамилией145. Вторая часть («илъчханъ») – это, видимо, фонетическая запись од-ного из двух высших чинов Силла, введенных в 9-й год правления Юри-нисагыма (32 год н.э.) (система 17 рангов) [Самкук-саги, летописи Силла, Юри, 9-й год пр., 32 г.н.э.]146 (см. также: [Бэйши, гл.94, Ш Синьло147]). Первый чин в этой табели о рангах назывался «иболь-чхан», второй
По материалам статьи: Суровень Д.А. Проблемы царствования в Ямато правителя Икумэ (Суйнина) // Античная древность и средние века. Екатеринбург, 1998. С.193-217. ПРОБЛЕМЫ ЦАРСТВОВАНИЯ В ЯМАТО ПРАВИТЕЛЯ ИКУМЭ (СУЙНИНА) Преемником Мимаки-ири-бико (Судзина) в 332 году [исправленной хронологии]1 стал его третий сын от главной жены Мимаки-химэ (или Мима-цу химэ) по имени Ику-мэ-ири-хйко И-сати (Суйнин), или «правитель Икумэ» в «Кодзики», «Нихон-сёки» и «фудоки»2. Мать Икумэ являлась одновременно родной сестрой Мимаки и по женской линии наследования была наследницей титула верховной жрицы–правительницы. Таким образом, Икумэ оказывался сыном женщины, родство с которой давало право на трон. Способ изложения материала в вводной части 6-го свитка "Нихон-сёки" о Икумэ (Суйнине) отличается от подобных сведений в списке «восьми правителей», и прежде всего тем, что здесь указано циклическое обозначение года рождения Икумэ: «правитель [Икумэ] в 29-й год правителя Мимаки [или] в циклический год… "мидзуноэ-нэ" (49-й год цикла), весной, в начальный месяц, день “цутиното-и” [36-й цикл. знак; 1-й день – С.Д.] 1-го месяца по новолунию4 был рожден во дворце (яп. мия) Мидзугаки»3 в Сйки [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, I]4. Ничего подобного ранее (да и после) Ику-мэ мы в «Нихон-сёки» не наблюдаем. Обычно обозначение «29-й год5 Мимаки» (вслед за составителями источника) понимается как «29-й год правления Мимаки». Но, по моему мнению – это указание на возраст Мимаки (Судзина), которое нужно понимать так: «Икумэ родился тогда, когда Мимаки было 29 лет (отроду), или в циклический год… 49-[й] год… цикла»... На рубеже III-IV веков [49]-й год цикла приходится на 29[2] год [испр. хрон.].6 На несоответствия в датировках официальной хронологии «Нихон-сёки» указал и В.Астон: если Суйнин был рожден в 29-й год правления Судзина, а сделан наследным принцем в 48-й год правления Судзина, то тогда ему должно было быть 20 лет отроду, а не 24, как указано в «Нихон-сёки»7 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин; Nihongi, VI, 1]. Икумэ вступил на престол в год "мидзуноэ-тацу" (29-й год цикла) [332 испр. хрон.], и резиденция правителя из Сйки была перенесена в Макимуку, для того чтобы уйти из-под контроля общинной знати Сйки, оказывавшей большое влияние на власть правите-лей Ямато. Достаточно сказать, что шесть первых правителей после Дзимму (с Суйдзэя [2-го] до Корэя [7-го]) были женаты на женщинах из рода "владык округа” (яп. агата-нуси) Сйки, а предки правителя Мимаки – Когэн (8-й) и Кайка (9-й) происходили от од-ной из дочерей "владыки округа" Сйки. Резиденция отца Икумэ – правителя Мимаки да-же располагалась в Сйки. На следующий год «главной женой» («императрицей») Икумэ стала Сахо-бимэ8 («знатная девушка / принцесса Сахо» – местности в Ямато). Именно с ней связана вспыхнувшая внутри правящего дома борьба за власть9, в ко-торой чётко прослеживалось столкновение матрилинейного и патрилинейного принци-пов передачи власти. «Нихон-сёки» и «Кодзики» подчеркивают этот момент: «старший брат императрицы с материнской стороны “кими” (кит. ван)10 Сахо-хйко замыслил заго-вор и обратился к “императрице”, говоря следующее: «Кого ты любишь больше всего – своего старшего брата или своего супруга?». На это «императрица» ответила: «Я люблю моего старшего брата» [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI,7; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXI]. Аргументы, которыми склонял к заговору свою сестру Сахо-хйко, тоже очень показательны: пока она красива – она имеет влияние на правите-ля, но как только ее красота увянет это влияние прекратится, а в Поднебесной много прекрасных женщин, которые будут искать благосклонности правителя. Красоте дове-рять нельзя (видимо, с намеком: что кровное родство – более надежная опора в жизни, чем любовная связь, основанная на проходящей молодости и красоте). И Сахо-хйко предлагает своей сестре ради него перерезать горло Икумэ во сне, и после этого всту-пить на трон и вместе, вдвоем, править Поднебесной (в качестве супругов [?]) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 4-й год пр.; Nihongi, VI, 7-8; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXX]. «Императрица» долго колебалась, но не смогла убить Икумэ и, более того, рас-крыла заговор своему супругу. Икумэ собрал войско из соседних районов (он был в Кумэ, во дворце Така-мия). Полководцем был назначен Яцунада (дальний предок Кодзукэ-но кими). Но Сахо-хйко укрылся в укреплении Инаки, а Сахо-бимэ сбежала к своему брату. Попытка выкрасть её или уговорить уйти из Инаки не удалась11. Во время штурма укрепления подожгли, вои-ны мятежников разбежались, а брат и сестра – заговорщики погибли в огне [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 5-й год пр.; Nihongi, VI, 9-10; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXX-LXXI]. Таким образом, мятеж был подавлен, победил патрилинейный принцип передачи власти.12 После восстановления порядка, Икумэ, как и ранее его отец Мимаки, занялся во-просами культа и храмовыми хозяйствами: 1) заменил верховную жрицу культа Аматэ-расу (культа дома правителей Ямато) Тоё-суки-ири-химэ (дочь Мимаки, которая была назначена на эту должность в ходе религиозных реформ правителя Мимаки) своей доче-рью – Ямато-химэ. Первоначально поклонение Аматэрасу осуществлялось у Удзу-каси-но мото (досл. “Основание священного дерева Каси”)13 в Сйки, районом, с которым бы-ли связаны все первые правители Ямато. Но на следующий год14 культовый центр Ама-тэрасу (и ее культовые вещи, прежде всего – «священное зеркало»15) был перенесен в Исэ, на берег реки Исудзу у Каха-ками, где для этого там специально был построен храм Ватарахи – «дворец воздержания» (или «поклонения»). Это нынешнее святилище Ама-тэрасу в Исэ16, датируемое исследователями IV веком н.э. [Нихон-сёки. св.6-й, Суйнин, 25-й год пр.; год хиното-ми; Nihongi, VI, 15-17]. Как добавляет «Дзинно-сётоки», предок клана Накатоми-о-касима стал верховным жрецом, а О-хата-нуси был назначен “о-каннуси” святилища («великим божественным хозяином» – главным жрецом) [Jinno-shotoki, I, Suinin, 74]. По мнению авторов «Дзинно-сётоки» – святилище в Исэ стало «императорским святилищем» для всей страны [Jinno-shotoki, 1, Suinin, 74]; 2) для осу-ществления культа Великого бога Ямато были назначены жрецы и жрицы, а также выде-лены земли для храмового хозяйства этого бога в селении Инаси [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, год хиното-ми; Nihongi, VI, 17]; 3) снова для обеспечения культовых потребно-стей были определены для всех святилищ «священные земли» и «священные дворы» храмовых хозяйств [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.: Nihongi, VI, 18]; 4) в прав-ление Икумэ упоминается термин «си-кан» (кит. цы-гуань), который некоторые исследо-ватели переводят как «Ведомство Культа» (Department of Worship)17 или трактуют как «каму-цукаса» – «управление религиозных дел», «священное управление»18, хотя китай-ское значение этих иероглифов – «жрец, исполнитель обряда жертвоприношения»19 [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр., Nihongi, VI, 18]; 5) Мононобэ-но Тотинэ в ранге «о-мурадзи» («великий мурадзи [глава корпорации неполноправных свободных]») был назначен заведовать20 «священными драгоценностями» («регалиями») Идзумо-но куни; некоторые исследователи предполагают, что в это время, как и святилище в Исэ, было построено «Великое святилище Идзумо»21. Сохраняющаяся нестабильность внутреннего положения вынуждала правителей Ямато постоянно заботиться о вооружении: Икумэ приказал сложить22 луки, стрелы и крестообразные мечи в святилищах всех богов23 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]; кроме того, сын Икумэ – Иниси-но-ири-бико (в «Нихон-сёки»: Ини-сики) приказал сделать тысячу крестообразных мечей (сначала хранившихся в Осака24) и сложил их в храме бога Исоноками [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LX1X]. Сам Инисики был назначен управлять «священными сокровищами» святилища Исоноками, получив таким образом, видимо, возможность осуществлять контроль и над арсеналом святилища [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. Для выполнения этих функций Икумэ даровал десять корпораций, среди которых было несколько непо-средственно связанных с военным делом: тати-нухи-бэ («изготовители щитов»), ками-ю-гэ-бэ («строгальщиков священных луков»); каму-я-цукури-бэ («изготовителей священ-ных стрел»), каму-осака-бэ («священных наказании корпорация»), тати-хаки-бэ («ме-ченосцев»)25. К этим корпорациям относилась и корпорация ками-осака-бэ – видимо, из-начально связанная с арсеналом, так как Осака было местом, где первоначально храни-лась 1000 мечей.26 Непосредственно арсеналом в святилище Исоноками заведовал Ити-каха из семьи Касуга-но оми; предок Мононобэ-но обито. Таким образом, корпорации арсенала оказались отнесены к корпорациям мононобэ (оружейников и императорских гвардейцев) [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 23]. При Икумэ шло дальнейшее развитие государственного хозяйства. По мнению ис-следователей, в IV веке появляется такая разновидность государственных хозяйств как миякэ.27 Это очень хорошо согласуется с данными письменных источников, если учесть результаты ревизии хронологии "Нихон-сёки". В начале правления Икумэ [т.е. в середи-не 30-х годов IV века н.э. испр. хрон.] упоминаются миякэ, построенные в селении Ку-мэ28 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 27-й год пр.; Nihongi, VI, 18]. Термин «миякэ» записан в тексте "Нихон-сёки" китайскими иероглифами «тунь-цан» (досл. "накопительные ам-бары"29 или "житница военного поселения")30, которые переводятся исследователями как «склад, амбар; строение для хранения зерна»31. По мнению М.В.Воробьева, происхожде-ние этого зерна могло быть разным: 1) поступало с «царских полей» (мита32) в том чис-ле и из «царских округов» (миагата); либо 2) от глав кланов и местного населения в ви-де дани и налогов; причем, как указывают этот же и другие ученые, первый вариант сде-лался ведущим (урожай с «царских полей» хранился в «миякэ»33); в результате этого по-нятие «миякэ» было перенесено и на царские земли, где находились «миякэ»34, поэтому под «миякэ» стали подразумевать «царское владение»35, которое включало в себя «цар-ские поля» (мита36), «царские амбары» (собственно «миякэ») и земледельческие корпо-рации, обрабатывавшие эти поля (та-бэ)37. На это может указывать один из вариантов иероглифической записи термина миякэ в «фудоки»: кит. юй-чжай – досл. "император-ская усадьба / императорские участки земли"38. В общем, как подчеркивает М.В. Воробьев, истоки возникновения , как и механизм образования царских владений – одна из проблем историографии.39 Но решение пробле-мы возможно, если рассмотреть вопрос с точки зрения общих закономерностей возник-новения государственных хозяйств в древнем мире. Некоторые исследователи считают, что эти царские владения (миякэ) возникли на основе храмовых («жреческих») «священных амбаров» и «священных полей» (на что может указывать и один из вариантов записи и перевода терминов «ми-якэ» и «ми-та»40), то есть прежнего коллективного фонда общины, ставшего собственностью правителя. Это очень хорошо прослеживается в функциях, выполняемых царским хозяйством: уро-жай с царских владений использовался для общественных нужд41 – в качестве страхово-го и резервного фонда (в 536 году это было подтверждено особым указом правителя, а в 567 году в период голода в бедствующие районы было доставлено зерно из соседних районов [Nihongi; XVI-П, 12; XIX, 58]42). То есть функции, которые ранее выполнял кол-лективный фонд общины, сохранялись за государственным хозяйством даже еще в VI веке н.э. Подобная ситуация существовала в древнем мире во всех древневосточных странах.43 По мнению М.В.Воробьева, инициатива и право создания «миякэ» целиком нахо-дились в руках монарха. Такие владения создавались на целине, на конфискованных или подаренных угодьях.44 Этот же ученый отмечает, что только правитель создавал миякэ и распоряжался ими. В «Нихон-сёки» (в 11-м свитке «Нинтоку») упоминается указ Икумэ (Суйнина), по которому «царские поля и амбары Ямато» (Ямато-но мита оёби миякэ – под «Ямато» можно понимать, судя по иероглифу «Ва / Ямато», а также трактовке М.В. Воробьева – государство Ямато45) считались владением только правящего монарха и ни-кого более, даже не сына правителя [Нихон-сёки, св. 11-и, Нинтоку; Nihongi, XJ.,3]46. Но «царские владения» могли управляться членами царского клана47, принцами или други-ми знатными людьми48. Так в правление Икумэ упоминается Тадзима-мори, ставший ос-нователем клана «Миякэ-но мурадзи», который, по мнению Б.Х.Чемберлэйна и В.Астона, был кланом «управляющих императорскими зернохранилищами (амбарами)», может быть, какой-нибудь определенной местности49 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 99-й год пр., Nihongi, VI, 27; Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXTV]. Наоки Кодзирō на основе анализа текстов источников выделяет два вида миякэ по признаку управления: 1) миякэ, находившиеся под управлением местных знатных кланов; 2) миякэ, находившиеся под управлением присылаемых из центра чиновников (служилых людей).50 Как правило, как отмечает Варге Ларе, «миякэ» управлялись высшими должност-ными лицами, назначаемыми двором Ямато, с рангом «томо-но мияцуко» («управляю-щий корпорацией»)51, видимо, по причине того, что этому чиновнику нужно было руко-водить и рабочей силой (табэ – «земледельческими корпорациями») данного «царского владения». М.В.Воробьев считает, что. возможно, с этими владениями были связаны ре-месленники (томо-бэ), содержавшиеся за счет урожаев с «царских полей» (такая ситуа-ция была в странах древнего Востока52), в обработке которых они также могли прини-мать участие; а также воины, расквартированные вокруг таких владений. На мысль от-носительно воинов в «миякэ» исследователей наводит уже первое упоминание о «миякэ» в деревне Кумэ. Само поселение Кумэ возникло в период правления Каму-ямато-иварэ-бико (Дзимму), когда к западу от горы Унэби (района резиденции и «фамильного клад-бища» первых правителей Ямато), на берегу реки осели воины клана О-кумэ (дружинни-ков Дзимму) [Нихон-сёки, св.3-й, Дзимму, 2-й год пр., Nihongi, Ш, 32]. Сам термин «ку-мэ», как указывает В.Астон, стал синонимом слова «воин»53. Поэтому В.Астон считает, что в Кумэ были расквартированы войска, и там же находились хранилища («миякэ») с зерном в качестве провианта для армии.54 Археологический материал подтверждает эти предположения: в районе царских владений всегда наблюдается скопление мелких кур-ганов. Эти курганы, по мнению ученых, принадлежали воинам, жившим в этих владени-ях и получавших здесь все необходимое: пищу, провиант, оружие55. Военное значение некоторых «миякэ» легко прослеживается по их расположению – они располагались на транспортных маршрутах, вблизи или внутри «вражеских» земель (чтобы оказывать давление на эти «сопротивляющиеся» территории), а также на территориях, перешедших в государственную собственность после поражения местных сил (в качестве «компенса-ции»)56. На военное значение «миякэ» указывают и варианты иероглифической записи этого термина в источниках (кит. тунь-цан – досл. "склад военного поселения" в «Ни-хон-сёки»; кит. тунь-чжай – досл. "дома / земельные участки военного поселения" в «Кодзики»57), где иероглиф «тунь» имеет значения «укреплять границы военными посе-лениями; стоять гарнизонами» и «военное поселение».58 Все исследователи указывают на тесную связь «царских зернохранилищ» («миякэ») с «царскими полями» (мита), так как, по мнению Н.И.Конрада, если существуют амба-ры, значит, должны существовать и поля, откуда свозится зерно. Следовательно, как считает Н.И.Конрад, можно говорить о существовании в этот период «царских полей» (мита)», несмотря на то, что “мита” впервые упоминаются позднее (при Ōтараси-хйко / Кэйко – конец 30-х - начало 40-х годов IV века испр. хрон.)59. Происхождение «мита» исследователи также связывают со «священными полями» (на что может указывать и сам термин «мита» – досл. "священное / императорское поле"), то есть с землями кол-лективного фонда общины.60 Но поздняя иероглифическая запись (кит. тунъ-тянь – досл. "поля военного поселения") может указывать на связь с военными поселениями. На это обращает внимание и Варгё Ларс, указывая, что в Китае в период империи Хань термин «тунь-тянь» означал земли, обрабатываемые воинами–колонистами в отдаленных (ок-раинных) землях для самообеспечения продуктами, так как снабжение их из централь-ных районов было невозможно61. Но, на мой взгляд, такая ситуация в Японии могла быть только в отдаленных окраинных землях. В освоенных районах, по общему мнению исследователей, в «миякэ» на «царских полях» трудились члены земледельческих кор-пораций (ma-бэ)62, под надсмотром должностных лиц (та-цукаса, или мита-но цукаса)63. Развитие царского (государственного) хозяйства в правление Икумэ (Суйнина) свя-зано и с возникновением такого института неполноправных свободных (яп. бэ, бэмин) как «минасиро» («царские именные кормильцы») и «микосиро» («царских потомков кормильцы»). Эти «кормильцы» были тесно связаны с «царскими полями» (мита) и «царскими амбарами» (миякэ).64 Впервые в источниках «кормильцы» упоминаются в связи с сыном Икумэ: Итоси-вакэ «вследствие того, что он не имел детей, сделал Ито-cu-бэ своей заменой»65 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXIX]. Но некоторые иссле-дователи подвергают сомнению это сообщение по причине «ранней хронологии».66 М.В. Воробьев считает, что «...вовсе отрицать существование кормильцев до VI века не при-ходится...»; «кормильцы, связанные как с именами царей, так и с названиями дворцов-храмов, это архаичная и довольно редкая категория, существовавшая до V века вклю-чительно...».67 Однако, если отказаться от искаженной хронологии "Нихон-сёки" и при-нять исправленную, то это событие будет вполне закономерным в ряду других свиде-тельств, так как, видимо, оно приходится на 30-е годы IV века [между 332-338 испр. хрон.]. Исследователи считают, что в связи с разрастанием дома правителей появилась не-обходимость в распределении «бэ» для содержания членов царской семьи, в том числе и бэминов–землепашцев, поэтому при Икумэ были созданы «микосиро-бэ» – из различных родов взяты люди, из них образованы новые «корпорации» (бэ) под властью дома прави-теля.68 На мой взгляд, требуется уточнение – данные «люди» изначально по положению являлись неполноправными свободными. По версии «Кодзики» «кормильцы» – это группы людей, которые создавались для увековечения имени знатного лица69 [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, О, LXIX]. Ряд ис-следователей подвергают сомнению эту точку зрения, считая ее легендой, восходящей ко времени составления «Кодзики» на том основании, что «кормильцы» часто получали названия не от имен правителей и правительниц, а от названий дворца правителя, или местности.70 Но другие исследователи указывают, что забота о сохранении «навечно» имени рода относилась к числу важнейших в родоплеменных и раннеклассовых общест-вах.71 Поэтому к имени соответствующего лица или к названию резиденции добавлялся показатель корпорации – «бэ»72, в результате получалось название «кормильцев». В свя-зи с этим, на мой взгляд, в правление Икумэ упоминается еще одна корпорация «кор-мильцев», связанная с названием резиденции еще одного сына Икумэ – Инисики-но ири-бико, жившего во дворце (мия) Кахами в Тотори в провинции Идзумо: «...он жил в этом дворце (мия) и установил [корпорацию] Кахаками-бэ» [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXIX]. В «Нихон-сёки» термин «Кахами-бэ» употреблен по отношению к арсеналу мечей людей, хранившихся в храме Исоноками [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 39-й год пр.; Nihongi, VI, 22-23]. Кроме того, во время путешествия старшего сына Икумэ – Хомути-ваю, как со-общает "Кодзики", во всех местах, куда он прибывал, были установлены (с согласия Икумэ) корпорации Хомудзи-бэ [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, П, LXXII]. По мнению В.Астона название корпорации происходит от имени принца (Хомути, или Хомудзи).73 В"Нихон-сёки" в этом эпизоде употреблены имя Хому-цу вакэ и название корпорации Хому-цу-бэ [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.; Nihongi, VI, 13-14]. Корпорации «кормильцев» создавались двумя путями: (1) либо такая корпорация фор-мировалась заново, чаще всего из переселенцев (чужаков–неполноправных свободных); но иногда (2) из местного (завоеванного?) населения, и тогда такая корпорация становилась полностью царской (томо), во главе её стоял управляющий царской корпорацией (томо-но мияцуко); (3) либо существовавшая корпорация или группа людей, подчиненная местным властям или кланам, объявлялась «кормильцами», и тогда эта корпорация оставалась на по-печении управляющего владением куни (куни-но мияцуко), который и пересылал во дворец результаты труда корпорации.74 Категория «кормильцев» «минасиро» («царские именные кормильцы»), видимо, оста-валась непосредственно во владении монарха, а «микосиро» («царских потомков кормиль-цы») – закреплялись за членами царского дома75. Главной экономической задачей «кор-мильцев» было обеспечение их хозяев. Все налоги и подати с них поступали в пользу «вла-дельца имени»76. В связи с этим исследователи истолковывают иероглиф «сиро» (кит. дай – «вместо»; «из поколения в поколение»77) как «провиант; провиант для призрения, вспомо-ществования»78. Корпорации «кормильцев», как отмечает М.В.Воробьев, были тесно связаны с цар-ским кланом: их размер зависел от положения члена царского клана, после смерти владельца корпорацию делили между наследниками, даже гибель целой ветви клана не выводила кор-порацию за пределы владения царского клана в целом79. Кроме «та-бэ», «минасиро-бэ» и «микосиро-бэ» с государственным хозяйством были связаны и другие («простые») корпорации неполноправных свободных (бэ). В правление Икумэ упомянуты следующие корпорации: 10 корпораций арсенала в святилище Исонока-ми80; «тотори-бэ» («корпорация ловцов птиц»), управлять которыми был назначен Юкаха Тана, получивший наследственное клановое звание («кабанэ»), Тотори-но миякко («управ-ляющий ловцами птиц»)81; «тори-кахи-бэ» («корпорация кормильцев птиц»); «о-ю(в)э» и «вака-ю(в)э» («старшие и младшие купальщики») [Кодзики, П, LXXTJ; Nihongi, VI, 13-14; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 23-й год пр.]. Помимо этого, в связи с царским погребальным (похоронным) обрядом (во время по-хорон «императрицы» Хибасу-химэ) были образованы очень интересные корпорации: «иси-ки-цукури («изготовителей каменных гробов») и «ханиси-бэ» (или хаси-бэ) [Кодзики, св.2-й, Суйнин; Kojiki, II, LXXV; Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 19-20]. «Нихон-сёки» сообщает, что, когда умер младший брат Икумэ с материнской стороны (что особо подчеркивается), по старой традиции (Икумэ назвал это «старым (древним) обычаем»; яп. .фуруй фŷ82) были собраны приближенные (кит. цзинь-сú83, камбун киндзюся84) умершего и погребены, стоя и живыми, вокруг курганной насыпи. В течение нескольких дней они не умирали, а плакали и стенали день и ночь. Наконец, они умерли и сгнили. Собаки и вороны, собравшись, сожрали их. Потрясенный этим зрели-щем, Икумэ приказал высшим сановникам придумать, как остановить этот древний, но плохой обычай85 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 28-й год пр.; Nihongi, VI, 18-19]. «Кодзи-ки» называет такой способ захоронения «хйто-гаки» (досл. «ограда из людей»)86 и гово-рит, что таким образом людей захоронили впервые вокруг могилы Ямато-хйко [Кодзи-ки, св.2-й, Судзин; Kojiki, II, LХIII]. Впервые, видимо, нужно понимать так: впервые захоронили живьем и стоя, закопав в землю по горло (то есть способом «хйто-гаки»)87; так как древнеяпонский обычай захоронения с умершим его рабов и слуг описывался ки-тайскими авторами еще в III веке н.э. (курган Бимиху, правительницы государства Нюй-ван-го на Северном Кюсю88[Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во89; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б(1а), 6 – 29а(6б), 1]90). Да и, по «Нихон-сёки», Икумэ настаивает на том, что это «древний обычай». Через некоторое время скончалась «главная жена» Икумэ – Хибасу-химэ Прави-тель решил не повторять печальный опыт предыдущих похорон. Выход был найден од-ним из приближенных – Номи-но сукунэ, который послал гонцов во владение Идзумо за сотней гончаров из корпорации «идзумо-куни-но хаси-бэ»91 (так же: ханиси-бэ, хасэ-бэ92, хани-бэ93), которые под руководством Номи-но сукунэ стали лепить глиняные фигурки людей, лошадей и другие фигурки, получившие название «ханива» (досл. «глиняные круги») или «татэмоно» (досл. «стоящие предметы»)94. Обрадованный правитель издал приказ, запрещавший хоронить людей вместе с их господином, и предписывающий ус-танавливать на могилах глиняные фигурки.95 В награду за заслуги Номи-но сукунэ полу-чил специальное место, где проводил обжиг ханива (др.-яп. катаси-токоро96); был на-значен правителем Икумэ заниматься делами хаси-бэ (досл. «ха(ни)си-бэ сйки»97); в свя-зи с этим Номи-но сукунэ получил наследственное клановое звание (кабанэ) – ха(ни)си-но оми. Кроме того, как можно предполагать из текста «Нихон-сёки», и на что указывает Н.И.Иофан, с этого времени пошла традиция, что ха(ни)си-бэ-но мурадзи, первопредком которых являлся Номи-но сукунэ, ведали (кит. чжу98) похоронами императоров" [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 32-й год пр.; Nihongi, VI, 20-21] Н.И.Иофан трактует функции ха(ни)-си-бэ-но мурадзи («кабанэ», которые, по её мнению получил Номи-но сукунэ ) как «надзирателей за могилами государей», связанных с жреческими должностями, так как специфика работы «ханиси-бэ» требовала специальной выучки, отличного знания тради-ции, канона, непосредственно связанных со священным ритуалом. Такое знание, как считает Н.И.Иофан, в те времена можно было получить только от жрецов; следовательно, корпорация («xaниcu-бэ» была тесно связана со жречеством и подчинена строгой регла-ментации Н.И.Иофан предполагает, что в корпорации «ханиси-бэ» объединялись перво-начально жрецы–скульпторы и находившаяся у них в подчинении группа ремесленни-ков101. На мой взгляд, подобные предположения вполне правомерны, так как в древневос-точных государствах очень часто жреческие функции совмещались с государственны-ми102. Некоторые исследователи подвергают сомнению сообщения источников о захоро-нениях людей со своим господином и версию «Нихон-сёки» о возникновении «хани-ва»103. Так, Г.Б.Навлицкая высказывает предположение, что это легенда китайского про-исхождения, так как находимые археологами «ханива», как правило, располагаются только снаружи курганов – рядами вокруг основания, а в Китае в погребениях глиняная пластика всегда находилась внутри курганов104. Кроме того, в Китае археологически за-свидетельствованы курганы – погребения правителей, в которых действительно найдены останки массовых человеческих и конских жертвоприношений. Позже эти жертвопри-ношения заменяются глиняными изображениями. А в Японии же, как указывает Г.Б. На-влицкая, погребения с человеческими жертвоприношениями вообще не обнаружены105. Другие исследователи более осторожны в своих суждениях. Например, Н.А.Иофан указывает, что «...появление погребальной пластики могло быть вызвано и влиянием континентальной культуры, хотя сходство при ближайшем рассмотрении оказывается чисто функциональным и сводится только к аналогичному назначению скульптуры... Характер и стиль ханива вполне оригинальны, так же как и техника изготовления»106. М.В.Воробьев добавляет: «обычай погребения вместе с умершим его челяди, появив-шийся в Китае и Корее, не имел в Японии широкого распространения и быстро исчез... система погребения вслед за умершим приняла в Японии особые формы, чаще всего вместе с покойником “добровольно” погребался только его родич. Но и этот обычай вы-звал сильное сопротивление, которое и привело к его отмене»107. Такикава Сэйдзиро приводит пример такого захоронения, обнаруженного в провинции Ямато, уезде Такаси, с богатым захоронением знатного человека в задней – круглой части кургана и созахо-ронением человека низкого статуса (раба, по мнению Такикава С.) с простым погребаль-ным инвентарем в передней – квадратной части кургана (типа дзэмпо-коэн-фун)108. Как отмечает Н.А.Иофан, археологические данные говорят, что «ханива» в виде цилиндров появляются в последней четверти Ш века н.э.109, самые ранние изображения «ханива» – дома (храм-жилище) датируются рубежом III-IV веков н.э.110, а изображения людей появляются лишь в V веке111 и широко распространяются в VII веке112 – в позд-ний курганный период. Поэтому, по мнению Н.А.Иофан, «легенда "Нихонги" о проис-хождении ханива, в которой говорится о замене людей глиняными фигурами, отражает более поздние представления. Возможно, что первоначально ханива не только являлись изображением людей, составляющих окружение погребенного вождя (свита, дружинни-ки, слуги), но и... как бы представляли священный ритуал, совершаемый жрецами, ими-тирующими небожителей. При внимательном рассмотрении мир ханива обнаруживает явную связь с синтоистской мифологией, зафиксированной в «Кодзики» и «Нихонги»113. В пользу данной точки зрения может говорить и материал источников. "Нихон-сёки" со-общает, что люди корпорации хаси-бэ, до того как Номи-но сукунэ получил задание де-лать ханива для императорских захоронений, проживали в Идзумо-но куни. То есть тра-диция изготовления ханива существовала задолго до правления Икумэ, что подтвержда-ет археологический материал, где самые ранние ханива в виде цилиндров, датируются концом III века н.э.114 Ханива, по мнению исследователей, развились из полых керамических столбиков–цилиндров, выполненных в технике вадзуми (наложения глиняных колец), в свою оче-редь произошедших, по мнению японского археолога Фумио Мики, от символических ритуальных сосудов без дна хадзи, продолжающих в период кофун (III-VII века) тради-ции керамического производства периода яёи (IV век до н.э. – III век н.э.). Размещение на поверхности погребального кургана (в отличие от китайского обычая располагать глиняные фигуры внутри захоронения) говорило о том, что ханива выполняли функции магической охраны, составляя символическую ограду с магическим табу вокруг холма, охраняя курган116 (часто в ханива делались отверстия для продевания соломовой веревки как символа границы священного места117). Это в значительной степени обусловило столбообразный характер основы и базы ханива.118 В первой половине IV века в связи с указом Икумэ, развитие пластики ханива получило дополнительный стимул, и в IV-VI веках данное искусство достигает исключительного многообразия мотивов (до несколь-ких тысяч): археологи обнаружили множество изображений воинов, жрецов, придвор-ных дам, слуг, земледельцев и животных (размером от 30 см до 1,5 м)119. Правила распо-ложения фигур были строго зафиксированы и соответствовали общей космогонической ориентации погребения170. То есть, можно предполагать, основываясь на различных данных, что «ханива» возникает в связи с формированием раннего синтоизма и его ритуала121 (изгородь с ма-гическим табу122) и складыванием курганной культуры в Центральной Японии («ханива» являлись непременным атрибутом курганных захоронений123). Кроме того, известный на Кюсю обычай созахоронения с господином в могильном кургане (Бимиху и сто рабов в «Вэй-чжи» [Сань-го-чжи, Вэй-чжи, гл.30, Во124; Вэй-чжи, вожэнь-пу, цзюань 30, л.23б (1а), 6 – 29а(6б), 1]) – в Центральной Японии принял более скромные размеры. Напри-мер, Н.Г.Мунро (с некоторым сомнением) приводит сведения об известных случаях, ко-гда главный курган («мисасаги») сопровождается рядом небольших могил125. М.В. Во-робьев считает, что, если этот обычай и существовал, то в качестве исключительного яв-ления126. При Икумэ, видимо, впервые при похоронах Ямато-хйко, был придуман и ис-пользован такой «варварский» метод «созахоронения» как «хйто-гаки», что и вызвало резкое неприятие его правителем, и запрет данного обычая. О том, что вышеуказанный обычай все же существовал и даже продолжал существовать и после запрета Икумэ, го-ворят последующие повторные запреты (например, при Котоку – см.: [Нихон-сёки, св.25-й, Котоку, 2-й год пр., 3-й месяц, 22-й день; Nihongi, XXV, 29]), на что обращают внимание исследователи127. Косвенным подтверждением возможности событий, описанных в «Нихон-сёки» в связи с возникновением «ханива», является историчность личности Номи-но сукунэ –главы ханиси-бэ. Подробные сведения о его смерти (которых нет в «Кодзики» и «Нихон-сёки») сохранились в местных источниках и были записаны в «Харима-фудоки»: «...в древнее время Номи-но сукунэ из рода гончаров ханиси, возвращаясь в провинцию Ид-зумо, остановился на ночлег на горном поле Кусакабэ; там он заболел и умер. Тогда из провинции Идзумо прибыло много людей, которые понесли его, сменяясь; из речных камней они сделали могильный курган... могильный курган назвали Идзумо-но хакая» [Харима-фудоки, уезд Иибо, горное поле Тати]. Идзумо-но хакая (досл. «усыпальница Идзумо») находится в гористом районе, западнее равнины Тати-но, где разбросано мно-го древних курганов периода кофун, один из которых называется Сукумодзука – он счи-тается местом погребения Номи-но сукунэ128. Развитие государственного хозяйства и рост численности его работников позволил правителям Ямато больше внимания уделить развитию ирригации – основе земледелия, являвшейся одной из основных функций государства на Древнем Востоке129. Так «Ни-хон-сёки» сообщает, что во второй половине своего правления Икумэ отправил в про-винцию Кавати принца Инисики вырыть два пруда130; два пруда было вырыто в провин-ции Ямато Кроме того, «в этом году приказано всем «куни» [гражданским общинам в составе Ямато – С.Д.] приступить к созданию прудов и каналов (кит. чи и гоу соответст-венно)131 в [количестве] свыше восьмисот [или: в большом количестве – С.Д.]. После этого земледелие (кит. нун) стало [государственным] делом (кит. ши; яп. кото)132. По этой причине общинники (кит. бай-син – досл. «сто родов»133) богатели. Поднебесная находилась в великом спокойствии»134 [Нихон-сёки, св.6-й, Суйнин, 35-й год пр.; 10-й месяц; см.: Nihongi, VI, 22]. Исследователи подвергают сомнению столь крупную цифру: 800 прудов и кана-лов135. Но если принять во внимание замечание М.В.Воробьева, что «объемные (гидро-технические – С.Д.) работы оказались по плечу только царской власти»1'6 (как и везде на Востоке137), то в ведении территориальных общин («куни») оставались мелкие ирригаци-онные сооружения – видимо, этой «мелочи» и набралось свыше 800 сооружений. Поэтому, в силу масштабности гидротехнических работ, в Японии, так же как и во всех древневосточных государствах, развитие ирригационной системы, по точному за-мечанию М.В.Воробьева, было связано с созданием царских владений в различных рай-онах страны. А контроль за орошением (как и в Китае) стал считаться государственной функцией – заботой государя138. В правление Икумэ (правителя Суйнина) продолжались попытки расширения внешнеполитических связей. Так, «Нихон-сёки» сообщает: «сын вана. (правителя) Силла [по имени] Чхон-ильчханъ изъявил покорность (досл. «приехал и нашел приют»)» [Ни-хон-сёки, св.6-й, Суйнин, 3-й год пр., см.: Nihongi, VI,5]. Событие это произошло в са-мом начале правления Икумэ (традиц. 3-й г. пр.) [т.е. около 332 года испр. хрон.] |. Од¬на из версий, цитируемых в «Нихон-сёки», тут же, сообщает некоторые подробности: «Сначала Чхон-ильчханъ, сев на корабль, встал на якорь во владении (куни) Харима, [где он] жил в селении (мура) Сисаха». Сумэра-микото (правитель) послал в Харима двух своих людей узнать у Чхон-ильчханъа, кто он такой и откуда прибыл, на что Чхон-ильчханъ ответил: "Я (Ваш слуга) являюсь сыном владыки владения» (кор. кук-чу, яп. куни-нуси) [в] Силла". Услышав о том, что в Японии есть мудрый повелитель, Чхон-ильчханъ передал свое владение (кор. кук) своему младшему брату Чжи-ко и поехал в Японию с дарами [Нихон-сёки, св. 6-й, Суйнин, 3-й год пр.; см.: Nihongi, VI, 5-6]. Чхон-ильчханъу было дозволено или остаться на прежнем месте в Сисаха, или поселиться в Идэса на острове Авадзи (недалеко от совр. Осака); но Чхон-ильчханъ испросил разре-шение самому выбрать место жительства. От реки Удзи он проследовал на север через владение (купи) Оми и поселился в Тадзима (на побережье, обращенном к Корее). После этого гончары (кит. тао жэнъ; яп. уэ-хйто)139 из долины Катами в куни Оми стали «сйтаги-хйто» (кит. цзуньжэнь)140 Чхон-ильчханъа. М.В.Воробьев полагает, что эти гончары тоже были переселенцами из Кореи, прибывшими вместе с данным представи-телем правящей династии Силла141, на что могут указывать некоторые значения иерог-лифа “цзун”142. Большинство исследователей склоняются к мысли, что данное событие (прибытие Чхон-ильчханъа) имело место143. Японский ученый Мори К. полагает, что од-на из общин–государств Чинхана – Силла установила таким образом связи с Японией144. Тому, что человек по имени Чхон-ильчханъ прибыл именно из Силла, есть и другие под-тверждения. Первая часть его имени – «чхон» («небо») является хорошо известной ко-рейской фамилией145. Вторая часть («илъчханъ») – это, видимо, фонетическая запись од-ного из двух высших чинов Силла, введенных в 9-й год правления Юри-нисагыма (32 год н.э.) (система 17 рангов) [Самкук-саги, летописи Силла, Юри, 9-й год пр., 32 г.н.э.]146 (см. также: [Бэйши, гл.94, Ш Синьло147]). Первый чин в этой табели о рангах назывался «иболь-чхан», второй
43.
Сфера "казачья муза"
(публикация автора на scipeople)
Сфера "казачья муза"
(публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Стихи.ру , 2011
Поэма "Казачья муза и эхо гулага" естественно "вытекает" из осуществляемой идеи собрания казачьих песен "Песни казачьего календаря" (http://www.stihi.ru/2009/03/19/3670), которые были подвергнуты уничтожению диктатурой большевиков, наряду с "Расказачиванием" (геноцидом) Дона, подробнее:
http://kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=59&Itemid=70,
http://www.kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=90&Itemid=101.
Первой жертвой "Расказачивания" был император Николай II (символизирующий казачество, Верховный атаман войска Донского), ритуально казнённый вместе со всей своей семьёй, включая детей и прислугу.
Поэма "Казачья муза и эхо гулага" естественно "вытекает" из осуществляемой идеи собрания казачьих песен "Песни казачьего календаря" (http://www.stihi.ru/2009/03/19/3670), которые были подвергнуты уничтожению диктатурой большевиков, наряду с "Расказачиванием" (геноцидом) Дона, подробнее:
http://kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=59&Itemid=70,
http://www.kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=90&Itemid=101.
Первой жертвой "Расказачивания" был император Николай II (символизирующий казачество, Верховный атаман войска Донского), ритуально казнённый вместе со всей своей семьёй, включая детей и прислугу.
Невыдуманная Поэма http://club.rc-svit.com/s-dnjom-rozhdenija-gosudar-topic2815860_10 Поэма "Казачья муза и эхо гулага" естественно "вытекает" из осуществляемой идеи собрания казачьих песен "Песни казачьего календаря" (http://www.stihi.ru/2009/03/19/3670), которые были подвергнуты уничтожению диктатурой большевиков, наряду с "Расказачиванием" (геноцидом) Дона, подробнее: http://kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=59&Itemid=70, http://www.kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=90&Itemid=101. Первой жертвой "Расказачивания" был император Николай II (символизирующий казачество, Верховный атаман войска Донского), ритуально казнённый вместе со всей своей семьёй, включая детей и прислугу. «У Престола Бога, чьё подножье свято, Праведникам - милость, грешникам – гроза; С жалобой безмолвной встанут казачата… И Господь заглянет в детские глаза. Скажет самый младший: «Нас из пулемёта - Расстреляли нынче утром на заре». И всплеснёт руками горестными кто-то - На высокой белой облачной горе. Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит: «Братья-казачата, кто обидел вас?» Человечья жалость прозвенит в вопросе, - Светом заструится из тоскливых глаз... Подойдут поближе, в очи ему взглянут - И узнают сразу. Как же не узнать? «Был казачьих войск ты славным Атаманом - В дни, когда в детей нельзя было стрелять». И заплачут горько-горько казачата - У Престола Господа, где вокруг всё свято. Господи, Ты видишь, вместе с нами плачет - Мученик-Царевич, Атаман Казачий...» Игорь Тальков ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА В ПОЭМЕ: Казак Муза Эхо ГУЛАГа Хор узников ПЕСНЬ ПЕРВАЯ. РАСКАЗАЧИВАНИЕ ДОНА Полная версия - http://www.stihi.ru/2011/01/29/4354
Невыдуманная Поэма http://club.rc-svit.com/s-dnjom-rozhdenija-gosudar-topic2815860_10 Поэма "Казачья муза и эхо гулага" естественно "вытекает" из осуществляемой идеи собрания казачьих песен "Песни казачьего календаря" (http://www.stihi.ru/2009/03/19/3670), которые были подвергнуты уничтожению диктатурой большевиков, наряду с "Расказачиванием" (геноцидом) Дона, подробнее: http://kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=59&Itemid=70, http://www.kazachiykrug.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=90&Itemid=101. Первой жертвой "Расказачивания" был император Николай II (символизирующий казачество, Верховный атаман войска Донского), ритуально казнённый вместе со всей своей семьёй, включая детей и прислугу. «У Престола Бога, чьё подножье свято, Праведникам - милость, грешникам – гроза; С жалобой безмолвной встанут казачата… И Господь заглянет в детские глаза. Скажет самый младший: «Нас из пулемёта - Расстреляли нынче утром на заре». И всплеснёт руками горестными кто-то - На высокой белой облачной горе. Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит: «Братья-казачата, кто обидел вас?» Человечья жалость прозвенит в вопросе, - Светом заструится из тоскливых глаз... Подойдут поближе, в очи ему взглянут - И узнают сразу. Как же не узнать? «Был казачьих войск ты славным Атаманом - В дни, когда в детей нельзя было стрелять». И заплачут горько-горько казачата - У Престола Господа, где вокруг всё свято. Господи, Ты видишь, вместе с нами плачет - Мученик-Царевич, Атаман Казачий...» Игорь Тальков ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА В ПОЭМЕ: Казак Муза Эхо ГУЛАГа Хор узников ПЕСНЬ ПЕРВАЯ. РАСКАЗАЧИВАНИЕ ДОНА Полная версия - http://www.stihi.ru/2011/01/29/4354
44.
Народные песни славян.
(публикация автора на scipeople)
Народные песни славян.
(публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Всеславянское Русское Собрание , 2011
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белоруссов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белоруссов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белорусов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской. Попробуйте прочесть и напевать эти песни и вы сами в этом убедитесь. Нас братьев и сестёр славян объединяет нечто существенно большее, чем разъединяет. В дальнейшем планируется опубликовывать тексты песен братских славянских народов на страницах наших сайтов. Будем признательны за добрые пожелания, дружеские советы и приглашаем всех всех, кому дорого единение и духовное обогащение славянских народов к нашему песенному сотворчеству. Будем помнить: «Все мы дети матери единой!.. Запеваем дружно, братья, наш напев старинный: Жив он, жив он, - дух славянский, дух народной чести. Никогда нас враг не сломит, если будем вместе!..» Руслан Русов АХ ТЫ, НОЧЕНЬКА Ах ты, ноченька, ночка темная, Ночка темная, ах, ночь осенняя. Что же ты, ноченька, да при… притуманилась, Что ж, осенняя, ах, принахмурилась? Что же ты, девица, притуманилась, Что же ты, красная, ах, припечалилась? «Как же мне, девице, да не… да не туманиться, Как же мне, красной, да не печалиться? Нет ни матушки, да нет, да нет ни батюшки, Только есть у меня ах, мил сердечный друг. Да и тот со мной да не… да не в ладу живет, Не в ладу живет, ах, не в согласии…» А В НАС ЗАВТРА СВАДЬБА БУДЕ 1. А в нас завтра свальба буде, (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 2. Комар муху сватать буде. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 3. А там муха-політуха. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 4. А в погребі ночувала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 5. Сирка-масла собирала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 6. Сирка-масла собирала, Комарика годувала. Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) БЕЛА СЪМ, БЕЛА ЮНАЧЕ Бела съм, бела, юначе, цела съм света йогрела. Един бе Карлък останал и той не щеше остана, /2/ ам беше в могла утонал. В моглона нищо немаше, сал едно вакло овчарче. Сиво си стадо пасеше, с медно кавалче свиреше, /2/ с кавалан дума думаше: "Галени га са ни зьомат, технону бално колко е !" ГОЛУБЧИК МОЙ ВАНЮШКА Голубчик мой Ванюшка, куда едешь ты? - Не скажу… Скажи, разлюбезный, Ваня размилой, - На базар. Голубчик мой Ваня, возьми ж меня с собой. - Не возьму. Возьми, разлюбезный, Ваня размилой. - Садись да на край. Голубчик мой Ванюшка, что у тебя в мешке? - Не скажу. Скажи, разлюбезный, Ваня, размилой. - Яблоки. Голубчик мой Ванюшка, дай мне хоть один. - Не дам. Дай, разлюбезный, Ваня размилой. - Возьми, да только гнилой. Голубчик мой Ванюшка, как мне его съесть? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Хороший срежь, а гнилой съешь. Голубчик мой Ванюшка, где ночуем мы? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - На постоялом дворе. Голубчик мой Ванюшка, кто ж разбудит нас? -Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Есть захочешь – сама вскочишь. Тррр, приехали, слезай. БОРАК БОРИЛИ СЕРБЕРИЧАНИ Борак борили Серберичани [Кольедо моj, Божо ле моj, Божичу моj, Сварожичу, оj] У тоj земльи Сербериjи У Инджиjи проклиjетоj, Борак борили млого дуго Сто тисуча других льета Двjеста тисич кратких льета. Борак борили, зло чинили. Борич боре разльути се, Тартарима земльу даде А Србима туджег станка. Туджег станка, туджег данка На Србицу и Jак цара, На тог Чуjа вjельу рjеку Борили се храбрили се Боjе своjе погубили Землье србске оставили И Инджиjу и Дунава. Хинду си за ньим насрнуо Дуга борба, дуга рата, И Краjине злопамтине Кольед земльу оставио Над Босну се надмашио. Босном трjесну Србу свану Босна србска и одавна Од Србиjе постанула Кольед био прjеминуо, Божича нам оставио, А Божича Сварожича. Сварог браду погладио, Млого добро починио, Свако нами добро дао Домачину понаjвjече. А домачин Кольеджаном Свашта доста подарио: Коме злато, коме благо Цар Кольеду милу шчjерцу Кольеджаном синовицjе ГУЛЯВ ЧУМАК НА РИНОЧКУ Гуляв чумак на риночку, Та й пив чумак горілочку: Пропив воли, пропив вози, Пропив ярма, ще й занози - Все свое добро. Прокинувся чумак вранці Та й полапав у гаманці; Всі кишені вивертає, Аж там грошей вже немає - Нічим похмелитися. Ой піду я до шинкарки: "Всип, шинкарко, хоч з півкварти". Шинкарочка треться, мнеться, Ще й з чумаченька сміється. Набір не дає. Скинув чумак жупанину: "Всип, шинкарко, четвертину!" "Ой, не всиплю четвертину, Добудь грошей хоч з полтину - Тоді пий, гуляй!" Вийшов чумак на могилу Та й поглянув на долину: Лежать воли, стоять вози. Висять ярма ще й занози - Все чумацькеє добро. Ой піду я у Молдаву, Та сім год я погорюю, Та сім год я погорюю, Воли й вози покупую - Знов буду чумак. А В ТОМУ САДУ А в тому саду Чисто метено Ще й хрещатим барвіночком Дрібно плетено. А в тому саду Ніхто не бував, Лиш молодий Андрієчко Коня попасав. Коня попасав, Дрібний лист писав Все до теї Наталочки, Що вірно кохав. "Ой, ти, Наталю, Горда та пишна, Я до тебе листи писав, А ти не прийшла!" "А ти, Андрійку, Не великий пан, Сідлай свого коня вороного Та й приїжджай сам!" АХ ТЫ СТЕПЬ ШИРОКАЯ Ах ты, степь широкая, Степь раздольная, Широко ты, матушка, Протянулася. Ой, да не степной орел Подымается, Ой, да то донской казак Разгуляется. Ой, да не летай, орел, Низко ко земле, Ой, да не гуляй, казак, Близко к берегу! ВАЙТОЎНА Ой загадалі на вайну Нашаму войту самаму Ў нашага войта сынаў нет Адна дачушка на раду А скуй жа бацька востры меч Каб добра была войска сеч Мячом вайтоўна махнула Палова войска палягла Паўтор 1. ГОЛУБЬ, ГОЛУБЬ, ГОЛУБИНЬКА Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. Что не сохнет ли, не вянет, Что не сохнет ли, не вянет Аленький цветочек, Аленький цветочек? Что не плачет ли, не тужит, Что не плачет ли, не тужит Миленький дружочек, Миленький дружочек? На чужой сторонке Миленький дружочек. Гляну, гляну в чисто поле, Гляну, гляну в чисто поле, Гляну на долинку, Гляну на долинку. Как по этой по долинке, Как по этой по долинке Мой миленький едет, Мой миленький едет. В гусельки играет, Меня забавляет! Уж ты, молодец кудрявый, Уж ты, молодец кудрявый, Мне скажи словечко, Мне скажи словечко, Что ко мне ты редко ходишь, Что ко мне ты редко ходишь, Редко навещаешь, Редко навещаешь? Редко, наредко, редко, А ведь ходить недалеко. Ох, и рад бы я ходити, Ох, и рад бы я ходити, Да нечем дарити, Да нечем дарити. Когда любишь, мил, то купишь, Когда любишь, мил, то купишь Золото колечко, Золото колечко. Золото колечко Я прижму к сердечку. Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. А ВЖЕ ТРЕТIЙ ВЕЧIР А вже третій вечір, як дівчину бачив, Ходжу біля хати – її не видати. “Вийди, дівчино, вийди, рибчино, Вийди, серденя, утіхо моя! ” “Не вийду, козаче, не вийду, соколе, Мене мати лає, гулять не пускає.” “Брешеш, дівчино, брешеш, рибчино, Брешеш, серденя, утіхо моя!” “Та було б не рубати зеленого дуба, Та було б не сватати, коли я не люба!” “Правда, дівчино, правда, рибчино, Правда, серденя, утіхо моя!” ВАРИЦЕ, САВИЦЕ Варице, Савице, Миле ми сестрице! Варите, ладите, Брача нам кусаjте. Варице, Савице, Миле нам сестрице! Варите, ладите, Брачу нам раните. Брачу нам раните, Отци нас учите Отци нас учите, Нане нас гледаjте. Нане нас гледаjте, Бабе нас ньежите. Бабе нас ньежите, Старине нас пазите. Старине нас пазите, Братичи милуjте. Братичи милуjте, Драги нас льубите. ДА ВИЧОРЪ МЫ, БРАТЦЫ, БЫЛИ ПЬЯНЫЙИ Да вичоръ мы, братцы, были пьяныйи, А на утра нечимъ пахмилитца Да мы скинимся, братцы, па денишке, Мы па денишке, да па сиребрянай; Да мы купимъ, братцы, зилёнава вина, Да мы купимъ, братцы, палтара видра. Да заплатимъ мы палтара рубля, Да мы выйдимъ за градъ, прагуляимся, Да за ту жэ стену белакаминнную, Да на ту жэ гору на Пакровскую. Да мы сядимъ, братцы, ва йидиный кругъ, Да мы выпьйимъ, братцы, всё па чарачке, Всё па чарачке да зилёнава вина, Да мы скрикнимъ, братцы, громкимъ голасамъ: Ужъ вы, слуги маи, слуги верныйи: Вы падайте, слуги, залату трубу, Залатую трубачку падзорную, Да мы пасмотримъ, братцы, ни ва даличу, Ни ва даличу, ва чистую полю. Што ни пыль-кура да спаднималаса, Спаднимавшы кура зъ зимли до неба, За курою бижать два гнидыхъ тура, Два гнидыхъ тура златарогии, Златарогии, да аднашорстныйи. Да бижали туры да синёва моря. Паспушшались туры въ синё моря Дабивавшы туры въ воду па брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали туры ключивой вады Напивались туры ключивой вады, Напивавшысь туры - сами паплыли, Пириплывшы туры да киянъ-моря, Выплывали туры на Буянъ-остравъ, Да стричала ихъ родна матушка, Младая турица златарогая, Златарогая да аднашорстная: "Да на где жэ, туры, были вы? Да на где жэ, туры, гуливали? Да на где жэ ключивую воду пили?" Да мы были, матушка, ва Шахаве, Да гуляли мы, радная, ва Ляхаве, Да Русскую землю мы скрось прашли, Дабижали мы, туры, да синёва моря, Паспушшались мы, туры, ва синё моря, Дабивавшы туры, въ воду брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали мы, туры, ключивой вады Напивались туры ключивой вады. В ДЕРЕВНЕ БЫЛО ОЛЬХОВКЕ В деревне было Ольховке. Припев: Лапти, да лапти, да лапти мои, Эх, лапти, да лапти, да лапти мои. Эх, лапти мои, лапти липовые, Вы не бойтесь, ходитё, Тятька новые сплетё! Эх, ну! Тьфу! Там жил-был парень Андреяшка, Припев Полюбил Андреяшка Парашку. Припев Он носил ей дороги подарци: Припев Всё прянцы да баранцы. Припев Не велел ему тятька жениться… Припев Эх, заплакал тут наш Андреяшка, Припев А за ним заревела Парашка. Припев ДАВАШ ЛИ, ДАВАШ, БАЛКАНДЖИ ЙОВО Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете ръце, та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете нозе , та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Избодоха му и двете очи и не го пита, нито разпитват, току си зеха хубава Яна, та я качиха на бърза коня да я откарат долу в полето, долу в полето, татарско село. Яна Йовану тихом говори: -Остани сбогом, брате Йоване! -Хайде сос здраве, хубава Яно! Очи си немам аз да те видя, ръце си немам да те прегърна, нозе си немам да те изпратя. БАГАРОДЗIЦА Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя У твайго сына, Гаспадзіна Маці звалёна, Марыя Маці звалёна, Марыя Зычы нам і адпусці нам І дзеля Хрысціцеля, Божыца Слыш галасы, чалавечы мыслі поўнь І малітву табе узносім І даць рады цябе ж просім Дай на свеце збожны пабыт Па жывоце дай райскі быт Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белорусов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской. Попробуйте прочесть и напевать эти песни и вы сами в этом убедитесь. Нас братьев и сестёр славян объединяет нечто существенно большее, чем разъединяет. В дальнейшем планируется опубликовывать тексты песен братских славянских народов на страницах наших сайтов. Будем признательны за добрые пожелания, дружеские советы и приглашаем всех всех, кому дорого единение и духовное обогащение славянских народов к нашему песенному сотворчеству. Будем помнить: «Все мы дети матери единой!.. Запеваем дружно, братья, наш напев старинный: Жив он, жив он, - дух славянский, дух народной чести. Никогда нас враг не сломит, если будем вместе!..» Руслан Русов АХ ТЫ, НОЧЕНЬКА Ах ты, ноченька, ночка темная, Ночка темная, ах, ночь осенняя. Что же ты, ноченька, да при… притуманилась, Что ж, осенняя, ах, принахмурилась? Что же ты, девица, притуманилась, Что же ты, красная, ах, припечалилась? «Как же мне, девице, да не… да не туманиться, Как же мне, красной, да не печалиться? Нет ни матушки, да нет, да нет ни батюшки, Только есть у меня ах, мил сердечный друг. Да и тот со мной да не… да не в ладу живет, Не в ладу живет, ах, не в согласии…» А В НАС ЗАВТРА СВАДЬБА БУДЕ 1. А в нас завтра свальба буде, (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 2. Комар муху сватать буде. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 3. А там муха-політуха. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 4. А в погребі ночувала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 5. Сирка-масла собирала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 6. Сирка-масла собирала, Комарика годувала. Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) БЕЛА СЪМ, БЕЛА ЮНАЧЕ Бела съм, бела, юначе, цела съм света йогрела. Един бе Карлък останал и той не щеше остана, /2/ ам беше в могла утонал. В моглона нищо немаше, сал едно вакло овчарче. Сиво си стадо пасеше, с медно кавалче свиреше, /2/ с кавалан дума думаше: "Галени га са ни зьомат, технону бално колко е !" ГОЛУБЧИК МОЙ ВАНЮШКА Голубчик мой Ванюшка, куда едешь ты? - Не скажу… Скажи, разлюбезный, Ваня размилой, - На базар. Голубчик мой Ваня, возьми ж меня с собой. - Не возьму. Возьми, разлюбезный, Ваня размилой. - Садись да на край. Голубчик мой Ванюшка, что у тебя в мешке? - Не скажу. Скажи, разлюбезный, Ваня, размилой. - Яблоки. Голубчик мой Ванюшка, дай мне хоть один. - Не дам. Дай, разлюбезный, Ваня размилой. - Возьми, да только гнилой. Голубчик мой Ванюшка, как мне его съесть? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Хороший срежь, а гнилой съешь. Голубчик мой Ванюшка, где ночуем мы? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - На постоялом дворе. Голубчик мой Ванюшка, кто ж разбудит нас? -Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Есть захочешь – сама вскочишь. Тррр, приехали, слезай. БОРАК БОРИЛИ СЕРБЕРИЧАНИ Борак борили Серберичани [Кольедо моj, Божо ле моj, Божичу моj, Сварожичу, оj] У тоj земльи Сербериjи У Инджиjи проклиjетоj, Борак борили млого дуго Сто тисуча других льета Двjеста тисич кратких льета. Борак борили, зло чинили. Борич боре разльути се, Тартарима земльу даде А Србима туджег станка. Туджег станка, туджег данка На Србицу и Jак цара, На тог Чуjа вjельу рjеку Борили се храбрили се Боjе своjе погубили Землье србске оставили И Инджиjу и Дунава. Хинду си за ньим насрнуо Дуга борба, дуга рата, И Краjине злопамтине Кольед земльу оставио Над Босну се надмашио. Босном трjесну Србу свану Босна србска и одавна Од Србиjе постанула Кольед био прjеминуо, Божича нам оставио, А Божича Сварожича. Сварог браду погладио, Млого добро починио, Свако нами добро дао Домачину понаjвjече. А домачин Кольеджаном Свашта доста подарио: Коме злато, коме благо Цар Кольеду милу шчjерцу Кольеджаном синовицjе ГУЛЯВ ЧУМАК НА РИНОЧКУ Гуляв чумак на риночку, Та й пив чумак горілочку: Пропив воли, пропив вози, Пропив ярма, ще й занози - Все свое добро. Прокинувся чумак вранці Та й полапав у гаманці; Всі кишені вивертає, Аж там грошей вже немає - Нічим похмелитися. Ой піду я до шинкарки: "Всип, шинкарко, хоч з півкварти". Шинкарочка треться, мнеться, Ще й з чумаченька сміється. Набір не дає. Скинув чумак жупанину: "Всип, шинкарко, четвертину!" "Ой, не всиплю четвертину, Добудь грошей хоч з полтину - Тоді пий, гуляй!" Вийшов чумак на могилу Та й поглянув на долину: Лежать воли, стоять вози. Висять ярма ще й занози - Все чумацькеє добро. Ой піду я у Молдаву, Та сім год я погорюю, Та сім год я погорюю, Воли й вози покупую - Знов буду чумак. А В ТОМУ САДУ А в тому саду Чисто метено Ще й хрещатим барвіночком Дрібно плетено. А в тому саду Ніхто не бував, Лиш молодий Андрієчко Коня попасав. Коня попасав, Дрібний лист писав Все до теї Наталочки, Що вірно кохав. "Ой, ти, Наталю, Горда та пишна, Я до тебе листи писав, А ти не прийшла!" "А ти, Андрійку, Не великий пан, Сідлай свого коня вороного Та й приїжджай сам!" АХ ТЫ СТЕПЬ ШИРОКАЯ Ах ты, степь широкая, Степь раздольная, Широко ты, матушка, Протянулася. Ой, да не степной орел Подымается, Ой, да то донской казак Разгуляется. Ой, да не летай, орел, Низко ко земле, Ой, да не гуляй, казак, Близко к берегу! ВАЙТОЎНА Ой загадалі на вайну Нашаму войту самаму Ў нашага войта сынаў нет Адна дачушка на раду А скуй жа бацька востры меч Каб добра была войска сеч Мячом вайтоўна махнула Палова войска палягла Паўтор 1. ГОЛУБЬ, ГОЛУБЬ, ГОЛУБИНЬКА Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. Что не сохнет ли, не вянет, Что не сохнет ли, не вянет Аленький цветочек, Аленький цветочек? Что не плачет ли, не тужит, Что не плачет ли, не тужит Миленький дружочек, Миленький дружочек? На чужой сторонке Миленький дружочек. Гляну, гляну в чисто поле, Гляну, гляну в чисто поле, Гляну на долинку, Гляну на долинку. Как по этой по долинке, Как по этой по долинке Мой миленький едет, Мой миленький едет. В гусельки играет, Меня забавляет! Уж ты, молодец кудрявый, Уж ты, молодец кудрявый, Мне скажи словечко, Мне скажи словечко, Что ко мне ты редко ходишь, Что ко мне ты редко ходишь, Редко навещаешь, Редко навещаешь? Редко, наредко, редко, А ведь ходить недалеко. Ох, и рад бы я ходити, Ох, и рад бы я ходити, Да нечем дарити, Да нечем дарити. Когда любишь, мил, то купишь, Когда любишь, мил, то купишь Золото колечко, Золото колечко. Золото колечко Я прижму к сердечку. Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. А ВЖЕ ТРЕТIЙ ВЕЧIР А вже третій вечір, як дівчину бачив, Ходжу біля хати – її не видати. “Вийди, дівчино, вийди, рибчино, Вийди, серденя, утіхо моя! ” “Не вийду, козаче, не вийду, соколе, Мене мати лає, гулять не пускає.” “Брешеш, дівчино, брешеш, рибчино, Брешеш, серденя, утіхо моя!” “Та було б не рубати зеленого дуба, Та було б не сватати, коли я не люба!” “Правда, дівчино, правда, рибчино, Правда, серденя, утіхо моя!” ВАРИЦЕ, САВИЦЕ Варице, Савице, Миле ми сестрице! Варите, ладите, Брача нам кусаjте. Варице, Савице, Миле нам сестрице! Варите, ладите, Брачу нам раните. Брачу нам раните, Отци нас учите Отци нас учите, Нане нас гледаjте. Нане нас гледаjте, Бабе нас ньежите. Бабе нас ньежите, Старине нас пазите. Старине нас пазите, Братичи милуjте. Братичи милуjте, Драги нас льубите. ДА ВИЧОРЪ МЫ, БРАТЦЫ, БЫЛИ ПЬЯНЫЙИ Да вичоръ мы, братцы, были пьяныйи, А на утра нечимъ пахмилитца Да мы скинимся, братцы, па денишке, Мы па денишке, да па сиребрянай; Да мы купимъ, братцы, зилёнава вина, Да мы купимъ, братцы, палтара видра. Да заплатимъ мы палтара рубля, Да мы выйдимъ за градъ, прагуляимся, Да за ту жэ стену белакаминнную, Да на ту жэ гору на Пакровскую. Да мы сядимъ, братцы, ва йидиный кругъ, Да мы выпьйимъ, братцы, всё па чарачке, Всё па чарачке да зилёнава вина, Да мы скрикнимъ, братцы, громкимъ голасамъ: Ужъ вы, слуги маи, слуги верныйи: Вы падайте, слуги, залату трубу, Залатую трубачку падзорную, Да мы пасмотримъ, братцы, ни ва даличу, Ни ва даличу, ва чистую полю. Што ни пыль-кура да спаднималаса, Спаднимавшы кура зъ зимли до неба, За курою бижать два гнидыхъ тура, Два гнидыхъ тура златарогии, Златарогии, да аднашорстныйи. Да бижали туры да синёва моря. Паспушшались туры въ синё моря Дабивавшы туры въ воду па брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали туры ключивой вады Напивались туры ключивой вады, Напивавшысь туры - сами паплыли, Пириплывшы туры да киянъ-моря, Выплывали туры на Буянъ-остравъ, Да стричала ихъ родна матушка, Младая турица златарогая, Златарогая да аднашорстная: "Да на где жэ, туры, были вы? Да на где жэ, туры, гуливали? Да на где жэ ключивую воду пили?" Да мы были, матушка, ва Шахаве, Да гуляли мы, радная, ва Ляхаве, Да Русскую землю мы скрось прашли, Дабижали мы, туры, да синёва моря, Паспушшались мы, туры, ва синё моря, Дабивавшы туры, въ воду брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали мы, туры, ключивой вады Напивались туры ключивой вады. В ДЕРЕВНЕ БЫЛО ОЛЬХОВКЕ В деревне было Ольховке. Припев: Лапти, да лапти, да лапти мои, Эх, лапти, да лапти, да лапти мои. Эх, лапти мои, лапти липовые, Вы не бойтесь, ходитё, Тятька новые сплетё! Эх, ну! Тьфу! Там жил-был парень Андреяшка, Припев Полюбил Андреяшка Парашку. Припев Он носил ей дороги подарци: Припев Всё прянцы да баранцы. Припев Не велел ему тятька жениться… Припев Эх, заплакал тут наш Андреяшка, Припев А за ним заревела Парашка. Припев ДАВАШ ЛИ, ДАВАШ, БАЛКАНДЖИ ЙОВО Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете ръце, та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете нозе , та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Избодоха му и двете очи и не го пита, нито разпитват, току си зеха хубава Яна, та я качиха на бърза коня да я откарат долу в полето, долу в полето, татарско село. Яна Йовану тихом говори: -Остани сбогом, брате Йоване! -Хайде сос здраве, хубава Яно! Очи си немам аз да те видя, ръце си немам да те прегърна, нозе си немам да те изпратя. БАГАРОДЗIЦА Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя У твайго сына, Гаспадзіна Маці звалёна, Марыя Маці звалёна, Марыя Зычы нам і адпусці нам І дзеля Хрысціцеля, Божыца Слыш галасы, чалавечы мыслі поўнь І малітву табе узносім І даць рады цябе ж просім Дай на свеце збожны пабыт Па жывоце дай райскі быт Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя
45.
Муза узников гулага
(публикация автора на scipeople)
Муза узников гулага
(публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Белая Россия , 2013
Вниманию читателей представляем материалы поэтического исследования Александра Сигачёва в рамках благотворительного конкурса «Часовни Памяти». Поэтическое исследование было направлено на сбор поэзии узников ГУЛАГА, а также казачества времён великого исхода казаков в эмиграцию и в подполье в период массового истребления казаков большевистской диктатурой.
Во втором этапе гражданской войны, теперь уже против крестьянства (Великий перелом Русского хребта – погибло более 20 миллионов человек); вместе с уничтожением цвета русского крестьянства, уничтожались его поэты и певцы – лучшие сыны берёзовой России
Вниманию читателей представляем материалы поэтического исследования Александра Сигачёва в рамках благотворительного конкурса «Часовни Памяти». Поэтическое исследование было направлено на сбор поэзии узников ГУЛАГА, а также казачества времён великого исхода казаков в эмиграцию и в подполье в период массового истребления казаков большевистской диктатурой.
Во втором этапе гражданской войны, теперь уже против крестьянства (Великий перелом Русского хребта – погибло более 20 миллионов человек); вместе с уничтожением цвета русского крестьянства, уничтожались его поэты и певцы – лучшие сыны берёзовой России
Материал представлен в сокращении. Полная версия - http://www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?p=23695#23695 ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ Вниманию читателей представляем материалы поэтического исследования Александра Садкова в рамках благотворительного конкурса «Часовни Памяти». Поэтическое исследование было направлено на сбор поэзии узников ГУЛАГА, а также казачества времён великого исхода казаков в эмиграцию и в подполье в период массового истребления казаков большевистской диктатурой. Во втором этапе гражданской войны, теперь уже против крестьянства (Великий перелом Русского хребта – погибло более 20 миллионов человек); вместе с уничтожением цвета русского крестьянства, уничтожались его поэты и певцы – лучшие сыны берёзовой России. Из поэтов первой жертвой Молоху революционных репрессий стал Николай Гумилёв, вторым Алексей Ганин, а далее все крестьянские поэты Есенинского окружения. Почти все они были репрессированы и расстреляны. Николай Клюев был уничтожен в 1937 году, Сергей Клычков - в 1937 году, Пётр Орешин - в 1938 году, Василий Наседкин - в 1938 году, Павел Васильев (автор знаменитой «Песня о гибели казачьего войска» – в 1937 году, Борис Корнилов - в 1938 году, Иван Приблудный (Яков Овчаренко) - в 1938 году. Так на крови создавался «Красный театр абсурда» в России, (который и до сих пор не разрушен, жив курилка, наступивший на горло песнопевческой Руси). Но песня не погибла, она жила и за колючей проволокой ГУЛАГА, и в подполье, и в странствиях казаков эмигрантов «казачье рассеяние» по всему белому свету. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года – затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, - многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир - Организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов - Поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин - Писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома». Арсений Несмелов - Поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. Василий Обухов - Поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск, обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова - отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество». Валерий Перелешин - Поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Настало время собирать эти поэтические жемчужины - тяжёлые жемчужины слёз лучших сыновей Отечества, и возложить ожерелье песен в неволе и в изгнании - к «Часовням Памяти». Полного представления о музе узников ГУЛАГА и песен изгнания и казачьего подполья нам никогда не удастся восстановить, но восстановить в возможной полноте всё, что ещё сохранилось, - дело чести. Мы будем признательны, если поэты откликнуться на наше начинание - оживить песенную птицу феникс – Музу узников ГУЛАГа и Казачьего рассеяния.
Материал представлен в сокращении. Полная версия - http://www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?p=23695#23695 ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ Вниманию читателей представляем материалы поэтического исследования Александра Садкова в рамках благотворительного конкурса «Часовни Памяти». Поэтическое исследование было направлено на сбор поэзии узников ГУЛАГА, а также казачества времён великого исхода казаков в эмиграцию и в подполье в период массового истребления казаков большевистской диктатурой. Во втором этапе гражданской войны, теперь уже против крестьянства (Великий перелом Русского хребта – погибло более 20 миллионов человек); вместе с уничтожением цвета русского крестьянства, уничтожались его поэты и певцы – лучшие сыны берёзовой России. Из поэтов первой жертвой Молоху революционных репрессий стал Николай Гумилёв, вторым Алексей Ганин, а далее все крестьянские поэты Есенинского окружения. Почти все они были репрессированы и расстреляны. Николай Клюев был уничтожен в 1937 году, Сергей Клычков - в 1937 году, Пётр Орешин - в 1938 году, Василий Наседкин - в 1938 году, Павел Васильев (автор знаменитой «Песня о гибели казачьего войска» – в 1937 году, Борис Корнилов - в 1938 году, Иван Приблудный (Яков Овчаренко) - в 1938 году. Так на крови создавался «Красный театр абсурда» в России, (который и до сих пор не разрушен, жив курилка, наступивший на горло песнопевческой Руси). Но песня не погибла, она жила и за колючей проволокой ГУЛАГА, и в подполье, и в странствиях казаков эмигрантов «казачье рассеяние» по всему белому свету. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года – затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, - многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир - Организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов - Поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин - Писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома». Арсений Несмелов - Поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. Василий Обухов - Поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск, обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова - отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество». Валерий Перелешин - Поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Настало время собирать эти поэтические жемчужины - тяжёлые жемчужины слёз лучших сыновей Отечества, и возложить ожерелье песен в неволе и в изгнании - к «Часовням Памяти». Полного представления о музе узников ГУЛАГА и песен изгнания и казачьего подполья нам никогда не удастся восстановить, но восстановить в возможной полноте всё, что ещё сохранилось, - дело чести. Мы будем признательны, если поэты откликнуться на наше начинание - оживить песенную птицу феникс – Музу узников ГУЛАГа и Казачьего рассеяния.
46.
Край донской навек любимый!..
(публикация автора на scipeople)
Край донской навек любимый!..
(публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Белая Россия , 2013
Вся Великая Россия была создана казаками Тихого Дона, начиная с Ермака Тимофеевича. Жаль, что не слышно на Руси "бронзы звона", и не видно на Руси "Гранита грани" - Донским казакам. Говоря о России, мы подразумеваем Донское казачество; говоря о Донском казачестве, мы подразумеваем всю Великую Россию!..
Вся Великая Россия была создана казаками Тихого Дона, начиная с Ермака Тимофеевича. Жаль, что не слышно на Руси "бронзы звона", и не видно на Руси "Гранита грани" - Донским казакам. Говоря о России, мы подразумеваем Донское казачество; говоря о Донском казачестве, мы подразумеваем всю Великую Россию!..
Материалы представлены в сокращении. Полная версия - http://www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?p=24462#24462 …А-ой да, не нашёл жа, вот, я не нашёл, Е-ой, ну, вольней, вот, батюшки Дона тихого, Вольней Дона тихого. …А-ой да, ещё-то, вот, я не нашёл, Е-ой, ну, родьней свово отца-матери, Родней отца-матери… Из старинной донской казачьей песни. Казачья народная песня неизвестного автора «Поручик Голицын», некогда являлась жемчужиной «Белого движения», а ныне стала национальным богатством всей России. К сожалению, поют её, кому как заблагорассудится. На Дону эту песню называют «Пылают Донские станицы». Текст этой песни в станице Островская, хутора Каменный, таков: ПЫЛАЮТ ДОНСКИЕ СТАНИЦЫ… Четвёртые сутки пылают станицы, Горит под ногами Донская Земля! Не падайте духом, поручик Голицын, Корнет Оболенский, седлайте коня!.. Мелькают с Арбата знакомые лица, С аллеи цыганки заходят в дома. Подайте бокалы, поручик Голицын, Корнет Оболенский, Налейте вина. А где-то там тройка проносится к «Яру». «Вы что ж загрустили, мой юный корнет!» «Так в комнатах наших сидят комиссары – И девушек наших ведут в кабинет!..» Мы Доном угрюмым ведём эскадроны, На бой вдохновляет Россия-страна. Поручик Голицын, раздайте патроны! Корнет Оболенский, надеть ордена! А завтра в атаку, всю ночь нам не спится, Ведь это, быть может, последний наш бой! Не падайте духом, поручик Голицын! Корнет Оболенский, Россия с тобой!.. О Русское Солнце, кровавое Солнце! Корабль «Император» застыл, как стрела. Нам лучше уехать, поручик Голицын, Ведь наша Россия лишилась ума! Нам лучше уехать, поручик Голицын! Ведь наша Россия… Чужая страна!.. Вся Великая Россия была создана казаками Тихого Дона, начиная с Ермака Тимофеевича. Жаль, что не слышно на Руси "бронзы звона", и не видно на Руси "Гранита грани" - Донским казакам. Говоря о России, мы подразумеваем Донское казачество; говоря о Донском казачестве, мы подразумеваем всю Великую Россию!.. Белое движение и по сию пору официально не реабилитировано, и по сей день, затёрты в ветошку достойные, доблестные рыцари Дона и России. Их имена и сегодня, спустя почти столетие от великой смуты, произносят с оглядкой: Каледин Алексей Максимович, атаман войска Донского; Краснов Пётр Николаевич, атаман Всевеликого Войска Донского; Мамонтов Константин Константинович, военачальник Белого движения Юга России; Корнилов Лавр Георгиевич, командир Добровольческой Армии Дона, Деникин Антон Иванович, создатель Добровольческой армии Дона, позднее главнокомандующий вооружёнными силами Юга России; Донсков Пётр, казачий поэт Дона. Есть ещё много других, замечательных сыновей Дона и России, добрая память о которых переживёт века. А сегодня, мне горячо желалось бы, чтоб эта песня заканчивалась бы несколько изменёнными словами поэта Анатолия Сидорченко: О Русское Солнце, казачее Солнце! Корабль «Император», летит, как стрела Пора нам в Россию, поручик Голицын! Корнет Оболенский, зовёт нас страна!.. Нам лучше вернуться, поручик Голицын! Споём, чтоб воспряла родная земля!.. Краткое вступительное слово хочется закончить отрывком из поэмы иеромонаха Романа «Радость моя» Радость моя, наступает пора покаянная, Радость моя, запожарилась осень вокруг. Нет ничего на земле постоянного, Радость моя, мой единственный друг! Звон колокольный летит сквозь столетия. Встретим же в храме молитвенный час. Радость моя, мы с тобой не заметили: Осень уже за порогом у нас… Жёлтое, красное – всё разноцветное. Золотом, золотом устланы рвы… Прямо в лицо роднику безответному Ветер повыбросил мелочь листвы. Затосковали деревья бесправные, В ризах растерзанных гибели ждут. Лишь золотые кресты Православные, Радость моя, нас в бессмертье зовут!..
Материалы представлены в сокращении. Полная версия - http://www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?p=24462#24462 …А-ой да, не нашёл жа, вот, я не нашёл, Е-ой, ну, вольней, вот, батюшки Дона тихого, Вольней Дона тихого. …А-ой да, ещё-то, вот, я не нашёл, Е-ой, ну, родьней свово отца-матери, Родней отца-матери… Из старинной донской казачьей песни. Казачья народная песня неизвестного автора «Поручик Голицын», некогда являлась жемчужиной «Белого движения», а ныне стала национальным богатством всей России. К сожалению, поют её, кому как заблагорассудится. На Дону эту песню называют «Пылают Донские станицы». Текст этой песни в станице Островская, хутора Каменный, таков: ПЫЛАЮТ ДОНСКИЕ СТАНИЦЫ… Четвёртые сутки пылают станицы, Горит под ногами Донская Земля! Не падайте духом, поручик Голицын, Корнет Оболенский, седлайте коня!.. Мелькают с Арбата знакомые лица, С аллеи цыганки заходят в дома. Подайте бокалы, поручик Голицын, Корнет Оболенский, Налейте вина. А где-то там тройка проносится к «Яру». «Вы что ж загрустили, мой юный корнет!» «Так в комнатах наших сидят комиссары – И девушек наших ведут в кабинет!..» Мы Доном угрюмым ведём эскадроны, На бой вдохновляет Россия-страна. Поручик Голицын, раздайте патроны! Корнет Оболенский, надеть ордена! А завтра в атаку, всю ночь нам не спится, Ведь это, быть может, последний наш бой! Не падайте духом, поручик Голицын! Корнет Оболенский, Россия с тобой!.. О Русское Солнце, кровавое Солнце! Корабль «Император» застыл, как стрела. Нам лучше уехать, поручик Голицын, Ведь наша Россия лишилась ума! Нам лучше уехать, поручик Голицын! Ведь наша Россия… Чужая страна!.. Вся Великая Россия была создана казаками Тихого Дона, начиная с Ермака Тимофеевича. Жаль, что не слышно на Руси "бронзы звона", и не видно на Руси "Гранита грани" - Донским казакам. Говоря о России, мы подразумеваем Донское казачество; говоря о Донском казачестве, мы подразумеваем всю Великую Россию!.. Белое движение и по сию пору официально не реабилитировано, и по сей день, затёрты в ветошку достойные, доблестные рыцари Дона и России. Их имена и сегодня, спустя почти столетие от великой смуты, произносят с оглядкой: Каледин Алексей Максимович, атаман войска Донского; Краснов Пётр Николаевич, атаман Всевеликого Войска Донского; Мамонтов Константин Константинович, военачальник Белого движения Юга России; Корнилов Лавр Георгиевич, командир Добровольческой Армии Дона, Деникин Антон Иванович, создатель Добровольческой армии Дона, позднее главнокомандующий вооружёнными силами Юга России; Донсков Пётр, казачий поэт Дона. Есть ещё много других, замечательных сыновей Дона и России, добрая память о которых переживёт века. А сегодня, мне горячо желалось бы, чтоб эта песня заканчивалась бы несколько изменёнными словами поэта Анатолия Сидорченко: О Русское Солнце, казачее Солнце! Корабль «Император», летит, как стрела Пора нам в Россию, поручик Голицын! Корнет Оболенский, зовёт нас страна!.. Нам лучше вернуться, поручик Голицын! Споём, чтоб воспряла родная земля!.. Краткое вступительное слово хочется закончить отрывком из поэмы иеромонаха Романа «Радость моя» Радость моя, наступает пора покаянная, Радость моя, запожарилась осень вокруг. Нет ничего на земле постоянного, Радость моя, мой единственный друг! Звон колокольный летит сквозь столетия. Встретим же в храме молитвенный час. Радость моя, мы с тобой не заметили: Осень уже за порогом у нас… Жёлтое, красное – всё разноцветное. Золотом, золотом устланы рвы… Прямо в лицо роднику безответному Ветер повыбросил мелочь листвы. Затосковали деревья бесправные, В ризах растерзанных гибели ждут. Лишь золотые кресты Православные, Радость моя, нас в бессмертье зовут!..
47.
Влияние термоэлектронной эмиссии на поглощение ультракоротких лазерных импульсов в полупроводниках
Влияние термоэлектронной эмиссии на поглощение ультракоротких лазерных импульсов в полупроводниках
Лобзенко П.В., Евтушенко Н.А., Новиков В.А., Иришин Р.Г.
- Журнал Технической Физики , 2002
Рассмотрено взаимодействие интенсивных ультракоротких лазерных импульсов с поверхностью полупроводника с учетом влияния термоэлектронной эмиссии на динамику температур электронной и ионной подсистем полупроводниковой среды. Определены параметры и условия короткоимпульсных воздействий, при которых необходимо учитывать данное явление. Численно реализована полученная расчетная схема, позволяющая решить задачу в трехмерной постановке.
Рассмотрено взаимодействие интенсивных ультракоротких лазерных импульсов с поверхностью полупроводника с учетом влияния термоэлектронной эмиссии на динамику температур электронной и ионной подсистем полупроводниковой среды. Определены параметры и условия короткоимпульсных воздействий, при которых необходимо учитывать данное явление. Численно реализована полученная расчетная схема, позволяющая решить задачу в трехмерной постановке.
Лобзенко П.В., Евтушенко Н.А., Новиков В.А., Иришин Р.Г. Влияние термоэлектронной эмиссии на поглощение ультракоротких лазерных импульсов в полупроводниках // ЖТФ, 2002, том 72, выпуск 1, Стр. 72
Лобзенко П.В., Евтушенко Н.А., Новиков В.А., Иришин Р.Г. Влияние термоэлектронной эмиссии на поглощение ультракоротких лазерных импульсов в полупроводниках // ЖТФ, 2002, том 72, выпуск 1, Стр. 72
48.
Динамика энерговыделения в импульсной дуге с низким напряжением горения в воздухе
Динамика энерговыделения в импульсной дуге с низким напряжением горения в воздухе
Довбня А.Н., Корытченко К.В., Красноголовец М.А., Волколупов Ю.Я., Тур Ю.Д., Шкирида С.М., Косой А.И.
- Журнал Технической Физики , 2003
В работе рассмотрено влияние условий реализации разряда на динамику энерговыделения для импульсных дуг в воздухе в диапазоне начальных давлений 105-8·105 Pa и напряжении заряда низковольтной емкости C1 до 400 V. Предложена методика экспериментальной оценки сопротивления разрядного канала на конечной стадии развития искрового разряда. Приведены результаты этой оценки.
В работе рассмотрено влияние условий реализации разряда на динамику энерговыделения для импульсных дуг в воздухе в диапазоне начальных давлений 105-8·105 Pa и напряжении заряда низковольтной емкости C1 до 400 V. Предложена методика экспериментальной оценки сопротивления разрядного канала на конечной стадии развития искрового разряда. Приведены результаты этой оценки.
Довбня А.Н., Корытченко К.В., Красноголовец М.А., Волколупов Ю.Я., Тур Ю.Д., Шкирида С.М., Косой А.И. Динамика энерговыделения в импульсной дуге с низким напряжением горения в воздухе // ЖТФ, 2003, том 73, выпуск 12, Стр. 87
Довбня А.Н., Корытченко К.В., Красноголовец М.А., Волколупов Ю.Я., Тур Ю.Д., Шкирида С.М., Косой А.И. Динамика энерговыделения в импульсной дуге с низким напряжением горения в воздухе // ЖТФ, 2003, том 73, выпуск 12, Стр. 87
49.
Способ реализации импульсной дуги с низким напряжением горения в газе. Исследование влияния параметров цепи
Способ реализации импульсной дуги с низким напряжением горения в газе. Исследование влияния параметров цепи
Довбня А.Н., Корытченко К.В., Волколупов Ю.Я., Шкирида С.М., Красноголовец М.А., Демин В.С.
- Журнал Технической Физики , 2003
Рассматривается способ реализации импульсной дуги в газе, применимый в устройствах, где требуется скоростной высокоэффективный разогрев газовой среды. Проанализированы электрические схемы реализации импульсной дуги. Экспериментально установлена динамика энерговыделения в столбе импульсной дуги, характерная для выбранной схемы разряда. Предложены варианты экспериментальной оценки собственных параметров разрядной цепи. Приведены результаты оценки этих параметров, полученные на имеющейся установке.
Рассматривается способ реализации импульсной дуги в газе, применимый в устройствах, где требуется скоростной высокоэффективный разогрев газовой среды. Проанализированы электрические схемы реализации импульсной дуги. Экспериментально установлена динамика энерговыделения в столбе импульсной дуги, характерная для выбранной схемы разряда. Предложены варианты экспериментальной оценки собственных параметров разрядной цепи. Приведены результаты оценки этих параметров, полученные на имеющейся установке.
Довбня А.Н., Корытченко К.В., Волколупов Ю.Я., Шкирида С.М., Красноголовец М.А., Демин В.С. Способ реализации импульсной дуги с низким напряжением горения в газе. Исследование влияния параметров цепи // ЖТФ, 2003, том 73, выпуск 12, Стр. 91
Довбня А.Н., Корытченко К.В., Волколупов Ю.Я., Шкирида С.М., Красноголовец М.А., Демин В.С. Способ реализации импульсной дуги с низким напряжением горения в газе. Исследование влияния параметров цепи // ЖТФ, 2003, том 73, выпуск 12, Стр. 91
50.
Ориентационная зависимость свойств поверхностных анодных окислов на CdxHg1-xTe
Ориентационная зависимость свойств поверхностных анодных окислов на CdxHg1-xTe
Средин В.Г., Мезин Ю.С., Укроженко В.М.
- Журнал "Физика и Техника Полупроводников" , 2001
Методом электронной спектроскопии для химического анализа проведены исследования зависимости состава анодного окисла от ориентации поверхности кристаллов CdxHg1-xTe (x=0.19). Было обнаружено, что составы окислов на поверхностях кристалла с ориентацией (111) и (100) идентичны и плавно изменяются от подложки к внешней поверхности, в то время как окисел на поверхности с ориентацией (110) содержит прослойку неокисленного теллура. Этот результат коррелирует с некоторыми известными свойствами окислов CdxHg1-xTe.
Методом электронной спектроскопии для химического анализа проведены исследования зависимости состава анодного окисла от ориентации поверхности кристаллов CdxHg1-xTe (x=0.19). Было обнаружено, что составы окислов на поверхностях кристалла с ориентацией (111) и (100) идентичны и плавно изменяются от подложки к внешней поверхности, в то время как окисел на поверхности с ориентацией (110) содержит прослойку неокисленного теллура. Этот результат коррелирует с некоторыми известными свойствами окислов CdxHg1-xTe.
Средин В.Г., Мезин Ю.С., Укроженко В.М. Ориентационная зависимость свойств поверхностных анодных окислов на CdxHg1-xTe // ФТП, 2001, том 35, выпуск 11, Стр. 1335
Средин В.Г., Мезин Ю.С., Укроженко В.М. Ориентационная зависимость свойств поверхностных анодных окислов на CdxHg1-xTe // ФТП, 2001, том 35, выпуск 11, Стр. 1335