Найдено научных статей и публикаций: 46
11.
Язычество восточных славян i–xi веков (по материалам верхнего подонцовья) (публикация автора на scipeople)
Ю. А. Коловрат
- Русская Правда , 2016
Книга посвящена восточнославянскому язычеству, реконструированному на основе исторических источников с территории Верхнего Подонцовья (Змиевского края Слободской Украины). Особое внимание уделено уникальным археологическим памятникам региона: сакральным погребениям животных и единственному из известных на сегодняшний день святилищу племени северян. На основе обширного фактического материала автор реконструирует основы мифологического мировосприятия, боговщину, основные ритуалы и празднества восточных славян I–XI вв. н. э.
Работа предназначена для историков, культурологов, этнографов, краеведов, работников музеев, преподавателей и студентов факультетов общественно-гуманитарного направления.
Книга посвящена восточнославянскому язычеству, реконструированному на основе исторических источников с территории Верхнего Подонцовья (Змиевского края Слободской Украины). Особое внимание уделено уникальным археологическим памятникам региона: сакральным погребениям животных и единственному из известных на сегодняшний день святилищу племени северян. На основе обширного фактического материала автор реконструирует основы мифологического мировосприятия, боговщину, основные ритуалы и празднества восточных славян I–XI вв. н. э.
Работа предназначена для историков, культурологов, этнографов, краеведов, работников музеев, преподавателей и студентов факультетов общественно-гуманитарного направления.
Коловрат-Бутенко Ю. А. Язычество восточных славян I–XI вв. (По материалам Верхнего Подонцовья). Монография / Ю. А. Коловрат-Бутенко; Змиевское научное краеведческое общество. – М.; Х. : Русская Правда, 2016. – 400 с. : ил., карты.
Коловрат-Бутенко Ю. А. Язычество восточных славян I–XI вв. (По материалам Верхнего Подонцовья). Монография / Ю. А. Коловрат-Бутенко; Змиевское научное краеведческое общество. – М.; Х. : Русская Правда, 2016. – 400 с. : ил., карты.
12.
Правда о войне в рассказе м.а. шолохова «судьба человека» (публикация автора на scipeople)
Лысенко А.С.
- Бюллетень медицинских Интернет-конференций , 2016
Правда о войне в рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека»/Лысенко А.С./ГБОУ ВПО Саратовский ГМУ им. В.И. Разумовского Минздрава РоссииКафедра русской и классической филологииКороткий рассказ М.А. Шолохова «Судьба человека» стал знаковым произведением мировой литературы. В небольшом по объему тексте писатель впервые рассказал о перипетиях жизненного пути бывшего военнопленного Андрея Соколова на фоне важнейших исторических событий огромной страны. Содержательная канва рассказа крепко переплела судьбу отдельного человека с ужасами большой войны. Сквозным жизнеутверждающим мотивом рассказа стали воспевание подвига, дорога, ведущая только вперед, вера в человека. М.А. Шолохов раскрывает перед читателем неведомые ранее связи между духовным и материальным, между окружающим миром и жизнью простого русского человека.Значительность данного рассказа подтверждают споры литературоведов о самом жанровом определении произведения: «рассказ-трагедия», «рассказ-эпопея», «эпос, сжатый до размеров рассказа». Композиция «Судьбы человека» – это рассказ в рассказе. Повествование в произведении ведется от первого лица, что создает у читателя впечатление достоверности и исповедальности. Это только на первый взгляд судьба человека, перечеркнутая войной, а по сути - судьба большой страны и людей, переживших страшную войну. Читатель узнает о суровых военных буднях, о глубинах человеческой психологии, о душевных переживаниях человека, о его мужестве и стойкости. Своим талантом писатель доказал, что человеческая любовь к жизни уцелеет даже посреди ада и непременно победит зло. Рассказ начинается и заканчивается описанием весны - символа пробуждения жизни, утверждением вечности человека на земле. Произведение М.А. Шолохова «Судьба человека» явилось своеобразной «точкой отсчета» новой литературы о войне. После этой исповеди стали невозможны недомолвки о самых разных трагедиях войны, о горечи плена, пережитых многими советскими людьми. В плену оказывались и очень преданные Родине солдаты и офицеры, попадавшие на фронте в безвыходное положение. Большому мастеру слова, М.А. Шолохову, удалось правдиво и честно показать силу сопротивления русского человека ударам судьбы и истории.
Правда о войне в рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека»/Лысенко А.С./ГБОУ ВПО Саратовский ГМУ им. В.И. Разумовского Минздрава РоссииКафедра русской и классической филологииКороткий рассказ М.А. Шолохова «Судьба человека» стал знаковым произведением мировой литературы. В небольшом по объему тексте писатель впервые рассказал о перипетиях жизненного пути бывшего военнопленного Андрея Соколова на фоне важнейших исторических событий огромной страны. Содержательная канва рассказа крепко переплела судьбу отдельного человека с ужасами большой войны. Сквозным жизнеутверждающим мотивом рассказа стали воспевание подвига, дорога, ведущая только вперед, вера в человека. М.А. Шолохов раскрывает перед читателем неведомые ранее связи между духовным и материальным, между окружающим миром и жизнью простого русского человека.Значительность данного рассказа подтверждают споры литературоведов о самом жанровом определении произведения: «рассказ-трагедия», «рассказ-эпопея», «эпос, сжатый до размеров рассказа». Композиция «Судьбы человека» – это рассказ в рассказе. Повествование в произведении ведется от первого лица, что создает у читателя впечатление достоверности и исповедальности. Это только на первый взгляд судьба человека, перечеркнутая войной, а по сути - судьба большой страны и людей, переживших страшную войну. Читатель узнает о суровых военных буднях, о глубинах человеческой психологии, о душевных переживаниях человека, о его мужестве и стойкости. Своим талантом писатель доказал, что человеческая любовь к жизни уцелеет даже посреди ада и непременно победит зло. Рассказ начинается и заканчивается описанием весны - символа пробуждения жизни, утверждением вечности человека на земле. Произведение М.А. Шолохова «Судьба человека» явилось своеобразной «точкой отсчета» новой литературы о войне. После этой исповеди стали невозможны недомолвки о самых разных трагедиях войны, о горечи плена, пережитых многими советскими людьми. В плену оказывались и очень преданные Родине солдаты и офицеры, попадавшие на фронте в безвыходное положение. Большому мастеру слова, М.А. Шолохову, удалось правдиво и честно показать силу сопротивления русского человека ударам судьбы и истории.
Лысенко А.С. Правда о войне в рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека» // Бюллетень медицинских Интернет-конференций, Vol. 5, Issue 5, 2016, pp. 496-496
Лысенко А.С. Правда о войне в рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека» // Бюллетень медицинских Интернет-конференций, Vol. 5, Issue 5, 2016, pp. 496-496
13.
Русская философия: поиски правды и справедливости. (публикация автора на scipeople)
Жолнерчик А. Я., Шичанина Е. К.
- Бюллетень медицинских Интернет-конференций , 2016
Характерными особенностями Русской философии были антропологическая и этическая направленности. В центре её внимания находилась не теория, а практика; не истина, а правда.Правда - это категория русской философии, т.е. истина, понятая, как единство рационального, морального и эстетического. Это и отличает определение понятия правды в Русской философии от определения понятия правды в Западной философии, где она понимается под действительным положением вещей.Философская мысль России имеет глубокие нормы изучения проблем, лежащих в нравственной сфере. Разумное здесь всегда рассматривается в тесной связи с морально-эстетическим. Для русской культурной традиции характерно то, что проблема справедливости имеет особую значимость в нравственных аспектах: возмездия и наказания, добра и зла. У каждого человека своя правда, совокупностью которых является истина. Научное познание по своей сути невозможно без столкновения различных мнений так же, как и невозможно без ошибок. Причиной всех воин является правда. Ведь каждая из воюющих сторон имеет свою правду и пытается отстоять её в этой войне. Поэтому искать и доказывать её бессмысленно — ведь она неизбежно наткнётся на чужую, которая будет противоположна ей и их столкновение приведёт к конфликту. Получается, что борьба за справедливость, так же как и за правду бессмысленна? Но это не так, так как справедливость это совокупность внутренней человеческой правды и внешней божественной. В современном мире справедливость, так или иначе включает оба момента: момент уравнительный и момент воздающий. Она содержит в себе конкретное материальное и организационное воздаяние во всех сферах жизни, которое часто закреплено в законе. Несмотря на кровопролитные конфликты, социальные кризисы и бедствия, опыт человеческой истории показывает, что истина и справедливость продолжают оставаться ориентирами общественного развития.
Характерными особенностями Русской философии были антропологическая и этическая направленности. В центре её внимания находилась не теория, а практика; не истина, а правда.Правда - это категория русской философии, т.е. истина, понятая, как единство рационального, морального и эстетического. Это и отличает определение понятия правды в Русской философии от определения понятия правды в Западной философии, где она понимается под действительным положением вещей.Философская мысль России имеет глубокие нормы изучения проблем, лежащих в нравственной сфере. Разумное здесь всегда рассматривается в тесной связи с морально-эстетическим. Для русской культурной традиции характерно то, что проблема справедливости имеет особую значимость в нравственных аспектах: возмездия и наказания, добра и зла. У каждого человека своя правда, совокупностью которых является истина. Научное познание по своей сути невозможно без столкновения различных мнений так же, как и невозможно без ошибок. Причиной всех воин является правда. Ведь каждая из воюющих сторон имеет свою правду и пытается отстоять её в этой войне. Поэтому искать и доказывать её бессмысленно — ведь она неизбежно наткнётся на чужую, которая будет противоположна ей и их столкновение приведёт к конфликту. Получается, что борьба за справедливость, так же как и за правду бессмысленна? Но это не так, так как справедливость это совокупность внутренней человеческой правды и внешней божественной. В современном мире справедливость, так или иначе включает оба момента: момент уравнительный и момент воздающий. Она содержит в себе конкретное материальное и организационное воздаяние во всех сферах жизни, которое часто закреплено в законе. Несмотря на кровопролитные конфликты, социальные кризисы и бедствия, опыт человеческой истории показывает, что истина и справедливость продолжают оставаться ориентирами общественного развития.
Жолнерчик А. Я., Шичанина Е. К. Русская философия: поиски правды и справедливости. // Бюллетень медицинских Интернет-конференций, Vol. 5, Issue 5, 2016, pp. 831-831
Жолнерчик А. Я., Шичанина Е. К. Русская философия: поиски правды и справедливости. // Бюллетень медицинских Интернет-конференций, Vol. 5, Issue 5, 2016, pp. 831-831
14.
Робинзоны полярного моря. (публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Российский национальный сервер "Стихи.ру". , 2015
Сказание о беспримерной научной экспедиции в Арктику на пароходе «Челюскин». Героический пример челюскинцев очень поучителен в наше непростое время. В условиях глобального энергетического кризиса, пробуждается повышенный интерес всего мирового сообщества к несметным нефтяным и газовым богатствам Арктического шельфа и опыт челюскинцев при освоении Севера может быть весьма полезен.
Сказание о беспримерной научной экспедиции в Арктику на пароходе «Челюскин». Героический пример челюскинцев очень поучителен в наше непростое время. В условиях глобального энергетического кризиса, пробуждается повышенный интерес всего мирового сообщества к несметным нефтяным и газовым богатствам Арктического шельфа и опыт челюскинцев при освоении Севера может быть весьма полезен.
Литературно-художественные находки студийцев «Юная Росса» (о походе корабельной экспедиции «ЧЕЛЮСКИНА»). При подготовке к изданию данного литературно-художественного сборника, в издательском отделе детского творчества заинтересовались информационным состоянием в современной России о легендарном, героическом подвиге нашего народа, о беспримерной научной экспедиции в Арктику на пароходе «Челюскин». Единственная книга о походе челюскинцев изданная в 1934 году стала большой редкостью даже для крупных библиотечных архивов. Героический пример челюскинцев очень поучителен в наше непростое время - переходного периода от коммунизма к капитализму с благозвучным названием «демократия», когда в крупных посёлках и даже в целых регионах зимой постоянно происходят отключения теплоснабжения и размораживание отопительных систем. Люди оказываются беспомощными перед лицом зимней стужи. В условиях глобального энергетического кризиса, пробуждается повышенный интерес всего мирового сообщества к несметным нефтяным и газовым богатствам Арктического шельфа и опыт челюскинцев при освоении Севера может быть весьма полезен. Творческим коллективом студийцев «Юная Росса" при сборе и оформлении материалов для литературно-художественного сборника «Робинзоны полярного моря» были использованы материалы судового журнала парохода «Челюскин», сообщения и публикации корреспондентов «Правды» в печати и на радио, сообщения иностранных газет того периода, а также фотографии и рисунки художников и фотографов-челюскинцев. Собранный богатый фактический материал студийцев «Юная Росса» воспламенил их творческое вдохновенье о беспримерном подвиге научной экспедиции, оказавшейся лицом к лицу с лютой смертью во льдах Арктики, когда их корабль был раздавлен льдами и затоплен. Студийцы «Юной Россы» сочинили мелодии к песням на стихи поэтов-челюскинцев и юных пионеров того времени, реставрировали некоторые копии рисунков и зарисовок, выполненных художниками-челюскинцами. Нередко при копировании этих рисунков, студийцы привносили некоторые элементы своего творческого воображения, а также делали и свои собственные зарисовки по мотивам сюжетов стихии полярных морей. Богатый иллюстрационный материал о героях-челюскинцах позволил сделать основной упор на зрительное восприятие происходящих событий того периода по фотографиям, рисункам, зарисовкам, стенным листовкам и прочего наглядного материала, но при этом, по возможности, дать свои собственные поэтические комментарии к рисункам и фотографиям. История Северных экспедиций полна сведений о мучительной гибели бесстрашных мореплавателей, пытавшихся сорвать покров таинственности с ледового царства Арктики. Отважные мореплаватели в течение многих столетий пытались пробить полярные льды крайнего Севера. В большинстве случаев экспедиции гибли от холода и голода, как, например, трагическая участь экспедиции старшего лейтенанта Георгия Седова к Северному полюсу на «Святом Фоке». Несметные богатства Северного Ледовитого океана, Сибири, прямой путь из Европы в Азию, вот что тянуло человека в этот таинственный, загадочный край, навеянный фантастической романтикой, которая и по сей день, будоражит умы и сердца бесстрашных мореплавателей. А помимо того, Арктика справедливо именуется «фабрикой погоды» для большей части Европейской территории, поэтому изучение и освоение Севера поможет решить важные практические задачи для жизнедеятельности нашей страны. Применение науки к практической жизни, и героический опыт полярников-челюскинцев может быть весьма полезен и в наше время, интенсивного освоения богатств крайнего Севера. Суровые испытания выпали на долю славной полярной экспедиции по изучению великого Северного морского пути. Томительные дни и ночи они дрейфовали на льдине, продолжая научно-исследовательскую работу в невероятно тяжёлых условиях. Целая робинзонада изобретательностей и борьбы за существование коллектива, где поистине были «все за одного и один за всех» и проявлялась необыкновенно трогательная забота о женщинах и детях. Что подчас остаётся незаметным в повседневных буднях нашей жизни, ярко выявляются в ледяном лагере перед лицом постоянной смертельной опасности. Отважные челюскинцы оказались достойными сынами своей великой Родины, своего великого народа. Эта Арктическая эпопея вошла в историю, как непревзойденный образец мужества и героизма людей, находящихся на краю гибели в плену беспощадной, студеной Арктики. Ледяное Чукотское море не хотело выпускать пленников из своих, леденящих душу объятий. Достойно поклонения мужество всего экипажа тонущего корабля, находчивость и абсолютное отсутствие паники во время катастрофы «Челюскина», который был раздавлен льдами шестиметровой толщины и погружён в воды Северного Ледовитого океана. Под свежим впечатлением гибели корабля «Челюскин» и жизни челюскинцев во льдах Чукотского моря, среди ледяного царства студеного хаоса, на лютом морозе и порывистых ветрах, в 1934 году была выпущена в свет книга об этой героической эпопее с названием «Поход Челюскина». Большая часть страниц этой книги была написана самими челюскинцами в палатках, при тусклом свете керосиновой лампы «Летучая мышь», в обстановке постоянной угрозы - разделить трагическую участь многих и многих исследователей Арктики. В книгу вошли воспоминания, дневники, очерки, статьи, рисунки и фотографии участников экспедиции челюскинцев. Часть рукописей была доставлена в Москву корреспондентом «Правды» самолётом из Петропавловска – на – Камчатке, на основе которых был выпущен двухтомник книги «Поход Челюскина», вышедший вслед за книгой героев-лётчиков с одноимённым названием, под редакцией «Правды». Ценность этих книг в том, что они отличаются от обычных описаний путешествий и экспедиций и составлены всем коллективом непосредственных участников Северного похода (64 авторами). Это доподлинный коллективный труд людей, создавших великую эпопею, своей отвагой победивших причудливые студёные капризы полярной ледовой пустыни. Студийцы детского творчества «Юная Росса» внесли искорку своих эмоциональных переживаний о Северной Одиссее челюскинцев в материалы литературно-художественного сборника «Робинзоны полярного моря». Полные материалы сборника находятся в архиве литературно-художественной студии "Юная Росса". В 1933 году было принято решение повторить маршрут похода «Сибирякова» – вновь выйти для сквозного прохода Северным морским путём. Надо было сменить зимовщиков острова Врангеля и расширить полярную станцию, изучить ещё ряд недостаточно известных участков и проверить, до каких пределов возможно плавание в Северных морях грузовым пароходам – не ледоколам, а также организовать совместную работу этих пароходов и ледоколов на всём Северном пути. Для этих и других целей была снаряжена экспедиция на пароходе «Челюскин» в составе 112 человек. «Челюскин был построен в Дании (в Копенгагене) по заказу СССР, для плавания в условиях Северных морей. «Челюскин» не являлся ледоколом. Это большой грузовой пароход новейшей конструкции, при постройке которого были учтены условия плавания во льдах Северных морей: корпусу придали соответствующую форму и были сделаны добавочные крепления. В конце июня «Челюскин» прибыл из Дании в Ленинград. Осмотр парохода показал, что наряду с целым рядом его достоинств, крепость его корпуса вряд ли будет достаточна при встрече с тяжёлыми льдами, поэтому вариант предстоящего похода предусматривал в случае необходимости призывать на помощь ледокола «Красин». Освоение Северного морского пути позволяет связать богатейшие районы Сибирского Севера с портами Балтийского и Белого морей и Тихого океана. Северный морской путь открыт для плавания около двух месяцев в году, а всё остальное время года покрыт толстыми льдами. Северный Ледовитый океан является «фабрикой погоды» для всей Европейской части, и знание метеорологических условий Арктики позволяет предсказывать погоду. Помимо этого, важным является и овладение рыбными богатствами и животным миром Севера, а также изучение растительного и животного мира дна Северных морей. Особенно важным грузом для «Челюскинцев» был самолёт-амфибия конструкции Шаврова («Ш-2»), занимающий мало места, удобный для подъёма на пароход и спуска с парохода на воду и на лёд, который мог осуществлять взлёт как с воды, так со снега и со льда. Обслуживал этот самолёт лучший Арктический лётчик Михаил Бабушкин. I. ПАРОХОД «ЧЕЛЮСКИН». Пароход «Челюскин» построен в 1933 году датской верфью «Бурмейстер и Вайн». Его размеры: наибольшая длина – 100 метров, ширина – 16,6 метра, регистровый тоннаж – 3 607, 27 тонны, нетто – 2 088, 36 тонны, грузоподъёмность – 4 700 тонн, средняя грузовая осадка - 21,5 фута, или 6,5 метра. Пароход одновинтовой, двухпалубный. Имел две мачты и одну дымовую трубу. Корпус и набор судна построены из специальной корабельной стали. 12 июля пароход «Челюскин» покинул Ленинградский порт и, пройдя Финский залив, вышел в открытое море к Мурманску по акваториям Норвежского и Баренцового морей. И грянула над просторами Северных морей песня: Море у причала С песней повстречалось, Не смолкай певунья, громче пой!.. В ледяных объятьях Согревает братьев - Ласточка души моей живой... Припев: Пусть лапой Большая Медведица Стучится в окно корабля, Должны обязательно встретиться В походах с друзьями друзья!.. Путями морскими и звёздными Сквозь Северный полюс пройдём... И ветви черёмухи росные Осыпят нас звёздным дождём! Сохраним надежды, Не страшны нам беды, И любить умеем мы, и - жить!.. Гаснут звёзды в небе, Но зовут к победе - Песенные ласточки души!.. Припев: 23 августа 1933 года при очередном замере глубины в Карском море, неожиданно была обнаружена подозрительно-мелкая его глубина – всего 14,5 метра. Срочно надо было бросать якорь во избежание опасности «сесть на мель»; в 11 часов ночи бросили якорь. Стояли ещё белые ночи, но был сильный туман. На следующий день в пять часов утра туман немного рассеялся, и слева показались неясные очертания суши. Земля? Но какая? На карте нет и признака земли в этом месте. Как позже выяснилось, это был остров Уединения, открытый Норвежским промышленником-путешественником Иогансоном в 1878 году. Положение острова Уединения Иогансон определил астрономически – лишь по долготе, да и то неточно, а широта вовсе не была определена, поэтому ни одно судно не находило «пропавшей земли». ИМЯ ДЕВОЧКИ – КАРИНА (Выписка из судового журнала «Челюскина») «31 августа 1933 года, Карское море. «5.30 у супругов Васильевых родился ребёнок – девочка. Имя девочки Карина. Счислимая широта - 75 град. 46,5 мин. сев., долгота - 91 град. 06 мин. вост. Глубина 52 метра». КОЛЫБЕЛЬНАЯ. Надо льдами, над снегами Звёздочки качаются, Ночь полярная, как днём - Светом заливается... То ли - день кончается? То ль он - начинается? Льдины скачут по волнам, Палуба качается... Баю, баю, баиньки, Мы скатаем валенки, Небольши, немаленьки, Что лапки у заиньки... Мишки белые уж спят, Только льдинки шурустят, И детишкам по секрету Тихо-тихо говорят: - День уже кончается, Песня не прощается, Словно люлька на волнах – Кораблик качается... Баю, баюшки, бай-бай, Спи, дочурка, засыпай; Мишка дарит каравай – Целый айсберг – принимай... II. СЛЁТ КОРАБЛЕЙ «Челюскин», 1 сентября (радио специального корреспондента «Правды»). В четыре часа дня впереди нас в тумане возникли очертания кораблей. «Челюскин» подошёл к мысу Челюскину. Это была неповторимая, великолепная минута за всю историю Арктики. Шесть советских пароходов одновременно бросили якоря у самой северной точки самого обширного материка мира. Пароходы троекратно приветствовали друг друга своими простуженными голосами. Слышались песни, смех, шутки, возгласы, хоровые приветствия по слогам. До глубокой всё ещё белой ночи мы мчались, друг к другу в гости на корабли, на материк и снова на корабли, покуда обеспокоенная сирена снова не позвала нас на борт. В семь часов утра по местному времени подняли якоря, взяли курс на Ост. Сыплет черёмуха снегом, Зелень в цвету и росе. В поле, склоняясь к побегам, Ходят грачи в полосе. Никнут шелковые травы, Пахнет смолистой сосной. Ой, вы, луга и дубравы, - Я одурманен весной. Радуют тайные вести, Светятся в душу мою. Думаю я о невесте, Только о ней лишь пою. Сыпь ты, черёмуха, снегом, Пойте вы, птахи, в лесу. По полю зыбистым бегом Пеной я цвет разнесу. (Песня на стихи С. Есенина.) 6 октября (передано по радио): «Экспедиционное судно «Челюскин» с 23 сентября находится в тяжёлых неподвижных льдах. Непрерывные взрывы аммоналом и обколка льда не дают должных результатов. Лёд толщиной в среднем в шесть метров плотно сжат. В стороне от места стоянки «Челюскина», на два километра севернее, лёд ещё движется. Но эти два километра сейчас непреодолимы. Корабль вполне подготовлен для зимовки, но мы будем биться, чтобы выйти победителями». Начальник экспедиции Шмидт. «ЧЕЛЮСКИН», 20 ноября (передано по радио). Экспедиционный пароход «Челюскин», закованный льдами вынесло течением 5 ноября 1933 года из Берингова пролива в Ледовитый океан, где он до сих пор дрейфует. Ледорез «Литке», выступивший на помощь «Челюскину», не мог подойти к нам ближе 20 миль. 17 ноября «Литке» вынужден начать обратный путь, так как создалась реальная опасность и ему оказаться в положении «Челюскина». Дрейф «Челюскина» дал огромный материал для понимания течения в зимних условиях в этой неизученной части Арктики. Научные работы продолжаются. Настроение у всех крепкое. Начальник экспедиции Шмидт. После ухода ледореза «Литке», пароход «Челюскин» остался во льдах, представленный самому себе в Северной суровой стихии, не приспособленный к условиям дрейфа. «Челюскин» был явно обречён. С объявлением зимовки, жизнь на «Челюскине» стала быстро и энергично перестраиваться, готовясь встретить несчастье в любой момент и во всеоружии, чтобы, в случае серьёзного сжатия корабля, быть готовыми выйти на лёд. Была выключена система парового отопления во второстепенных помещениях; команда экспедиционного состава, живущая в тёплых каютах, уплотнилась с целью экономии угля. Проводилась большая работа по растапливанию льда и заготовке пресной воды в баках. Красоты Северного сияния очаровывали полярников изумительной окраской неба, особенно красивы были зори с радужными переливами всех цветов в мягких акварельных тонах. Лучи солнца переливались в ледяных утёсах; некоторые льдины сверкали, подобно огромным сказочным бриллиантам... В конце декабря 1933 года стало ясно, что в любой момент может произойти катастрофическое сжатие корабля, который был словно впаян в дрейфующей льдине и лёд всё с большим усилием наступал на борт корабля. Решено было сложить на палубе запасы продовольствия, снаряжения, одежды, и топлива, чтобы в критическую минуту сбросить их на лёд. «Челюскин», 10 января (сообщение по радио). Дрейф «Челюскина» в Ледовитом океане, взламывает многометровые ледяные торосы, лёд с громадной силой и шумом напирает на пароход. Корпус выдерживает сжатие, но приняты меры на всякий случай: заготовлены на палубе продовольствие, палатки и спальные мешки для спуска на лёд. Научные работы продолжаются. Начальник экспедиции Шмидт 12 февраля 1933 года в 11 часов вечера движущим ледяным валом был нанесён сильный удар по корпусу парохода «Челюскин». При зажжённом фонаре была обнаружена трещина в стальном корпусе судна от форштевня вперёд. Под непрерывным давлением льда трещина расширялась и на следующий день в 13 часов 20 минут при сильной пурге, в 30 градусный мороз, судно так заскрипело, что стало ясно – оно долго не выдержит. Был отдан приказ о всеобщем аврале и немедленной выгрузке всего аварийного запаса на лёд с правого борта. 13 февраля 1933 года, в 13 часов 40 минут пароход «Челюскин» не выдержал ледового напора и был сломлен. Напирающее ледяное поле прорвало подводную часть брони судна. Началась агония корабля. Вода хлынула в машинное и котельное отделения. Продрав борт судна, напор льда сдвинул паровой котёл с места, сорвал трубопровод... К счастью, взрыва не произошло, но пароход был обречён на скорую гибель; менее чем за два часа «Челюскин» затонул. Люди остались на льду. Полярное море, 14 февраля (передано по радио). 13 февраля в 15 часов 30 минут в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от мыса Уелен «Челюскин» затонул, радзавленный сжатием льдов. Внезапно разорвало левый борт на большом протяжении от носового трюма до машинного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода. Черед два часа всё было кончено. За эти два часа организованно, без единого проявления паники, выгружены на лёд, заранее подготовленный аварийный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолёт и радио. Выгрузка продолжалась до того момента, когда нос судна уже погрузился под воду. Руководители экипажа и экспедиции сошли с парохода последними, за несколько секунд до полного его погружения в воды Полярного моря. Пытаясь сойти с судна, погиб завхоз Могилевич. Он был придавлен бревном и увлечён в воду. Начальник экспедиции Шмидт МОЖНО ЛИ СПАСТИ ПОТЕРПЕВШИХ КРУШЕНИЕ? (газета «Фольксштиме». В Арктической пустыне, недалеко от северо-восточного конца Сибири, на льдине плывут к полюсу 103 русских, между ними семь женщин и двое детей и с нетерпением ждут помощи. Это команда советского парохода «Челюскин», который погиб, раздавленный льдами, и персонал метеорологической станции на острове Врангеля. Положение потерпевших крушение настолько ухудшилось, что уже в самое ближайшее время надо считаться с возможностью новой Арктической трагедиии. Кажется, почти невозможным произвести посадку самолётов на битый лёд и ещё более невозможным подняться с него. Насколько можно предположить, имеется только одна возможность осуществить спасение, дожидаться на льду наступления тёплого времени, когда находящиеся на льдине сумеют достичь на своих лодках берега или их отыщет на этой льдине ледокол. Спрашивается только: выдержит ли льдина до этого времени? В поход на «Челюскине» отправилось 112 человек. В Карском море родилась Карина Васильева. 3 октября 1933 года, во время стоянки «Челюскина» у острова Колючина, часть состава экспедиции в числе 8 человек ушла на 4 нартах с корабля на берег, 10 октября они были в Уелене. На корабле к моменту катастрофы находилось 104 человека. Один человек погиб вместе с «Челюскиным» (Боря Могилевич). В наличие осталось – 103 человека. Даже небольшой, но слаженный коллектив в условиях полярного безжизненного хаоса, может почти из ничего сделать многое, для построения своего нового мира. Челюскинцы проявили поистине чудеса изобретательности: из железных бочек сделали печи-буржуйки и котлы для нагрева воды, из некудышних труб сделали топливные форсунки. Изготовили всевозможные инструменты и приспособления: молотки и лопаты, нарты и санки, тиски и зубила, светильники и умывальники. Оборудовали барак и прекрасную кухню с окнами, в которых вместо стёкол были вставлены пустые бутылки. В утеплённых палатках устраивали нары и удобные столы. Капитан затонувшего корабля «Челюскин» Владимир Воронин потомок новгородских ушуйников-поморов – «покрутов» («покрутство» - кабальный подряд у богатых купцов, имеющих судна). Его деды и прадеды существовали морем. Море их кормит и поит. Они плавали на Мурман и в Норвегию за рыбой, на Новую Землю за зверем, и даже на Грумант (Шпицберген) отправлялись на китовый промысел. Не зная ни карт, ни лоций, но чутьем умели предчувствовать штормы, узнавать подводные скалы. В восьмилетнем возрасте первый раз с отцом вышел он в открытое море и с тех пор ни о чем другом не мог думать, но лишь о море, только о море... Челюскинцы долгими полярными ночами в палатке любили слушать рассказы своего капитана, но ещё больше любили его песни. К сожалению, в дневниках челюскинцев не указывается, какие именно пел он им песни, но думается, что пел он о море, и новгородских ушуйниках-поморах. ХМЕЛЬ – ПРОСТОТА. По сюжетам песен поморов «покрутов». Ах, ты, хмелюшка, ты наша хмель кабацкий, Простота, ты наше горюшко бурлацкое, С простотою нашей, хмель, зачем сдружилась? Плыть на Грумант – страшный, лютый «покрутилась»? Ах, поморы, вы поморы новгородские, У купцов «покручены» в неволю, Вы кормились и поились, мореходские, Ох, кормились и поились студным морем. Где сходились все почтовые дороги, Что из Питера, из Кеми и Онеги, С навигацией паломники Повенца Навещали монастырь-град Соловецкий. Ты нас поишь, ты нас кормишь, море синее, Море синее-пресинее, солёное, Груман батюшка, уж как же ты страшён, Кругом льдами да горами обнесён... Кругом льдами да горами обнесён, Непролазными горами обвышон, Ах, зачем ты с простотою, хмель, сдружилась? Что на Грумант на ладье плыть «покрутилась»?. САДКО. Не за корку хлеба на чужбине Пташечка небесная поёт. Чуть приметна в выси синей-синей, Но поёт, аж за сердце берёт!.. Не скитаться по чужим дорогам, Не позорить имена отцов, Но исполниться святого долга – Родину очистить от врагов. Припев: Я Садко – торговый гость, Круг друзей моих не тесен... Не товары вам привёз, Я принёс родные песни!.. Молодые, не покиньте старших, Станьте вместе все - плечом к плечу, И прославят вас невесты ваши, И забьётся сердце горячо!.. Посмотри, как в выси синей-синей Пташечка небесная поёт - Не за корку хлеба на чужбине Песню льёт, аж за сердце берёт!.. Припев: ОБРАЗОВАТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННУЮ КОМИССИЮ... Постановление Совнаркома СССР. Совет народных коммиссаров Союза ССР постановляет: Для организации помощи участникам экспедиции тов. Шмидта О.Ю. и его команде погибшего судна «Челюскина» образовать Правительственную комиссию в следующем составе: тов. Куйбышев В.В. (председатель), тов. Янсон Н.М. (наркомвод), тов. Каменев С.С. (зам. наркомвоенмора), Уншлихт И.С. (нач. Главвоздухофлота), тов. Иоффе С.С. (зам. Нач. ГУСМП). ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА НАРКОМА СОЮЗА ССР В. Молотов УПРАВЛЯЮЩИЙ ДЕЛАМИ СОВЕТА НАРКОМА СОЮЗА ССР И. Мирошников ОРГАНИЗОВАННОСТЬ И МУЖЕСТВО. Из сообщений Правительственной комиссии. Экспедиция во главе с тов. О.Ю. Шмидтом проявила исключительную организованность и мужество во время гибели судна. Все необходимые меры предосторожности были приняты, не было растерянности и паники. Экспедиция в полном порядке сошла на лёд, обеспечив себя необходимыми запасами меховой одежды, спальных мешков, палатками, двухмесячным запасом продовольствия. Немедленно, как только позволит состояние погоды (в последние дни свирепствует пурга), будут произведены полёты для вывоза участников экспедиции на материк. Радиосвязь с тов. Шмидтом поддерживать непрерывно. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ КОМИССИИ В. Куйбышев. Приближалась пора наступления весны, в марте возможны значительные подвижки льда, нужно было отыскать подходящую площадку для аэродрома, расчистить и выравнить её для возможности посадки самолётов. Как быть, если самолётам удастся вывезти только часть лагеря? Такая ситуация не исключалась. Предполагалось, что оставшейся части челюскинцев придётся двинуться на материк пешком (140 километров). В этом случае предполагалось доставка самолётами нескольких нарт и если возможно, несколько упряжек собак (как показали последующие события, десант собак для упряжки - вполне возможное и реальное дело). Пешком челюскинцам идти не пришлось, они все до единого были спасены героями-летчиками. Началась интенсивная работа по поиску подходящей площадки и подготовке аэродрома: сбивать с посадочного поля ледяные торосы и выравнивать твёрдые снежные бугры. За неделю удалось расчистить посадочную площадку в пяти километрах от лагеря Шмидта. «В пространстве пасмурной дали Всё мёртво. Снежные равнины Коврами яркими легли, Стоят угрюмых гор вершины В однообразной белизне И дремлют в вечной тишине: Кругом не видно дымной кровли, Не видно путника в лесах, И звонкий рог весёлой ловли В пустынных не трубит горах». НА СЕВЕР К ЛАГЕРЮ ШМИДТА! Из беседы Куйбышева с американскими журналистами. Правительство решило направить на помощь экспедиции Шмидта лучших полярных лётчивов Союза: уже на побережье Ледовитого океана работают полярные лётчики Куканов и Лапидевский; с пароходом «Смоленск» отправляются опытные полярные пилоты Молоков, Светогоров и Каманин; на Север будут направлены лётчики Доронин и Галышев. Из Хабаровска вылетит лётчик Водопьянов. Кроме того, спешно отправлены через Америку (Нью-Йорк – Аляска – мыс Уэлен) известные полярные лётчики Лапидевский и Слепнев и известный полярник-исследователь острова Врангеля и Северной Земли - Ушаков. БОЛЬШАЯ РАДОСТЬ. Лагерь Шмидта, 5 марта (передано по радио). Сегодня 5 марта, большая радость для лагеря челюскинцев и вместе с тем праздник советской авиации. Самолёт «АНТ- 4) под управлением лётчика Лапидевского прилетел из Уэлена к нашему лагерю, спустился на подготовленный нами аэродром и благополучно доставил в Уэлен всех бывших на «Челюскине» женщин и обоих детей. Посадка и подъём были проделаны удивительно чётко. Успех полёта Лапидевского тем значительнее, что стоит почти 40-градусный мороз. Между лагерем и аэродромом образовалась большая полынья, так что для переправы пришлось три километра тащить из лагеря шлюпку через лёд. Удачное начало спасательной операции ещё более подняло дух челюскинцев, уверенных во внимании и заботе правительства и всей страны. Глубоко благодарны. Начальник экспедиции Шмидт. III. НАЧАЛО СПАСЕНИЯ ГЕРОЕВ АРКТИКИ. Одна девочка узнала, что лётчик Василий Молоков полетит в Арктику спасать челюскинцев, подошла к нему, назвалась Катей и подарила ему тетрадку со своими стихами, вот одно из этих стихотворений: Милый, смелый дядя-лётчик! Прошу, прими моё письмо – Сердца своего кусочек Я вложила в строчки этих слов. Дядя Молоков! Меня никто не знает. Я не лётчик, не герой! Только пионерка об одном мечтает: Сделаться, как ты, такой большой! День проходит мой всегда в учёбе, Ну, а ночью я во сне, Если б знал бы ты, как в небе Я лечу, лечу всегда в мечте!.. Ты прими привет и пионеров слово, Дорогой и славный наш герой! Будем мы всегда готовы, Если надо будет, в бой!.. Маршрут спасения челюскинцев был таким: самолётами летят до Винкарема (примерно, 50 минут лёту); далее от Винкарема двумя путями: один - до бухты Провиденя к пароходу «Смоленск» (самолётом), другой – через Уэллен до бухты Лаврентия на нартах в собачьих упряжках вдоль побережья (за 10 суток, с ночёвкой в маленьких стойбищах – в ярангах) Из воспоминаний челюскинцев: В Ванкареме челюскинцев встречали чукчи, исключительно доброжелательные и гостеприимные люди. Предлагали свои услуги для размещения прибывших гостей по ярангам, чтобы пару дней могли отдохнуть и подлечиться. Яранги – деревянные сооружения с разделительными перегородками и хозяйственными пристройками, просторные и закопченные, имеющие в крыше стеклянные окна. Пологи в ярангах застелены моржовыми шкурами, на них установлен низенький столик, вокруг которого расстелены соломенные коврики для сидения. В яранге есть умывальник, керосиновая лампа – «молния», жир в качестве горючего. Отапливается яранга жирником. В некоторых ярангах исключительно чисто. Некоторые чукчи имели небольшие шхуны, на которых охотились за китами, моржами, нерпами в Чукотском море. Многие чукчи ведут дневники, в которых ежедневно записывают погоду на английском языке, а в журнале для посетителей гости записывают свои впечатления. Чукчи с большим интересом слушали рассказы челюскинцев, задавали много вопросов. Для гостей чукчи предлагают почётное место для ночёвки в яранге - около тёплых жирников («чукотские керосинки», наполненные жиром с фитилём из моха). На нартах собачьей упряжкой управляет чукча-каюр, громко восклицая и помахивая длинной, заострённой на конце палкой, называемой хореем. Собачью упряжку кормят один раз в день. При нехватке нарт и собачьих упряжек предлагался оригинальный способ передвижения: группа людей по двое садятся на нарты и уезжают примерно на два километра вперёд, далее люди следуют пешком, нарты в это время поджидают остальных. Отдохнувшие собаки быстро везут вторую группу людей, обгоняя первую группу и останавливаются через два километра и так всё повторяетя. Этот способ передвижения хорош и тем, что не позволяет путешественникам замёрзнуть в пути. ПЕСНЯ ОХОТНИКА. От чума к чуму, - от тебя ко мне, Следы от нарт глубоки в снегу; Долго-долго я в гости тебя ожидал, Может, месяц ещё подожду... От чума к чуму, - от тебя ко мне, Потянуло приятным дымком; Может в гости к тебе охотник другой Проложил след глубокий в снегу?.. Припев: Завывает волчица-метель, От снегов белый снег тяжелеет, Знай, что наша лохматая ель О разлуке со мной пожалеет... Ой, длинна и темна ты, полярная ночь, Лисьего хвоста длинней, Только месяц один я тебя подожду И уйду на охоту в тайгу... Мне недолго в раздумье сидеть одному, Думу думать и трубку курить... Ты поступишь умней и хитрее лисы, Коль меня поскорей навестишь... Припев: ПЕСНЯ КАЮРА ВОСХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ (Слова Л. И. В.). Солнце большое встаёт над большими снегами! Солнце большое встаёт, после большой темноты! Песня большая нужна над большими лугами, Песня дороги большой - к стану великой воды! Э-ге, э-хо, э-гей-йя!.. Солнце большое встаёт над большою равниной, Медленный ветер навстречу с оленей сдувает слепней; Синие ленты оленей слиняют кочовкою длинной, Но не устанет быть бодрым мой длинный хорей! Э-ге-э-вей, э-гей-йя!.. Солнце большое встаёт над берёзкой и мохом, Нельма глубокое любит, и ягели любит олень. Любит летать куропатка, а мне ещё много и много Видеть, как Солнце встаёт, и начинается день! Э-ге, э-хо, э-гей-йя!.. Песня большая нужна над большими лугами, Песня дороги большой - к стану великой воды! Сослце большое встаёт над большими снегами Солнце большое встаёт - после большой темноты! Э-ге-э-вей, э-гей-йя!.. ВЫВЕЗЕНЫ 62 ЧЕЛОВЕКА. (Из сообщений Правительственной комиссии.) 7 апреля 1934 года самолётами Ушакова, Слепнёва, Каманина, Молокова, Лапидевского и Доронина вывезены из лагеря 62 человека. Первыми были вывезены женщины и дети. 11 апреля полёты продолжались. В Ванкарем доставлено 35 человек, в том числе больной начальник экспедиции Шмидт О.Ю. в сопровождении врача Никитина К.А. Председатель Правительственной комиссии В. Куйбышев НА ЛЬДИНЕ – ШЕСТЕРО. Ванкарем, 12 апреля (передано по радио) Сегодня самолёты сняли из лагеря Шмидта и доставили в Ванкарем ещё 22 человека. Всего за последние дни перевезено из лагеря 84 человека. На льдине остаётся 6 человек. Самолёт Водопьянова прилетел в Ванкарем. При наличии хорошей погоды завтра будут перевезены из лагеря все, и мы начнём перевозку челюскинцев на самолётах из Ванкарема в Уэллен. На самолёте Слепнева Шмидт доставлен в Ном. Завтра отправится в Фербекс. Председатель чрезвычайной тройки Петров. ВСЕ ЧЕЛЮСКИНЦЫ НА БЕРЕГУ. Сталину, Молотову, Калинину, Ворошилову, Куйбышеву, Ягоде ВАНКАРЕМ, 13 апреля 1934 года, 4 часа 40 минут (Передано по радио). Сегодня, 13 апреля, самолётами Молокова, Каманина и Водопьянова доставлены в Ванкарем последние шесть челюскинцев во главе с Бобровым и капитаном Ворониным, радисты Кренкель и Иванов, моторист Погосов, боцман Загорский. Одновременно с челюскинцами доставлено на берег восемь собак, заброшенных в лагерь самолётом для переброски на аэродромы больных челюскинцев и ценных грузов. Доставкой последних шести человек спасение челюскинцев считаем выполненным. Форсируем переброску людей в Уэллен и бухту Провидения для посадки на пароход «Смоленск». Председатель чрезвычайной тройки Петров, член тройки Небольсин. БУХТА ОПУСТЕЛА. ПАРОХОД «СТАЛИНГРАД», 22 мая (Радио специальных корреспондентов «Правда»). Опустела бухта Провидения, где в течение суток перекликились гудки трёх советских пароходов с полутысячным населением, где на прибрежном льду «красинцы» и «сталинградцы» встречались с челюскинцами. Тёплой заботой окружили москвичи и ленинградцы героев лагеря Шмидта и полярных пилотов. Большую радость для челюскинцев представил комплект номеров «Правды». Вчера начался «разъезд». На рассвете «Красин» и «Сталинград» ушли к мысу Дежневу. Жизнь на ледовой площадке возле «Смоленска» не прекращалась. Грузились самолёты. Сегодня в полдень снялись. Прощай, Чукотка! На юг! И. Копусов, Л. Хват IV. ПОБЕДА. БЛЕСТЯЩАЯ ПОБЕДА (Из пердовой «Правды» 19 апреля 1934 года). Великая война на Северном Ледовитам океане закончилась блестящей победой нашего народа. Челюскинцы и летчики-полярники показали чудеса героизма, показали, на что способен стосемидесятимиллионный народ, когда встаёт вопрос о защите его Родины. ПЕСНЯ Слова Н. Асеева Вылазкою дерзкою крылья Лапидевского путь скор. И не затуманено зрение Каманина в снег, в шторм. Средь полярных сполохов не собьётся Молоков. Курс взят. Стихнет шум и заново крылья Водопьянова к ним мчат. Ближе, ближе торосы, круг на малой скорости – льдов блеск! Сжаты льдами шаткими, машут, машут шапками: - Мы здесь! Чуб упрямый треплется, флаг советский ветрится – льдов гладь. Нет на свете трудности, нет на свете крепости нас смять! ПОЕЗД ЧЕЛЮСКИНЦЕВ. Виктор Гусев. Когда они были там на льдине, Сжав зубы, мы хладнокровно следили. Терпенье. Воля. Спокойный вид. Каманин вылетел – и прилетит. Но тепрь, когда близится поезда пенье, Мы вдруг почувствовали – нету терпенья! Мы минуты считать устали. Прибудь же, поезд, в назначенный срок! Весь мир тебя ожидает, и каждый На карте переставляет флажок. А между тем, завершая рейс, В сопровождении птиц и ветра Из туннеля ночи вылетает экспресс И мчит по звонким холмам рассвета. И мчит он, родиной нашей храним, И мир, его ожидая, замер, И бомбовозы летят над ним, Его забрасывая цветами!.. V. ВОСХИЩЕНИЕ ВСЕГО МИРА. «...Имена советских лётчиков и имена челюскинцев стали известны далеко за пределами СССР. Передовые люди всего мира не скрывали своего восхищения и изумления перед подвигом советских летчиков, перед стойкостью челюскинцев...» Из передовой «Правды» 16 апреля 1934 года В мае 1934 года Шмидта и Ушакова встречали с большим торжеством и горячо приветствовали в Сан-Франциско, в Вашингтоне, в Нью-Йорке представители местных властей, работники посольств, учёные общества, корреспонденты газет и простые люди. Посол СССР в США А. Трояновский представил Ушакова и Шмидта президенту Соединённых штатов Франклину Рузвельту, который тепло встретил их, долго беседовал с ними и поздравил их со счастливым исходом по спасению челюскинцев. Государственный секретарь США Хелл при встрече с Ушаковым и Шмидтом сказал им, что приятно видеть пример исключительного героизма в наше мрачное время. Героический пример вдохновляет молодое поколение для подвигов. 16 мая в Вашингтоне был организован торжественный приём героев-полярников Ушакова и Шмидта, пришло более пятисот человек официальных лиц: сенаторы, депутаты, дипломаты, учёные, журналисты, чтобы пожать им руки и подарить цветы. 19 мая 1934 года был устроен банкет в Нью-Йорке в честь советских героев-полярников клубом американских исследователей. На торжественной встрече присутствовал известный путешественник и исследователь Эндрю и негр Мат Генсон (редкий случай в Соединённых штатах) – участник всех знаменитых экспедиций Пири, нога которого побывала на Северном полюсе (6 апреля 1909 года), единственно оставшийся в живых от всего состава экспедиции. Американские исследователи-путешественники в своих речах отдавали должное беззаветному героизму челюскинцев. Нельзя не отметить появление на этом приёме бывшего генерала
Литературно-художественные находки студийцев «Юная Росса» (о походе корабельной экспедиции «ЧЕЛЮСКИНА»). При подготовке к изданию данного литературно-художественного сборника, в издательском отделе детского творчества заинтересовались информационным состоянием в современной России о легендарном, героическом подвиге нашего народа, о беспримерной научной экспедиции в Арктику на пароходе «Челюскин». Единственная книга о походе челюскинцев изданная в 1934 году стала большой редкостью даже для крупных библиотечных архивов. Героический пример челюскинцев очень поучителен в наше непростое время - переходного периода от коммунизма к капитализму с благозвучным названием «демократия», когда в крупных посёлках и даже в целых регионах зимой постоянно происходят отключения теплоснабжения и размораживание отопительных систем. Люди оказываются беспомощными перед лицом зимней стужи. В условиях глобального энергетического кризиса, пробуждается повышенный интерес всего мирового сообщества к несметным нефтяным и газовым богатствам Арктического шельфа и опыт челюскинцев при освоении Севера может быть весьма полезен. Творческим коллективом студийцев «Юная Росса" при сборе и оформлении материалов для литературно-художественного сборника «Робинзоны полярного моря» были использованы материалы судового журнала парохода «Челюскин», сообщения и публикации корреспондентов «Правды» в печати и на радио, сообщения иностранных газет того периода, а также фотографии и рисунки художников и фотографов-челюскинцев. Собранный богатый фактический материал студийцев «Юная Росса» воспламенил их творческое вдохновенье о беспримерном подвиге научной экспедиции, оказавшейся лицом к лицу с лютой смертью во льдах Арктики, когда их корабль был раздавлен льдами и затоплен. Студийцы «Юной Россы» сочинили мелодии к песням на стихи поэтов-челюскинцев и юных пионеров того времени, реставрировали некоторые копии рисунков и зарисовок, выполненных художниками-челюскинцами. Нередко при копировании этих рисунков, студийцы привносили некоторые элементы своего творческого воображения, а также делали и свои собственные зарисовки по мотивам сюжетов стихии полярных морей. Богатый иллюстрационный материал о героях-челюскинцах позволил сделать основной упор на зрительное восприятие происходящих событий того периода по фотографиям, рисункам, зарисовкам, стенным листовкам и прочего наглядного материала, но при этом, по возможности, дать свои собственные поэтические комментарии к рисункам и фотографиям. История Северных экспедиций полна сведений о мучительной гибели бесстрашных мореплавателей, пытавшихся сорвать покров таинственности с ледового царства Арктики. Отважные мореплаватели в течение многих столетий пытались пробить полярные льды крайнего Севера. В большинстве случаев экспедиции гибли от холода и голода, как, например, трагическая участь экспедиции старшего лейтенанта Георгия Седова к Северному полюсу на «Святом Фоке». Несметные богатства Северного Ледовитого океана, Сибири, прямой путь из Европы в Азию, вот что тянуло человека в этот таинственный, загадочный край, навеянный фантастической романтикой, которая и по сей день, будоражит умы и сердца бесстрашных мореплавателей. А помимо того, Арктика справедливо именуется «фабрикой погоды» для большей части Европейской территории, поэтому изучение и освоение Севера поможет решить важные практические задачи для жизнедеятельности нашей страны. Применение науки к практической жизни, и героический опыт полярников-челюскинцев может быть весьма полезен и в наше время, интенсивного освоения богатств крайнего Севера. Суровые испытания выпали на долю славной полярной экспедиции по изучению великого Северного морского пути. Томительные дни и ночи они дрейфовали на льдине, продолжая научно-исследовательскую работу в невероятно тяжёлых условиях. Целая робинзонада изобретательностей и борьбы за существование коллектива, где поистине были «все за одного и один за всех» и проявлялась необыкновенно трогательная забота о женщинах и детях. Что подчас остаётся незаметным в повседневных буднях нашей жизни, ярко выявляются в ледяном лагере перед лицом постоянной смертельной опасности. Отважные челюскинцы оказались достойными сынами своей великой Родины, своего великого народа. Эта Арктическая эпопея вошла в историю, как непревзойденный образец мужества и героизма людей, находящихся на краю гибели в плену беспощадной, студеной Арктики. Ледяное Чукотское море не хотело выпускать пленников из своих, леденящих душу объятий. Достойно поклонения мужество всего экипажа тонущего корабля, находчивость и абсолютное отсутствие паники во время катастрофы «Челюскина», который был раздавлен льдами шестиметровой толщины и погружён в воды Северного Ледовитого океана. Под свежим впечатлением гибели корабля «Челюскин» и жизни челюскинцев во льдах Чукотского моря, среди ледяного царства студеного хаоса, на лютом морозе и порывистых ветрах, в 1934 году была выпущена в свет книга об этой героической эпопее с названием «Поход Челюскина». Большая часть страниц этой книги была написана самими челюскинцами в палатках, при тусклом свете керосиновой лампы «Летучая мышь», в обстановке постоянной угрозы - разделить трагическую участь многих и многих исследователей Арктики. В книгу вошли воспоминания, дневники, очерки, статьи, рисунки и фотографии участников экспедиции челюскинцев. Часть рукописей была доставлена в Москву корреспондентом «Правды» самолётом из Петропавловска – на – Камчатке, на основе которых был выпущен двухтомник книги «Поход Челюскина», вышедший вслед за книгой героев-лётчиков с одноимённым названием, под редакцией «Правды». Ценность этих книг в том, что они отличаются от обычных описаний путешествий и экспедиций и составлены всем коллективом непосредственных участников Северного похода (64 авторами). Это доподлинный коллективный труд людей, создавших великую эпопею, своей отвагой победивших причудливые студёные капризы полярной ледовой пустыни. Студийцы детского творчества «Юная Росса» внесли искорку своих эмоциональных переживаний о Северной Одиссее челюскинцев в материалы литературно-художественного сборника «Робинзоны полярного моря». Полные материалы сборника находятся в архиве литературно-художественной студии "Юная Росса". В 1933 году было принято решение повторить маршрут похода «Сибирякова» – вновь выйти для сквозного прохода Северным морским путём. Надо было сменить зимовщиков острова Врангеля и расширить полярную станцию, изучить ещё ряд недостаточно известных участков и проверить, до каких пределов возможно плавание в Северных морях грузовым пароходам – не ледоколам, а также организовать совместную работу этих пароходов и ледоколов на всём Северном пути. Для этих и других целей была снаряжена экспедиция на пароходе «Челюскин» в составе 112 человек. «Челюскин был построен в Дании (в Копенгагене) по заказу СССР, для плавания в условиях Северных морей. «Челюскин» не являлся ледоколом. Это большой грузовой пароход новейшей конструкции, при постройке которого были учтены условия плавания во льдах Северных морей: корпусу придали соответствующую форму и были сделаны добавочные крепления. В конце июня «Челюскин» прибыл из Дании в Ленинград. Осмотр парохода показал, что наряду с целым рядом его достоинств, крепость его корпуса вряд ли будет достаточна при встрече с тяжёлыми льдами, поэтому вариант предстоящего похода предусматривал в случае необходимости призывать на помощь ледокола «Красин». Освоение Северного морского пути позволяет связать богатейшие районы Сибирского Севера с портами Балтийского и Белого морей и Тихого океана. Северный морской путь открыт для плавания около двух месяцев в году, а всё остальное время года покрыт толстыми льдами. Северный Ледовитый океан является «фабрикой погоды» для всей Европейской части, и знание метеорологических условий Арктики позволяет предсказывать погоду. Помимо этого, важным является и овладение рыбными богатствами и животным миром Севера, а также изучение растительного и животного мира дна Северных морей. Особенно важным грузом для «Челюскинцев» был самолёт-амфибия конструкции Шаврова («Ш-2»), занимающий мало места, удобный для подъёма на пароход и спуска с парохода на воду и на лёд, который мог осуществлять взлёт как с воды, так со снега и со льда. Обслуживал этот самолёт лучший Арктический лётчик Михаил Бабушкин. I. ПАРОХОД «ЧЕЛЮСКИН». Пароход «Челюскин» построен в 1933 году датской верфью «Бурмейстер и Вайн». Его размеры: наибольшая длина – 100 метров, ширина – 16,6 метра, регистровый тоннаж – 3 607, 27 тонны, нетто – 2 088, 36 тонны, грузоподъёмность – 4 700 тонн, средняя грузовая осадка - 21,5 фута, или 6,5 метра. Пароход одновинтовой, двухпалубный. Имел две мачты и одну дымовую трубу. Корпус и набор судна построены из специальной корабельной стали. 12 июля пароход «Челюскин» покинул Ленинградский порт и, пройдя Финский залив, вышел в открытое море к Мурманску по акваториям Норвежского и Баренцового морей. И грянула над просторами Северных морей песня: Море у причала С песней повстречалось, Не смолкай певунья, громче пой!.. В ледяных объятьях Согревает братьев - Ласточка души моей живой... Припев: Пусть лапой Большая Медведица Стучится в окно корабля, Должны обязательно встретиться В походах с друзьями друзья!.. Путями морскими и звёздными Сквозь Северный полюс пройдём... И ветви черёмухи росные Осыпят нас звёздным дождём! Сохраним надежды, Не страшны нам беды, И любить умеем мы, и - жить!.. Гаснут звёзды в небе, Но зовут к победе - Песенные ласточки души!.. Припев: 23 августа 1933 года при очередном замере глубины в Карском море, неожиданно была обнаружена подозрительно-мелкая его глубина – всего 14,5 метра. Срочно надо было бросать якорь во избежание опасности «сесть на мель»; в 11 часов ночи бросили якорь. Стояли ещё белые ночи, но был сильный туман. На следующий день в пять часов утра туман немного рассеялся, и слева показались неясные очертания суши. Земля? Но какая? На карте нет и признака земли в этом месте. Как позже выяснилось, это был остров Уединения, открытый Норвежским промышленником-путешественником Иогансоном в 1878 году. Положение острова Уединения Иогансон определил астрономически – лишь по долготе, да и то неточно, а широта вовсе не была определена, поэтому ни одно судно не находило «пропавшей земли». ИМЯ ДЕВОЧКИ – КАРИНА (Выписка из судового журнала «Челюскина») «31 августа 1933 года, Карское море. «5.30 у супругов Васильевых родился ребёнок – девочка. Имя девочки Карина. Счислимая широта - 75 град. 46,5 мин. сев., долгота - 91 град. 06 мин. вост. Глубина 52 метра». КОЛЫБЕЛЬНАЯ. Надо льдами, над снегами Звёздочки качаются, Ночь полярная, как днём - Светом заливается... То ли - день кончается? То ль он - начинается? Льдины скачут по волнам, Палуба качается... Баю, баю, баиньки, Мы скатаем валенки, Небольши, немаленьки, Что лапки у заиньки... Мишки белые уж спят, Только льдинки шурустят, И детишкам по секрету Тихо-тихо говорят: - День уже кончается, Песня не прощается, Словно люлька на волнах – Кораблик качается... Баю, баюшки, бай-бай, Спи, дочурка, засыпай; Мишка дарит каравай – Целый айсберг – принимай... II. СЛЁТ КОРАБЛЕЙ «Челюскин», 1 сентября (радио специального корреспондента «Правды»). В четыре часа дня впереди нас в тумане возникли очертания кораблей. «Челюскин» подошёл к мысу Челюскину. Это была неповторимая, великолепная минута за всю историю Арктики. Шесть советских пароходов одновременно бросили якоря у самой северной точки самого обширного материка мира. Пароходы троекратно приветствовали друг друга своими простуженными голосами. Слышались песни, смех, шутки, возгласы, хоровые приветствия по слогам. До глубокой всё ещё белой ночи мы мчались, друг к другу в гости на корабли, на материк и снова на корабли, покуда обеспокоенная сирена снова не позвала нас на борт. В семь часов утра по местному времени подняли якоря, взяли курс на Ост. Сыплет черёмуха снегом, Зелень в цвету и росе. В поле, склоняясь к побегам, Ходят грачи в полосе. Никнут шелковые травы, Пахнет смолистой сосной. Ой, вы, луга и дубравы, - Я одурманен весной. Радуют тайные вести, Светятся в душу мою. Думаю я о невесте, Только о ней лишь пою. Сыпь ты, черёмуха, снегом, Пойте вы, птахи, в лесу. По полю зыбистым бегом Пеной я цвет разнесу. (Песня на стихи С. Есенина.) 6 октября (передано по радио): «Экспедиционное судно «Челюскин» с 23 сентября находится в тяжёлых неподвижных льдах. Непрерывные взрывы аммоналом и обколка льда не дают должных результатов. Лёд толщиной в среднем в шесть метров плотно сжат. В стороне от места стоянки «Челюскина», на два километра севернее, лёд ещё движется. Но эти два километра сейчас непреодолимы. Корабль вполне подготовлен для зимовки, но мы будем биться, чтобы выйти победителями». Начальник экспедиции Шмидт. «ЧЕЛЮСКИН», 20 ноября (передано по радио). Экспедиционный пароход «Челюскин», закованный льдами вынесло течением 5 ноября 1933 года из Берингова пролива в Ледовитый океан, где он до сих пор дрейфует. Ледорез «Литке», выступивший на помощь «Челюскину», не мог подойти к нам ближе 20 миль. 17 ноября «Литке» вынужден начать обратный путь, так как создалась реальная опасность и ему оказаться в положении «Челюскина». Дрейф «Челюскина» дал огромный материал для понимания течения в зимних условиях в этой неизученной части Арктики. Научные работы продолжаются. Настроение у всех крепкое. Начальник экспедиции Шмидт. После ухода ледореза «Литке», пароход «Челюскин» остался во льдах, представленный самому себе в Северной суровой стихии, не приспособленный к условиям дрейфа. «Челюскин» был явно обречён. С объявлением зимовки, жизнь на «Челюскине» стала быстро и энергично перестраиваться, готовясь встретить несчастье в любой момент и во всеоружии, чтобы, в случае серьёзного сжатия корабля, быть готовыми выйти на лёд. Была выключена система парового отопления во второстепенных помещениях; команда экспедиционного состава, живущая в тёплых каютах, уплотнилась с целью экономии угля. Проводилась большая работа по растапливанию льда и заготовке пресной воды в баках. Красоты Северного сияния очаровывали полярников изумительной окраской неба, особенно красивы были зори с радужными переливами всех цветов в мягких акварельных тонах. Лучи солнца переливались в ледяных утёсах; некоторые льдины сверкали, подобно огромным сказочным бриллиантам... В конце декабря 1933 года стало ясно, что в любой момент может произойти катастрофическое сжатие корабля, который был словно впаян в дрейфующей льдине и лёд всё с большим усилием наступал на борт корабля. Решено было сложить на палубе запасы продовольствия, снаряжения, одежды, и топлива, чтобы в критическую минуту сбросить их на лёд. «Челюскин», 10 января (сообщение по радио). Дрейф «Челюскина» в Ледовитом океане, взламывает многометровые ледяные торосы, лёд с громадной силой и шумом напирает на пароход. Корпус выдерживает сжатие, но приняты меры на всякий случай: заготовлены на палубе продовольствие, палатки и спальные мешки для спуска на лёд. Научные работы продолжаются. Начальник экспедиции Шмидт 12 февраля 1933 года в 11 часов вечера движущим ледяным валом был нанесён сильный удар по корпусу парохода «Челюскин». При зажжённом фонаре была обнаружена трещина в стальном корпусе судна от форштевня вперёд. Под непрерывным давлением льда трещина расширялась и на следующий день в 13 часов 20 минут при сильной пурге, в 30 градусный мороз, судно так заскрипело, что стало ясно – оно долго не выдержит. Был отдан приказ о всеобщем аврале и немедленной выгрузке всего аварийного запаса на лёд с правого борта. 13 февраля 1933 года, в 13 часов 40 минут пароход «Челюскин» не выдержал ледового напора и был сломлен. Напирающее ледяное поле прорвало подводную часть брони судна. Началась агония корабля. Вода хлынула в машинное и котельное отделения. Продрав борт судна, напор льда сдвинул паровой котёл с места, сорвал трубопровод... К счастью, взрыва не произошло, но пароход был обречён на скорую гибель; менее чем за два часа «Челюскин» затонул. Люди остались на льду. Полярное море, 14 февраля (передано по радио). 13 февраля в 15 часов 30 минут в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от мыса Уелен «Челюскин» затонул, радзавленный сжатием льдов. Внезапно разорвало левый борт на большом протяжении от носового трюма до машинного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода. Черед два часа всё было кончено. За эти два часа организованно, без единого проявления паники, выгружены на лёд, заранее подготовленный аварийный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолёт и радио. Выгрузка продолжалась до того момента, когда нос судна уже погрузился под воду. Руководители экипажа и экспедиции сошли с парохода последними, за несколько секунд до полного его погружения в воды Полярного моря. Пытаясь сойти с судна, погиб завхоз Могилевич. Он был придавлен бревном и увлечён в воду. Начальник экспедиции Шмидт МОЖНО ЛИ СПАСТИ ПОТЕРПЕВШИХ КРУШЕНИЕ? (газета «Фольксштиме». В Арктической пустыне, недалеко от северо-восточного конца Сибири, на льдине плывут к полюсу 103 русских, между ними семь женщин и двое детей и с нетерпением ждут помощи. Это команда советского парохода «Челюскин», который погиб, раздавленный льдами, и персонал метеорологической станции на острове Врангеля. Положение потерпевших крушение настолько ухудшилось, что уже в самое ближайшее время надо считаться с возможностью новой Арктической трагедиии. Кажется, почти невозможным произвести посадку самолётов на битый лёд и ещё более невозможным подняться с него. Насколько можно предположить, имеется только одна возможность осуществить спасение, дожидаться на льду наступления тёплого времени, когда находящиеся на льдине сумеют достичь на своих лодках берега или их отыщет на этой льдине ледокол. Спрашивается только: выдержит ли льдина до этого времени? В поход на «Челюскине» отправилось 112 человек. В Карском море родилась Карина Васильева. 3 октября 1933 года, во время стоянки «Челюскина» у острова Колючина, часть состава экспедиции в числе 8 человек ушла на 4 нартах с корабля на берег, 10 октября они были в Уелене. На корабле к моменту катастрофы находилось 104 человека. Один человек погиб вместе с «Челюскиным» (Боря Могилевич). В наличие осталось – 103 человека. Даже небольшой, но слаженный коллектив в условиях полярного безжизненного хаоса, может почти из ничего сделать многое, для построения своего нового мира. Челюскинцы проявили поистине чудеса изобретательности: из железных бочек сделали печи-буржуйки и котлы для нагрева воды, из некудышних труб сделали топливные форсунки. Изготовили всевозможные инструменты и приспособления: молотки и лопаты, нарты и санки, тиски и зубила, светильники и умывальники. Оборудовали барак и прекрасную кухню с окнами, в которых вместо стёкол были вставлены пустые бутылки. В утеплённых палатках устраивали нары и удобные столы. Капитан затонувшего корабля «Челюскин» Владимир Воронин потомок новгородских ушуйников-поморов – «покрутов» («покрутство» - кабальный подряд у богатых купцов, имеющих судна). Его деды и прадеды существовали морем. Море их кормит и поит. Они плавали на Мурман и в Норвегию за рыбой, на Новую Землю за зверем, и даже на Грумант (Шпицберген) отправлялись на китовый промысел. Не зная ни карт, ни лоций, но чутьем умели предчувствовать штормы, узнавать подводные скалы. В восьмилетнем возрасте первый раз с отцом вышел он в открытое море и с тех пор ни о чем другом не мог думать, но лишь о море, только о море... Челюскинцы долгими полярными ночами в палатке любили слушать рассказы своего капитана, но ещё больше любили его песни. К сожалению, в дневниках челюскинцев не указывается, какие именно пел он им песни, но думается, что пел он о море, и новгородских ушуйниках-поморах. ХМЕЛЬ – ПРОСТОТА. По сюжетам песен поморов «покрутов». Ах, ты, хмелюшка, ты наша хмель кабацкий, Простота, ты наше горюшко бурлацкое, С простотою нашей, хмель, зачем сдружилась? Плыть на Грумант – страшный, лютый «покрутилась»? Ах, поморы, вы поморы новгородские, У купцов «покручены» в неволю, Вы кормились и поились, мореходские, Ох, кормились и поились студным морем. Где сходились все почтовые дороги, Что из Питера, из Кеми и Онеги, С навигацией паломники Повенца Навещали монастырь-град Соловецкий. Ты нас поишь, ты нас кормишь, море синее, Море синее-пресинее, солёное, Груман батюшка, уж как же ты страшён, Кругом льдами да горами обнесён... Кругом льдами да горами обнесён, Непролазными горами обвышон, Ах, зачем ты с простотою, хмель, сдружилась? Что на Грумант на ладье плыть «покрутилась»?. САДКО. Не за корку хлеба на чужбине Пташечка небесная поёт. Чуть приметна в выси синей-синей, Но поёт, аж за сердце берёт!.. Не скитаться по чужим дорогам, Не позорить имена отцов, Но исполниться святого долга – Родину очистить от врагов. Припев: Я Садко – торговый гость, Круг друзей моих не тесен... Не товары вам привёз, Я принёс родные песни!.. Молодые, не покиньте старших, Станьте вместе все - плечом к плечу, И прославят вас невесты ваши, И забьётся сердце горячо!.. Посмотри, как в выси синей-синей Пташечка небесная поёт - Не за корку хлеба на чужбине Песню льёт, аж за сердце берёт!.. Припев: ОБРАЗОВАТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННУЮ КОМИССИЮ... Постановление Совнаркома СССР. Совет народных коммиссаров Союза ССР постановляет: Для организации помощи участникам экспедиции тов. Шмидта О.Ю. и его команде погибшего судна «Челюскина» образовать Правительственную комиссию в следующем составе: тов. Куйбышев В.В. (председатель), тов. Янсон Н.М. (наркомвод), тов. Каменев С.С. (зам. наркомвоенмора), Уншлихт И.С. (нач. Главвоздухофлота), тов. Иоффе С.С. (зам. Нач. ГУСМП). ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА НАРКОМА СОЮЗА ССР В. Молотов УПРАВЛЯЮЩИЙ ДЕЛАМИ СОВЕТА НАРКОМА СОЮЗА ССР И. Мирошников ОРГАНИЗОВАННОСТЬ И МУЖЕСТВО. Из сообщений Правительственной комиссии. Экспедиция во главе с тов. О.Ю. Шмидтом проявила исключительную организованность и мужество во время гибели судна. Все необходимые меры предосторожности были приняты, не было растерянности и паники. Экспедиция в полном порядке сошла на лёд, обеспечив себя необходимыми запасами меховой одежды, спальных мешков, палатками, двухмесячным запасом продовольствия. Немедленно, как только позволит состояние погоды (в последние дни свирепствует пурга), будут произведены полёты для вывоза участников экспедиции на материк. Радиосвязь с тов. Шмидтом поддерживать непрерывно. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ КОМИССИИ В. Куйбышев. Приближалась пора наступления весны, в марте возможны значительные подвижки льда, нужно было отыскать подходящую площадку для аэродрома, расчистить и выравнить её для возможности посадки самолётов. Как быть, если самолётам удастся вывезти только часть лагеря? Такая ситуация не исключалась. Предполагалось, что оставшейся части челюскинцев придётся двинуться на материк пешком (140 километров). В этом случае предполагалось доставка самолётами нескольких нарт и если возможно, несколько упряжек собак (как показали последующие события, десант собак для упряжки - вполне возможное и реальное дело). Пешком челюскинцам идти не пришлось, они все до единого были спасены героями-летчиками. Началась интенсивная работа по поиску подходящей площадки и подготовке аэродрома: сбивать с посадочного поля ледяные торосы и выравнивать твёрдые снежные бугры. За неделю удалось расчистить посадочную площадку в пяти километрах от лагеря Шмидта. «В пространстве пасмурной дали Всё мёртво. Снежные равнины Коврами яркими легли, Стоят угрюмых гор вершины В однообразной белизне И дремлют в вечной тишине: Кругом не видно дымной кровли, Не видно путника в лесах, И звонкий рог весёлой ловли В пустынных не трубит горах». НА СЕВЕР К ЛАГЕРЮ ШМИДТА! Из беседы Куйбышева с американскими журналистами. Правительство решило направить на помощь экспедиции Шмидта лучших полярных лётчивов Союза: уже на побережье Ледовитого океана работают полярные лётчики Куканов и Лапидевский; с пароходом «Смоленск» отправляются опытные полярные пилоты Молоков, Светогоров и Каманин; на Север будут направлены лётчики Доронин и Галышев. Из Хабаровска вылетит лётчик Водопьянов. Кроме того, спешно отправлены через Америку (Нью-Йорк – Аляска – мыс Уэлен) известные полярные лётчики Лапидевский и Слепнев и известный полярник-исследователь острова Врангеля и Северной Земли - Ушаков. БОЛЬШАЯ РАДОСТЬ. Лагерь Шмидта, 5 марта (передано по радио). Сегодня 5 марта, большая радость для лагеря челюскинцев и вместе с тем праздник советской авиации. Самолёт «АНТ- 4) под управлением лётчика Лапидевского прилетел из Уэлена к нашему лагерю, спустился на подготовленный нами аэродром и благополучно доставил в Уэлен всех бывших на «Челюскине» женщин и обоих детей. Посадка и подъём были проделаны удивительно чётко. Успех полёта Лапидевского тем значительнее, что стоит почти 40-градусный мороз. Между лагерем и аэродромом образовалась большая полынья, так что для переправы пришлось три километра тащить из лагеря шлюпку через лёд. Удачное начало спасательной операции ещё более подняло дух челюскинцев, уверенных во внимании и заботе правительства и всей страны. Глубоко благодарны. Начальник экспедиции Шмидт. III. НАЧАЛО СПАСЕНИЯ ГЕРОЕВ АРКТИКИ. Одна девочка узнала, что лётчик Василий Молоков полетит в Арктику спасать челюскинцев, подошла к нему, назвалась Катей и подарила ему тетрадку со своими стихами, вот одно из этих стихотворений: Милый, смелый дядя-лётчик! Прошу, прими моё письмо – Сердца своего кусочек Я вложила в строчки этих слов. Дядя Молоков! Меня никто не знает. Я не лётчик, не герой! Только пионерка об одном мечтает: Сделаться, как ты, такой большой! День проходит мой всегда в учёбе, Ну, а ночью я во сне, Если б знал бы ты, как в небе Я лечу, лечу всегда в мечте!.. Ты прими привет и пионеров слово, Дорогой и славный наш герой! Будем мы всегда готовы, Если надо будет, в бой!.. Маршрут спасения челюскинцев был таким: самолётами летят до Винкарема (примерно, 50 минут лёту); далее от Винкарема двумя путями: один - до бухты Провиденя к пароходу «Смоленск» (самолётом), другой – через Уэллен до бухты Лаврентия на нартах в собачьих упряжках вдоль побережья (за 10 суток, с ночёвкой в маленьких стойбищах – в ярангах) Из воспоминаний челюскинцев: В Ванкареме челюскинцев встречали чукчи, исключительно доброжелательные и гостеприимные люди. Предлагали свои услуги для размещения прибывших гостей по ярангам, чтобы пару дней могли отдохнуть и подлечиться. Яранги – деревянные сооружения с разделительными перегородками и хозяйственными пристройками, просторные и закопченные, имеющие в крыше стеклянные окна. Пологи в ярангах застелены моржовыми шкурами, на них установлен низенький столик, вокруг которого расстелены соломенные коврики для сидения. В яранге есть умывальник, керосиновая лампа – «молния», жир в качестве горючего. Отапливается яранга жирником. В некоторых ярангах исключительно чисто. Некоторые чукчи имели небольшие шхуны, на которых охотились за китами, моржами, нерпами в Чукотском море. Многие чукчи ведут дневники, в которых ежедневно записывают погоду на английском языке, а в журнале для посетителей гости записывают свои впечатления. Чукчи с большим интересом слушали рассказы челюскинцев, задавали много вопросов. Для гостей чукчи предлагают почётное место для ночёвки в яранге - около тёплых жирников («чукотские керосинки», наполненные жиром с фитилём из моха). На нартах собачьей упряжкой управляет чукча-каюр, громко восклицая и помахивая длинной, заострённой на конце палкой, называемой хореем. Собачью упряжку кормят один раз в день. При нехватке нарт и собачьих упряжек предлагался оригинальный способ передвижения: группа людей по двое садятся на нарты и уезжают примерно на два километра вперёд, далее люди следуют пешком, нарты в это время поджидают остальных. Отдохнувшие собаки быстро везут вторую группу людей, обгоняя первую группу и останавливаются через два километра и так всё повторяетя. Этот способ передвижения хорош и тем, что не позволяет путешественникам замёрзнуть в пути. ПЕСНЯ ОХОТНИКА. От чума к чуму, - от тебя ко мне, Следы от нарт глубоки в снегу; Долго-долго я в гости тебя ожидал, Может, месяц ещё подожду... От чума к чуму, - от тебя ко мне, Потянуло приятным дымком; Может в гости к тебе охотник другой Проложил след глубокий в снегу?.. Припев: Завывает волчица-метель, От снегов белый снег тяжелеет, Знай, что наша лохматая ель О разлуке со мной пожалеет... Ой, длинна и темна ты, полярная ночь, Лисьего хвоста длинней, Только месяц один я тебя подожду И уйду на охоту в тайгу... Мне недолго в раздумье сидеть одному, Думу думать и трубку курить... Ты поступишь умней и хитрее лисы, Коль меня поскорей навестишь... Припев: ПЕСНЯ КАЮРА ВОСХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ (Слова Л. И. В.). Солнце большое встаёт над большими снегами! Солнце большое встаёт, после большой темноты! Песня большая нужна над большими лугами, Песня дороги большой - к стану великой воды! Э-ге, э-хо, э-гей-йя!.. Солнце большое встаёт над большою равниной, Медленный ветер навстречу с оленей сдувает слепней; Синие ленты оленей слиняют кочовкою длинной, Но не устанет быть бодрым мой длинный хорей! Э-ге-э-вей, э-гей-йя!.. Солнце большое встаёт над берёзкой и мохом, Нельма глубокое любит, и ягели любит олень. Любит летать куропатка, а мне ещё много и много Видеть, как Солнце встаёт, и начинается день! Э-ге, э-хо, э-гей-йя!.. Песня большая нужна над большими лугами, Песня дороги большой - к стану великой воды! Сослце большое встаёт над большими снегами Солнце большое встаёт - после большой темноты! Э-ге-э-вей, э-гей-йя!.. ВЫВЕЗЕНЫ 62 ЧЕЛОВЕКА. (Из сообщений Правительственной комиссии.) 7 апреля 1934 года самолётами Ушакова, Слепнёва, Каманина, Молокова, Лапидевского и Доронина вывезены из лагеря 62 человека. Первыми были вывезены женщины и дети. 11 апреля полёты продолжались. В Ванкарем доставлено 35 человек, в том числе больной начальник экспедиции Шмидт О.Ю. в сопровождении врача Никитина К.А. Председатель Правительственной комиссии В. Куйбышев НА ЛЬДИНЕ – ШЕСТЕРО. Ванкарем, 12 апреля (передано по радио) Сегодня самолёты сняли из лагеря Шмидта и доставили в Ванкарем ещё 22 человека. Всего за последние дни перевезено из лагеря 84 человека. На льдине остаётся 6 человек. Самолёт Водопьянова прилетел в Ванкарем. При наличии хорошей погоды завтра будут перевезены из лагеря все, и мы начнём перевозку челюскинцев на самолётах из Ванкарема в Уэллен. На самолёте Слепнева Шмидт доставлен в Ном. Завтра отправится в Фербекс. Председатель чрезвычайной тройки Петров. ВСЕ ЧЕЛЮСКИНЦЫ НА БЕРЕГУ. Сталину, Молотову, Калинину, Ворошилову, Куйбышеву, Ягоде ВАНКАРЕМ, 13 апреля 1934 года, 4 часа 40 минут (Передано по радио). Сегодня, 13 апреля, самолётами Молокова, Каманина и Водопьянова доставлены в Ванкарем последние шесть челюскинцев во главе с Бобровым и капитаном Ворониным, радисты Кренкель и Иванов, моторист Погосов, боцман Загорский. Одновременно с челюскинцами доставлено на берег восемь собак, заброшенных в лагерь самолётом для переброски на аэродромы больных челюскинцев и ценных грузов. Доставкой последних шести человек спасение челюскинцев считаем выполненным. Форсируем переброску людей в Уэллен и бухту Провидения для посадки на пароход «Смоленск». Председатель чрезвычайной тройки Петров, член тройки Небольсин. БУХТА ОПУСТЕЛА. ПАРОХОД «СТАЛИНГРАД», 22 мая (Радио специальных корреспондентов «Правда»). Опустела бухта Провидения, где в течение суток перекликились гудки трёх советских пароходов с полутысячным населением, где на прибрежном льду «красинцы» и «сталинградцы» встречались с челюскинцами. Тёплой заботой окружили москвичи и ленинградцы героев лагеря Шмидта и полярных пилотов. Большую радость для челюскинцев представил комплект номеров «Правды». Вчера начался «разъезд». На рассвете «Красин» и «Сталинград» ушли к мысу Дежневу. Жизнь на ледовой площадке возле «Смоленска» не прекращалась. Грузились самолёты. Сегодня в полдень снялись. Прощай, Чукотка! На юг! И. Копусов, Л. Хват IV. ПОБЕДА. БЛЕСТЯЩАЯ ПОБЕДА (Из пердовой «Правды» 19 апреля 1934 года). Великая война на Северном Ледовитам океане закончилась блестящей победой нашего народа. Челюскинцы и летчики-полярники показали чудеса героизма, показали, на что способен стосемидесятимиллионный народ, когда встаёт вопрос о защите его Родины. ПЕСНЯ Слова Н. Асеева Вылазкою дерзкою крылья Лапидевского путь скор. И не затуманено зрение Каманина в снег, в шторм. Средь полярных сполохов не собьётся Молоков. Курс взят. Стихнет шум и заново крылья Водопьянова к ним мчат. Ближе, ближе торосы, круг на малой скорости – льдов блеск! Сжаты льдами шаткими, машут, машут шапками: - Мы здесь! Чуб упрямый треплется, флаг советский ветрится – льдов гладь. Нет на свете трудности, нет на свете крепости нас смять! ПОЕЗД ЧЕЛЮСКИНЦЕВ. Виктор Гусев. Когда они были там на льдине, Сжав зубы, мы хладнокровно следили. Терпенье. Воля. Спокойный вид. Каманин вылетел – и прилетит. Но тепрь, когда близится поезда пенье, Мы вдруг почувствовали – нету терпенья! Мы минуты считать устали. Прибудь же, поезд, в назначенный срок! Весь мир тебя ожидает, и каждый На карте переставляет флажок. А между тем, завершая рейс, В сопровождении птиц и ветра Из туннеля ночи вылетает экспресс И мчит по звонким холмам рассвета. И мчит он, родиной нашей храним, И мир, его ожидая, замер, И бомбовозы летят над ним, Его забрасывая цветами!.. V. ВОСХИЩЕНИЕ ВСЕГО МИРА. «...Имена советских лётчиков и имена челюскинцев стали известны далеко за пределами СССР. Передовые люди всего мира не скрывали своего восхищения и изумления перед подвигом советских летчиков, перед стойкостью челюскинцев...» Из передовой «Правды» 16 апреля 1934 года В мае 1934 года Шмидта и Ушакова встречали с большим торжеством и горячо приветствовали в Сан-Франциско, в Вашингтоне, в Нью-Йорке представители местных властей, работники посольств, учёные общества, корреспонденты газет и простые люди. Посол СССР в США А. Трояновский представил Ушакова и Шмидта президенту Соединённых штатов Франклину Рузвельту, который тепло встретил их, долго беседовал с ними и поздравил их со счастливым исходом по спасению челюскинцев. Государственный секретарь США Хелл при встрече с Ушаковым и Шмидтом сказал им, что приятно видеть пример исключительного героизма в наше мрачное время. Героический пример вдохновляет молодое поколение для подвигов. 16 мая в Вашингтоне был организован торжественный приём героев-полярников Ушакова и Шмидта, пришло более пятисот человек официальных лиц: сенаторы, депутаты, дипломаты, учёные, журналисты, чтобы пожать им руки и подарить цветы. 19 мая 1934 года был устроен банкет в Нью-Йорке в честь советских героев-полярников клубом американских исследователей. На торжественной встрече присутствовал известный путешественник и исследователь Эндрю и негр Мат Генсон (редкий случай в Соединённых штатах) – участник всех знаменитых экспедиций Пири, нога которого побывала на Северном полюсе (6 апреля 1909 года), единственно оставшийся в живых от всего состава экспедиции. Американские исследователи-путешественники в своих речах отдавали должное беззаветному героизму челюскинцев. Нельзя не отметить появление на этом приёме бывшего генерала
15.
Эхо звезды полей (публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Стихи.ру , 2011
В последние периоды жизни Николая Рубцова его судьба пересеклась с «поэтессой» Людмилой Дербиной-Грановской, их духовно-поэтическое противостояние оказалось для него роковым, - он был зверски её убит. Весьма показательно, что после этого жестокого убийства взошедшей звезды русской поэзии Николая Рубцова, - в Германии была издана книга «Русская душа. Сборник поэзии и прозы современных писательниц русской провинции» (Frauen Literaturgeschichte. Texte und Materialien zur russischen Frauenliteratur, Band). Редактор-составитель Г.Г. Скворцова-Акбулатова. Издательство Verlag F.K. Goupfert – Wilhelmshorst, 1995).
В последние периоды жизни Николая Рубцова его судьба пересеклась с «поэтессой» Людмилой Дербиной-Грановской, их духовно-поэтическое противостояние оказалось для него роковым, - он был зверски её убит. Весьма показательно, что после этого жестокого убийства взошедшей звезды русской поэзии Николая Рубцова, - в Германии была издана книга «Русская душа. Сборник поэзии и прозы современных писательниц русской провинции» (Frauen Literaturgeschichte. Texte und Materialien zur russischen Frauenliteratur, Band). Редактор-составитель Г.Г. Скворцова-Акбулатова. Издательство Verlag F.K. Goupfert – Wilhelmshorst, 1995).
http://subscribe.ru/archive/help.lifeschool/200810/10024804.html/ К 75-летию со дня рождения Николая Рубцова (3.01.1936 г. – 19.01.1971 г.) Краткая биографическая справка. Николай Михайлович Рубцов родился 3 января 1936 года. Рано остался без родителей, воспитывался в детском доме. До службы в армии Николай окончил мореходное училище, работал моряком-кочегаром. Служил в армии матросом на эскадренном миноносце Северного морского флота. С 1959года начал заниматься литературным творчеством в литобъединениях – при флотской газете «На страже Заполярья» и в городском объединении «Нарвская застава». В 1962 году поступил в престижный московский литературный институт им. Горького. В 1967 году вышла его первая книжка стихов «Звезда полей», которая сразу же принесла ему известность. К 1969 году был принят в Союз писателей СССР. На стихи Николая Рубцова написано много прекрасных песен, которые стали поистине народными: «В горнице», «Журавли», «В минуты музыки», «Тихая моя Родина», «Звезда полей», «Зимняя песня», «Осенняя песня», и много других песен было создано стихийной народной песенной волной. Поэзия Николая Рубцова включена в школьные программы. РОССИЯ, РУСЬ! ХРАНИ СЕБЯ, ХРАНИ! В последние периоды жизни Николая Рубцова его судьба пересеклась с «поэтессой» Людмилой Дербиной-Грановской, их духовно-поэтическое противостояние оказалось для него роковым, - он был зверски её убит. Весьма показательно, что после этого жестокого убийства взошедшей звезды русской поэзии Николая Рубцова, - в Германии была издана книга «Русская душа. Сборник поэзии и прозы современных писательниц русской провинции» (Frauen Literaturgeschichte. Texte und Materialien zur russischen Frauenliteratur, Band). Редактор-составитель Г.Г. Скворцова-Акбулатова. Издательство Verlag F.K. Goupfert – Wilhelmshorst, 1995). В этой книге приведена автобиография Дербиной-Грановской, где, несмотря на все её старания выбелить себя, торчат улики, словно шило из мешка, - о её преднамеренном убийстве Николая Рубцова. «Я родилась в 1938 году в Ленинграде на Лермонтовском проспекте. Семья военнослужащего Дербина А.Н. занимала комнату во флигеле бывшей Николаевской школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где в своё время учился Михаил Юрьевич Лермонтов. Первые три года моей жизни прошли в играх под сенью памятника великому поэту». (Дербина-Грановская росла под сенью памятника самого М.Ю. Лермонтова, - будем это знать и опустим подробности описания ею своего детства, школьных и студенческих лет, начнём с её описания своего приезда в Вологду, - примечание автора.) «Меня всё время тянуло на Север, в родной лесистый край, и я осенью 1969 года переехала в Вологду. В то время там жили писатели и поэты, очень близкие мне по духу: Василий Белов, Николай Рубцов, Ольга Фокина. (Зададимся вопросом: почему Ольга Фокина, замечательная Вологодская поэтесса, не вошла в немецкий сборник поэзии и прозы современных писательниц русской провинции? Поэтессу Ольгу Фокину, в отличие от Дербиной-Грановской, читают, знают и любят в России – примечание автора.) В Вологодском отделении Союза писателей России встретили меня хорошо. Особенно я сблизилась с поэтом Николаем Рубцовым. Возникло чувство. Но со временем, всё более стала проявляться трагическая окраска наших отношений – из-за пристрастия Рубцова к спиртному. (Свидетели на суде утверждали, что Дербина-Грановская сама была большая охотница до выпивки и с Николаем Рубцовым и без него – примечание автора.) Выпив, он становился агрессивным и непредсказуемым. (Для немецких читателей эта клевета на великого русского поэта Николая Рубцова, как бальзам для души, а для Дербиной-Грановской, нет ничего святого на свете – примечание автора.) Создалась ситуация: невозможно жить вместе и невозможно расстаться. Я ощущала себя в западне. (Сказочка о том, как Грановская, став хозяйкой в чужой квартире, оказалась в западне – примечание автора.) Катастрофа произошла внезапно ранним утром 19 января 1971 года, в само Крещение. В очередной схватке Рубцов погиб, а я неожиданно для самой себя стала преступницей. (Да нет, нет, госпожа Дербина-Грановская, как вы могли такое подумать про себя, у вас ведь «ангельская» душа - примечание автора.) В Северо-Западном издательстве готовилась к изданию моя вторая книжка – «Крушина». Всё рухнуло. (Ой, это просто невозможно читать без слёз! Подумаешь, велика печаль, что Дербина-Грановская зверски, преднамеренно убила там русского поэта Николая Рубцова? Тут ведь такое личное горе у неё: вторая книжка «Крушина» - рухнула. Это ведь не шутка! Только представляете себе, как стали убиваться, об этом, немецкие товарищи, когда прочитали, что её «Крушина» рухнула. Нет повести печальнее на свете - примечание автора.) Моя пятилетняя дочь стала расти сиротой при живых родителях. Моя жизнь и надежды были перечёркнуты. Я оказалась в тюрьме, вне всякой общественной жизни. (А что б вы хотели, госпожа Дербина-Грановская? Может быть за такое подлое, преднамеренное, коварное убийство великого русского поэта, вас следовало бы пожалеть, и отправить на отдых на Канарские острова, где вы дописали бы свою «Крушину»? Так вас надо понимать? – примечание автора.) Это продолжалось пять с половиной лет. (А почему такой малый срок заключения у Грановской? Почему не дали ей по заслугам пожизненного заключения? Вот вопрос, на который до сих пор нет ответа - примечание автора.) Но и потом дорога в редакции журналов и газет была закрыта ещё более пятнадцати лет. (Этот человек, лишён напрочь всего человеческого. Нет ни раскаяния о своём злодеянии в убийстве знаменитого на весь мир русского поэта-песенника, ни просто человеческого сострадания; у неё на уме одна лишь корысть - примечание автора.) Что случилось со мной и Николаем Рубцовым является для меня тайной судьбы, которую я не могу разгадать до сих пор. Почему именно из моих рук принял он свою крещенскую смерть? (В данной публикации внизу сноска «Я умру в крещенские морозы…» строка из стихотворения Николая Рубцова. – примечание автора.) Это ведомо только небу. (В России было уже не однажды, когда палачи кивают на строки поэта, а сами-де палачи, тут ни при чём – примечание автора.) «Крушина» вышла спустя 23 года в 1994 году (Вышла-таки «Крушина», будь она трижды неладна – примечание автора.) уже дополненная новыми стихами, которые я всё-таки не переставала писать. «Под камнепадом хулы, поношений важно было выстоять, не сломаться, не потерять себя. С Божьей помощью мне удалось». (Что бы ни сотворил озверевший человек, - всё у него - с Божьей помощью выходит. Дьявол является богом у Дербиной-Грановской - примечание автора.) Обратимся к стихам Дербиной-Грановской, в них, между прочим, содержится немало важных сведений о мотивах её злодеяния. Так в альманахе «Встреча» (1995) в её стихотворении читаем: Ты что-то рассказывал мне, Счастливый, шутил поминутно, Меж тем, как уже в западне Себя ощущала смутно. Я знала – ты любишь меня И силой возьмёшь мою душу, Что это и есть западня, И то, что её я разрушу! Но там, под осенней луной, При лёгком головокруженьи - Мятеж назревающий мой, Ещё не казался крушеньем. Лишь где-то в крещенские дни Запели прощальные хоры, И я у своей западни Смела все замки и запоры! Вот так мир поэта, его любовь была для неё западнёй, которую она давно наметила разрушить, и было делом времени смести все замки и запоры, чтобы остаться единоличной хозяйкой всего его мира - «западни». А вот ещё её стихотворенье: О, сколько надежд златотканых Развеялось в прах на ветру! Прости, моя светлая мама, Меня ты учила добру. В гордыне моей темнокровной, Родная, твоя ли вина? Надеялась – буду толковой, Прощаясь со мной у гумна. Зачем не окликнула, боже, О ты, прозорливая мать?! Ведь чуяло сердце – не гоже Из дому меня отпускать. С лесной необузданной силой, С мятежным напором в крови; Кому-то казалась я милой, И кто-то мне пел о любви. Как быстро кончалось знакомство, Когда в моих рысьих глазах Природное непокорство Внушало знакомому страх. С таким набором характерных черт Грановской (по её собственному признанию), от её «рысьих глаз», от её «лесной необузданной силы, с мятежным напором в крови», невольно знакомому человеку «внушает страх». Приведём ещё несколько коротких выдержек Дербиной-Грановской из различных её стихотворений: * * * «Есть жестокая в этом отрада: Весь душевный раздор и разор, - Обезболить струящимся ядом – Из цветочных дурманящих пор…» * * * «Но был безумец… Мною увлечённый, Он видел бездну, знал, что погублю…» * * * «Быть стоит проклятой, распятой, Прослыть исчадьем сатаны…» * * * «Всё исполнено вещего знака, Всё несёт в себе звёздную суть. Всей звериной тоской Зодиака И моя переполнилась грудь!..» * * * «Откуда ж знать такой солнцеголовой, Что это от меня передалось: В её уста мучительное слово, И в грудь – моя ликующая злость…» (Какое ужасное наследие передаёт Дербина-Грановская своей дочке: в уста – мучительное слово, и в грудь – ликующую злость - примечание автора.) Вот ещё строки поэтессы: Вся грузная, бояться буду драки, Я всё ж оскалю острые клыки, Когда за мной погонятся собаки. Мои волчата! Вам несдобровать. Но разве сдобровать дворовым сукам?! Я глотки их успею перервать, Пока меня по голове – обухом… Когда ж с башкой, раздробленной в огне, Лежать я буду, сотворя бесчинство, Ну, кто поймёт, что вот сейчас во мне Погублены любовь и материнство… Николай Рубцов понимал звериные инстинкты Грановской и говорил ей откровенно, что эти её стихи «не стихи, это патология». Пародируя её стихи, он написал в стихах от её имени «Люблю змею»: «Люблю змею, когда она, Вся, извиваясь и свисая, Ползёт, глазами завлекая… О Господи! Ведь я сама такая!» Николай Рубцов предчувствовал, что его ожидает, когда писал в «Философских стихах»: Когда-нибудь ужасной будет ночь, И мне навстречу злобно и обидно, Такой буран засвищет, что невмочь, Что станет свету белого не видно. Но я пойду! Я знаю наперёд, Что счастлив тат, хоть с ног его сбивают, Кто всё пройдёт, когда душа ведёт, И выше счастья в жизни не бывает! Чтоб снова силы чуждые дрожа, Все полегли и долго не очнулись, Чтоб в смертный час рассудок и душа, Как этот раз, друг другу улыбнулись… Рубцов без боязни ожидал схватки со злой враждебной силой. В своих стихах Николай Рубцов пророчествовал себе гибель в крещенские праздники, и Грановская представила это, как указание свыше для оправдания своего преступления. Она далеко зашла в своей роли прорицательницы и исполнительницы высших сил. Она писала в своём стихотворении: Волчица я. Ты понял слишком поздно, Какая надвигается гроза. В твои глаза в упор глядят не звёзды, А раскалённые мои глаза. Железной шерстью дыбится загривок, И нет сомненья ни в одном глазу. Как я свою соперницу игриво, Почуяв, загоню и загрызу. СУД ВОЛЧИЦЫ Что тут остаётся сказать о Дербиной-Грановской? Волчица, она и есть волчица. На столе Николая Рубцова после его гибели от рук Грановской было обнаружено, что он готовился писать ответ на эти волчьи её стихи. В последствии Н. Старичкова напишет: «Когда находилась у гроба Н.Рубцова, отодвинула с его шеи стебелёчки-листочки, кем-то положенные, чтобы не видно было следов преступления. То, что предстало глазу, было ужасным. Кожные покровы на шее были разорваны. Словно зверь терзал когтями. Надорвана мочка уха. Да, видимо, мёртвая хватка была. После такого нападения не останешься в живых…» По свидетельству писателя В.П. Астафьева , при осмотре тела Н. Рубцова в морге: «Горло Коли было исхватано – выступили уже синие следы от ногтей, тонкая шея поэта истерзана, даже под подбородком ссадины, одно ухо надорвано. Любительница волков, озверевши, крепко потешалась над мужиком…» Имеется и признание самой «поэтессы» по своим свежим следам убийства: «Была потасовка. Усмирить его хотела. Да схватила несколько раз за горло, но не руками и даже не рукой, а двумя пальцами… Попадалась мне под пальцы какая-то тоненькая жилка. Оказывается, это была сонная артерия. А я приняла её, по своему дремучему невежеству в медицине, за дыхательное горло. Горло его оставалось совершенно свободным, потому он и прокричал целых три фразы: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя! Люда, я тебя люблю!..» Позднее Дербина-Грановская напишет такие строки: «Но был безумец… Мною увлечённый, Он видел бездну, знал, что погублю, И всё ж шагнул светло и обречённо С последним словом: «Я тебя люблю!» Теперь представим себе на минуту: восьмидесяти килограммовая «поэтесса» зажала на полу Николая Рубцова, в котором было всего шестьдесят килограмм веса, держала его за горло двумя пальчиками, а он вместо того, чтобы отбиваться от волчицы, прокричал трижды, что любит её. Сочинить такую лживую легенду, это надо суметь. «Разве могли два моих пальца, - сообщает далее Дербина-Грановская, - два моих женских пальца, сдавить твёрдое ребристое горло? Нет, конечно! Никакой он не удавленник, и признаков таких нет. Остались поверхностные ссадины под подбородком от моих пальцев, и только. А я тогда с перепугу решила, что это я задушила его, пошла в милицию и всю вину взяла на себя». Но следственные показания свидетельствуют о другом: истерзанная шея поэта, надорванное ухо. Это что, тоже двумя только женскими пальчиками сделано? Из свидетельства Н. Старичковой «Не даёт покоя мысль, что из-за своей природной русской деликатности, поэты недооценили вероятности такого страшного исхода взаимоотношений Николая Рубцова с Дербиной-Грановской. А ведь было предчувствие беды от этой волчицы. Надо было раньше бить тревогу. Что-то тут не так! В убийстве Николая Рубцова остаётся тайна… Пишу, печатаю на машинке в редакцию газеты «За кадры», где работаю, свои размышления «Почему погиб поэт?» Делаю это в двух экземплярах: один – для Союза (пусть тоже знают!), другой – для следователя. Много лет спустя, когда поэт Виктор Коротаев работал с судебным архивом Рубцова и опубликовал книгу «Козырная дама», я спросила его, видел ли в «Деле» он мои показания в машинописи? Он ответил: «Нет. Ничего напечатанного на машинке я не видел». Как я понимаю, исчезло моё изложение и из Союза… Правду говорят, что рукописи не горят. Я нашла этот текст. И, не раздумывая, решила его опубликовать. Пусть через двадцать семь лет (это написано в 1998 году), документ прочтут люди» Привожу здесь материала Н. Старичковой в сокращении. «Почему погиб поэт? Сегодня две недели, как не стало среди нас Рубцова, а сердце по-прежнему не может смириться с такой утратой… По городу ходят слухи и разные и одинаковые. Разные, потому что по-разному описывают ход убийства. (И откуда только все знают!) Одинаковые - сходятся к одному: так ему и надо, значит, заслужил! Эти слухи тревожат меня. Тем более что распускают их женщины. Выходит, как говорят, на земле зло от женщин… А как же материнство? Откуда в женщине злость? Вина – эмансипация?! С этим я не могу согласиться. В ушах стоит то гул, то шум, то шёпот. Вижу разгневанные женские лица. У некоторых просто улыбочки: - Здоровая была бабища! Мужичёнко-то и не угодил. Быка бы ей надо… - Бедняжка, - говорят другие, - уж как он её довёл. От мужа из-за него уехала! Переманил ведь! Работу пришлось бросить. - Давить мужиков надо! (Это ещё одно восклицание.) Получки все пропивают… А мужчины молчат. Почему молчат мужчины? Не слышу ни слова в защиту поэта. Не знали? Не любили? Нет, конечно, знали и любили. Но молчат. Боятся женщин? Видимо боятся… Теперь я поняла, почему женщины оправдывают убийцу… Узкий, сытый, почти животный мирок убил в женщине душу. А чистая любовь опорочена и оплёвана… Да, судят по себе (как говорят, в меру своей испорченности)… Такой была и «волчица». Именно – «волчица». Так я назвала убийцу про себя с тех пор, как почувствовала в её стихах звериную натуру. И всё последующее время жила в предчувствии страшного конца. И он наступил. Наступила тишина, идёт следствие. Что-то будет? А будет, видится, скорей всего победа таких вот женщин, которые шепчутся по углам: - Пожалели бы её! Его-то не вернёшь. У неё ребёнок. Он всё равно шёл на закат. И опять: - Вызвал. Сам вызвал. С места сорвал бедную. Вот заслужил… Сорвал с места? Но ведь такого не было! Помню приезд Дербиной в Вологду летом 1969 года. Оказывается, она явилась в нашу писательскую организацию, чтобы узнать адрес поэта. И странно… (Видимо очаровала всех.) Ей дали его адрес. … В день приезда «поэтесса» пришла на квартиру Рубцова. В тот же день она поехала с ним на пароходе в двухдневную поездку на Тотьму. И это называется любовь? Л. Дербина-Грановская организовала 5 августа 1969 года вызов в Вологду, чтобы заведовать библиотекой. Вызов с обеспечением проживания можно было «пробить» только в городском руководстве. На деле Дербину-Грановскую интересовали не библиотечные дела, а обеспечение положительной рецензии на новый сборник её стихов «Крушина». И вот здесь нужен был уже признанный поэт-рецензент! Читаем далее материал Н. Старичковой. «Вот такая скучающая женщина в поисках развлечений появилась в Вологде, и её объект – поэт Рубцов. Один. Квартира. Имя. Возможно, и деньги. И поэт сражён. Разве устоишь перед такой выдающейся внешностью, ангельским голосом и, в то же время, энергией, подкреплённой вином? А дальше? Дальше говорят, - это «роковая Любовь». Возможно, дружки (я не говорю – друзья) в угоду поэту восторгались кипучим темпераментом и талантом женщины. Поэт не мог ударить женщину. Частые ссоры, видимо, были потому, что он не нашел того, что требовала его душа. На столе, на чистом листе бумаги, я прочитала строки, написанные рукой поэта: Горячий сок по жилам её хлещет. Чужой бы бабе я всю глотку переела… Почему же это не видели следователи? Или волнующая поэта мысль не имела к «Делу» никакого отношения? Когда он это написал? Не в эту ли страшную ночь? И вот ползут, ползут по городу слухи, задают друг другу вопросы: почему погиб поэт? - Да, потому, люди, - хотелось мне сказать, - что он любил всех нас, любил каждую травинку в поле, каждый листик на дереве, любил и женщин, и детей, любил Россию. Его большой любви хватало на весь мир, а мы не сумели спасти его одного». В 1971 году (6 апреля) состоялся суд над Грановской-Дербиной, который проходил в закрытом режиме, так уж повелось у нас в России, убьют поэта и потихоньку прячутся концы в воду. На суде присутствовал писатель В. Коротаев, и вот что он пишет, освещая судебный процесс : «Почти все писатели здесь: Белов, Романов, Астафьев… Но председатель суда говорит, что может допустить только одного, и то, если он командировку от газеты принесёт. Возможен журналист, а не писатель. Друзья это место уступают мне». Н. Старичкова, присутствовавшая на суде, свидетельствует : «…Но вот началось волнение, шум. Подъехал «чёрный ворон». Сквозь тесный строй столпившихся, конвой сопровождает подсудимую. Она шла, не опуская головы, самоуверенная, спокойная, даже с усмешкой на лице. В зал никого из коридора не пускают, объявляя заседание суда закрытым. Виктор Каратаев был единственным представителем от писателей. И то ему разрешили присутствовать, как журналисту без права выступать. Неужели нет никого, чтобы стать на сторону Рубцова и осудить преступление женщины-убийцы? Когда мне задали вопрос: «Мог ли Рубцов убить человека?» - я думала, что ослышалась: «Кого всё-таки судят – Рубцова или Дербину-Грановскую?» Смотрю на убийцу. Выглядит эффектно: рыжая, волосы собраны на затылке, высокая, сильная. Такой сильной женщине беречь бы поэта надо. Не хотела. Да и не любила она его. Только сама себя. Даже на суде буквально кричала, сверкая глазами: «Я поэтесса Дербина. Он принижал меня как поэтессу, заставлял готовить, убирать и не давал работать. Я поняла, что жизни у нас с ним не будет. Я набросилась не него. Я хорошо запомнила эту деталь: в его глазах был ужас, а волосы встали дыбом. Правда… (Тут она усмехнулась). И волос-то у него было немного. Только на висках. Я никогда не видела, чтобы волосы поднимались. Подумала: «Что это он? Испугался меня, что ли?» Я, наверное, страшная тогда была. Такой – он никогда меня не видел. Он кричал: «Я люблю тебя!» Вопрос: «Как же он мог кричать, если вы его душили?» - Уверяю Вас, он кричал в это время. Я, наверное, его ещё не очень сильно прижала. Потом смотрю: щека у него посинела. Я встала и отошла к балкону. Вопрос: «Почему он оказался вниз лицом?» - Он перевернулся. - Как же он мог перевернуться? - Не знаю, но я сама видела. Он прямо откинулся (Пожала плечами). Может это была агония. Весь рассказ продолжался с таким равнодушием, как будто речь шла не об убийстве. И тень погибшего не стояла рядом с ней. Если верить её словам, то она дала согласие жить с ним вместе из-за жалости. Пришла за вещами, а он уговорил её остаться… Тогда зачем убивать? Из-за того, что поняла: не буду вместе? Да она так и сказала на суде: «Я поняла, что мы не будем вместе и решила его уничтожить». Вот так прозвучало последнее слово убийцы и никакого раскаяния о содеянном. Она жалеет себя: «Я погубила себя, как поэтессу. Буду всегда помнить, что Рубцов погиб от моей руки. Произошла трагедия… Он любил только меня одну! Сказала с самодовольной улыбкой, сверкнув в мою сторону глазами. (Какая же это трагедия? – возмущаюсь я. – Это же умышленное убийство и притом зверское, и это чудовище, палач в юбке, живёт и будет жить дальше.) «Председатель суда обращается к подсудимой: «Есть ли вопросы к свидетелю?» - Есть! – она не встаёт, а вскакивает, обращаясь в мою сторону. Глаза её сверкают, она готова меня уничтожить меня даже взглядом. Сколько ненависти, злобы. А за что? За то, что говорю нежелательную для неё правду?.. Преступница довольна. Вот, мол, почему Рубцова защищает – она его любила. Выходит, что любить – преступление, а убить – в порядке вещей…» О судебном процессе В. Коротаев пишет : «Подсудимая сидит за барьером, под охраной серьёзного милиционера. Молодая ещё, пышноволосая, глаза по луковице, грудастая, бедрастая, а голос мягок, чист и глубок. Как у ангела. И всё-таки этот ангел совершил дьявольское дело – сгубил редчайший русский талант, лишил всех нас светлого друга, осиротил близких и родных. Да и всю нашу землю – тоже. И если мы не произносили пока вслух имя этого ангела-дьявола, то лишь из жалости к его родителям, дочери, из простого чувства сострадания, а, может быть, и излишней деликатности. А пока я смотрю на подсудимую, которая часто перебивает (а по существу направляет) свидетелей, и размышляю: до конца ли она понимает, что совершила? Глубоко ли мучает её содеянное? И потому, как она энергично защищается, вижу: нет, истинного раскаяния не произошло. Раскаявшийся человек не может быть столь настырен, рационален и логичен!.. Чтобы задушить мужчину, кроме силы, нужно время. Время, в течение которого можно одуматься, разжать пальцы, а после устыдиться своего бессовестного порыва, сорвать с вешалки пальто и выбежать на мороз, отпыхнуть, прийти в себя. Но ничего такого не было. Она до конца доделала своё чёрное дело, бросила в ванну валявшееся на полу грязное бельё, ополоснула руки, спокойно открыла дверь и пошла, сдаваться в милицию в пятом часу утра. Но странно – спокойно открыла дверь… Она же только что утверждала обратное, когда её спрашивали судьи, почему не ушла сразу, в самом начале разыгравшегося скандала? Она ответила, что хозяин запер дверь, и она не могла выйти. Но почему же не могла выйти сразу тогда, если сделала это запросто, когда он лежал бездыханный на полу? Она же не шарила в его карманах, не искала ключи. Значит, ключ был в дверях, с самого начала, и нужно было его просто повернуть… Показания соседа снизу, Алексея Ивановича на вопрос о причастности подсудимой к алкоголю. - Было. Зашёл к ним, он был трезвый. Она – косая. - Что вы, Алексей Иванович, - возмутилась из-за перегородки подсудимая. - А я скажу… Вы вот на кухне стояли с распущенными волосами, вот в таком стиле, - и Алексей Иванович, расставив ноги и слегка изогнулся в талии, изображая нетрезвую гостью Рубцова. «Она, видимо, не ожидала нового поворота дела и была порядком расстроена. Но это ещё не всё. На запросы следователя Меркурьева пришли характеристики на подсудимую, и опять-таки не всё розового цвета. Вот, например, из Подлесской сельской библиотеки, где она трудилась последнее время: «…к работе относится недобросовестно: в отчётах давала ложные показания по читателям и книговыдаче. Систематически не являлась на семинары, имела за это время выговора. В библиотеке всегда был беспорядок: кругом грязь, книги раскиданы. Из наглядной агитации в библиотеке ничего не было оформлено. На замечания инструктирующих лиц не реагировала. Заведующая отделом культуры Вологодского райисполкома Цветкова 12.02.71 г. Ясно, что для Дербиной-Грановской - работа в библиотеке была на втором плане. Главным делом было «проталкивание» публикаций стихов. «…Подсудимая обрела равновесие, речь её движется стройно, напористо. Ей теперь необходимо убедить суд, что она совершила преступление в порядке самозащиты. Расчёт подсудимой и адвоката на аффектацию – наивный расчёт. Предыдущие экспертизы подтвердили психическую полноценность обвиняемой. Значит, остаётся одно: умышленное убийство, за которое, как все понимают, дают на полную катушку… Таким образом, обвинение уже звучит так: «умышленное убийство без отягчающих обстоятельств»… И вот парадокс, - отсидев положенный срок (в качестве тюремного библиотекаря) Дербина-Грановская развивает бурную деятельность по своей реабилитации, активно выступает в печати и на своих творческих вечерах, выставляя себя жертвой тоталитаризма и трагической любви, представляя себя поэтессой, воспевающей свою женственность и всячески поливая грязью великого русского поэта Николая Рубцова. Переодеваясь из одежды убийцы в одеяния трагической любви и не мытьём, так катаньем, добиваясь своей популярности на этом чудовищном материале страшного убийства. И нашлись таки покровители, которые сразу же, после суда над Дербиной-Грановской написал письмо в правительство с просьбой о помиловании. Началась полоса выступлений «доброхотов» с попыткой из убийцы Николая Рубцова сделать невинную жертву «тоталитаризма», вдалбливание мысли в массы, что достойна всеобщего признания убийца, а не убитый русский поэт (всё равно, что более достоин Иуда, а не Христос). В то время имя Николая Рубцова всемерно замалчивалось, оно известно было узкому кругу людей, истинных ценителей русской народной поэзии. ПО СЛЕДАМ ВОЛЧИЦЫ Слава Николая Рубцова пробивалась к свету стихийно, самим народом, его песнями, и выросла значительно позднее. Почва для прославления Дербиной-Грановской искусственно всемерно сдабривалась ненавистниками русской национальной культуры, которым на Руси нет числа. Они с радостью воспринимают сплетни и слухи, раздувая их до фантастических размеров. Примеров тому немало и уже после Рубцова в убийствах русских поэтов - Игоря Талькова, Ивана Лысцова. Таким образом, Дербина-Грановская после физического убийства Николая Рубцова, совершает преступление на духовно уровне, - порочит светлую память знаменитого русского национального поэта, обвиняя его в алкоголизме. В истории России ещё не известны случаи, когда убийцы выступали в открытой печати с ложными обвинениями в адрес своих жертв, и находили бы друзей-единомышленников. Такого ещё не было. В чём тут дело? Объясняется просто: Дербина-Грановская является ярким представителем такого поведения, которое сегодня насильственно навязывается нашему многострадальному народу; в современной России восторжествовало всё самое гнусное, что только возможно в человеке - беспрецедентный эгоцентризм, хамство, садизм, грубость, насилие, убийство, цинизм, ложь, клевета… Следует сказать, что Грановская владела известным психологическим приёмом, публично на творческих вечерах приводила о себе отрицательные мнения литераторов, а в заключение - опровергала их. Этот же метод она мастерски использовала, критикуя мнения литераторов, которые считали, что она была подослана к Николаю Рубцову с коварной целью извести выдающегося русского национального поэта. Вот, к примеру, как воинственно поступала она с прекрасными стихами Николая Рубцова, переделывая их на сатанинский лад. В стихотворении Н. Рубцова «Тот город зелёный» есть такие строки: «Сорву я цветок маттиолы, И, вдруг, заволнуюсь всерьёз…» Грановская же описывает следующим образом: «Оживают полночные травы Под серебряным оком луны. Льётся дух забытья и отравы Из раскрытых цветов белины. Волчье лыко свежее сирени, Маттиолы ужасен дурман! Обещают белёсые тени Чьих-то чар колдовство и обман. Чисто сатанинские слышатся мотивы, в противовес чистым светлым мотивам песнопевца России Николая Рубцова. В целом «Сборник её стихов «Крушина» - это знаковый призыв антирусских, дьявольских сил с сатанинскими образами в русской поэзии. Интересен факт первой «засветки» Грановской на сцене Политехнического института в августе 1962 года, где выступали знаменитости Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина и другие. Как сообщает Грановская, она только что приехала из Воронежа и в тот же вечер «оказалась» в зале Политехнического музея и сидела рядом с Анастасией Вертинской. Случайное совпадение? Такие случайности исключены напрочь. Вопрос в том: Кто её пригласил туда? В те времена «оказаться» в этом зале в такой вечер было невозможно без специального приглашения. Она выскочила на сцену и несла всякую ерунду с чудовищными запинками, от которых зал смеётся, но ей и горя мало, она продолжает нести всякую чепуху, - для неё ведь главное - помелькать в кадрах, где мелькают Е. Евтушенко, А. Вознесенский и другие, как говорится, - все свои… То, что Грановская была нацелена кем-то на победу в конфликте с Николаем Рубцовым, по-видимому, обещавшей её прикрытие, в случае чего, не вызывает больше сомнений, она действовала по принципу: «Чем хуже, тем лучше». Ему подослали женщину-вампира. Интересную, лестную характеристику «поэтессы» высказал о Дербиной-Грановской Санкт-Петербургский профессор Александр Михайлов с учётом её вампиризма: «Нам известен, вероятно, целый легион женщин-вамп. Но, какая, по сути, литературщина этот их демонически-обольстительный вампиризм! Это всего лишь игра на сцене, в кино, всего лишь рекламный образ, романс или роковая песенка. Настоящую женщину-вамп я знаю только одну, ту, чьи стихи читают сейчас…» Вот такие люди процветают в наших нынешних литературных садах (садомах-гоморрах), им нет заботы о плодах от пропаганды вампиризма, их поднимают на пьедестал почёта. Друзья Николая Рубцова не раз замечали, как поэт внимательно приглядывался к своему новому собеседнику, который не оказывал должного внимания к окружающим, прямо говорил ему: «А может, ты кем подослан сюда?» Видимо не случайно, чувствовал, что кто-то неотступно идёт по его следу, какой-то невидимый «Чёрный человек». Небезынтересно узнать о судьбе квартиры Николая Рубцова после его страшно гибели. Новые жильцы въехали в неё сразу после суда на Дербеной-Грановской. По свидетельству хозяйки квартиры Валентины Шороховой - «Потолок был закопчён, в кухне, где стоял его стол, т.е. ближе к дверям кухни. В туалете была осквернена ванная, стены были гадостно выпачканы. В комнате, где стояла кровать, была стена загажена, очень страшная квартира была. Газовая плита была залита кофе и вся грязная. У меня муж нанимал женщину, чтобы та вымыла всё, только тогда я могла зайти в эту комнату…» Другими словами, квартира великого русского поэта была ритуально изгажена. Были варварски разбиты вещи Николая Рубцова, которыми он особенно дорожил: икона Николая-Чудотворца, его гармонь, пластинка Вертинского. Пропали письма из конвертов. На кухне было горка пепла, сжигались какие-то бумаги Николая Рубцова. Сатанинское загаживание жилища поэта, свидетельствует о той безумное степени злобы и ненависти Дербиной-Грановской, которую питала она к русскому национальному поэту в те роковые часы садистского убийства. Как теперь выясняется, за Николаем Рубцовым постоянно велась слежка и, как говорил Виктор Коротаев в Москве, незадолго до смерти поэта, что вокруг Рубцова был «заговор». Руками Дербиной-Грановской приводился в исполнение тайный смертный приговор русскому национальному поэту Николаю Рубцову, вынесенный ему силами зла, врагами России. Дербиной не удалось завербовать поэта Рубцова в свой поэтический лагерь. Поэзия Николая Рубцова пропитана была патриотизмом, любовью ко всему традиционно русскому, в то время как поэзия Дербиной-Грановской было прозападным, она находилась в другом идеологическом писательском лагере, представители которого обвиняли Николая Рубцова в русскости, навешивая ярлыки «русопятство, русского лапотника и т.п.» С. Вакомин (Сорокин) писал в своей статье, опубликованной в Петербурге в 1997 году о том, что с появлением Дербиной-Грановской в Вологде заметно меняется ритм жизни Николая Рубцова. «Неожиданная лавинная «нежность» и лёгкая уступчивость со стороны чужой женщины, повергают поэта, в самую что ни есть, безрассудную наивность. Вот из показаний Дербиной на суде: «Он один был близок мне, у меня здесь больше никого не было. Когда мы пошли с ним в загс, меня давило ощущение, что я ставлю свою жизнь на карту…» В действительности же, кто-то, несомненно, был, кто руководил ею и на данный момент по каким-то причинам в Вологде отсутствовали. Вначале Дербина-Грановская ставила целью уничтожения поэта психологически, прозрачными намёками на бесполезность бытия, провокационными скандалами, стихотворениями и прозой. Зомбирование Рубцова на самоубийство не оправдалось. Рубцова хотели довести до невменяемого состояния. Все, кто видели опубликованную записку Николая Рубцова (названную завещанием) обращали внимание, что она написана нетвёрдой рукой, явно, что он был в болезненном состоянии: «Похороните меня там, где Батюшков». Кто же довёл Рубцова до такого состояния, что он пишет такую записку в таком состоянии? Почему эта записка оказалась в руках некоего Ю. Рыболова, который в эту роковую ночь был у Рубцова и очень торопился, чтобы не опоздать на поезд? Николай Рубцов его не приглашал и не ждал, а Рыболов три ночи подряд приходил к Рубцову и Грановской, беседовал с ними до пяти часов утра, и она нового «случайного» знакомого называла ласково Юриком. По словам Дербиной, он шёл на пятый этаж, как Командор. В книге «Тайна гибели Николая Рубцова» читаем: «Дербина с Рубцовым зашли в квартиру и тут же раздался звонок. Это говорит не о случайности звонка. Значит, Ю. Рыболов ждал где-то на улице прихода хозяев». Когда Дербеной стало ясно, что инсценировать самоубийство и отрицать факт убийства ей не удастся, пришлось в срочном порядке заметать следы преступления, какие только возможно, и принять всю вину на себя (т.к. групповое убийство отягощает вину), и пошла добровольно сдаваться в милицию. Н. Старичкова обратила внимание на то, что Дербина-Грановская ушла «сдаваться» в милицию после убийства в валенках Рубцова. Почему не в своей, наверняка хорошей обуви? Причина, вероятно, в том, чтобы никто не слышал её шагов, что за ней или перед ней спускался по лестнице с пятого этажа из квартиры Рубцова, ещё и кто-то другой. Любопытно, что посмертная маска и прижизненный портрет Николая Рубцова оказались в руках Ю. Рыболова. Откуда и каким образом оказались у него эти предметы. Из сообщений Н. Старичковой узнаём, что Николай Рубцов стоял около своего дома под дождём, поникший, словно беспризорный. У него не было ключа, и он не мог попасть в свою квартиру. Значит, у кого-то был его ключ? Также Н. Старичкова сообщает о пропаже из квартиры Рубцова многих предметов и материалов его творчества. Было множество пустых конвертов, из которых были вынуты письма. Странно, что следствие не довело до конца опросы всех свидетелей в ночь убийства Рубцова, не было обеспечено участие писателей на суде. Почему всё это стало возможным? – вопрос не праздный. Как не старалась Грановская представить дело, как неумышленное убийство, но слишком явны были садистские следы издевательства над Рубцовым. После неполного отбывания своего тюремного срока Дербиной-Грановской начал раздаваться дружный хор о её литературной реабилитации, выставляя её затравленной мученицей. Как бы не так, - эта злонамеренная убийца русского национального поэта, отсидела неполный срок, и ей организовываются непрерывные платные творческие выступления по городам и весям России. Что там, какой-то русский
http://subscribe.ru/archive/help.lifeschool/200810/10024804.html/ К 75-летию со дня рождения Николая Рубцова (3.01.1936 г. – 19.01.1971 г.) Краткая биографическая справка. Николай Михайлович Рубцов родился 3 января 1936 года. Рано остался без родителей, воспитывался в детском доме. До службы в армии Николай окончил мореходное училище, работал моряком-кочегаром. Служил в армии матросом на эскадренном миноносце Северного морского флота. С 1959года начал заниматься литературным творчеством в литобъединениях – при флотской газете «На страже Заполярья» и в городском объединении «Нарвская застава». В 1962 году поступил в престижный московский литературный институт им. Горького. В 1967 году вышла его первая книжка стихов «Звезда полей», которая сразу же принесла ему известность. К 1969 году был принят в Союз писателей СССР. На стихи Николая Рубцова написано много прекрасных песен, которые стали поистине народными: «В горнице», «Журавли», «В минуты музыки», «Тихая моя Родина», «Звезда полей», «Зимняя песня», «Осенняя песня», и много других песен было создано стихийной народной песенной волной. Поэзия Николая Рубцова включена в школьные программы. РОССИЯ, РУСЬ! ХРАНИ СЕБЯ, ХРАНИ! В последние периоды жизни Николая Рубцова его судьба пересеклась с «поэтессой» Людмилой Дербиной-Грановской, их духовно-поэтическое противостояние оказалось для него роковым, - он был зверски её убит. Весьма показательно, что после этого жестокого убийства взошедшей звезды русской поэзии Николая Рубцова, - в Германии была издана книга «Русская душа. Сборник поэзии и прозы современных писательниц русской провинции» (Frauen Literaturgeschichte. Texte und Materialien zur russischen Frauenliteratur, Band). Редактор-составитель Г.Г. Скворцова-Акбулатова. Издательство Verlag F.K. Goupfert – Wilhelmshorst, 1995). В этой книге приведена автобиография Дербиной-Грановской, где, несмотря на все её старания выбелить себя, торчат улики, словно шило из мешка, - о её преднамеренном убийстве Николая Рубцова. «Я родилась в 1938 году в Ленинграде на Лермонтовском проспекте. Семья военнослужащего Дербина А.Н. занимала комнату во флигеле бывшей Николаевской школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где в своё время учился Михаил Юрьевич Лермонтов. Первые три года моей жизни прошли в играх под сенью памятника великому поэту». (Дербина-Грановская росла под сенью памятника самого М.Ю. Лермонтова, - будем это знать и опустим подробности описания ею своего детства, школьных и студенческих лет, начнём с её описания своего приезда в Вологду, - примечание автора.) «Меня всё время тянуло на Север, в родной лесистый край, и я осенью 1969 года переехала в Вологду. В то время там жили писатели и поэты, очень близкие мне по духу: Василий Белов, Николай Рубцов, Ольга Фокина. (Зададимся вопросом: почему Ольга Фокина, замечательная Вологодская поэтесса, не вошла в немецкий сборник поэзии и прозы современных писательниц русской провинции? Поэтессу Ольгу Фокину, в отличие от Дербиной-Грановской, читают, знают и любят в России – примечание автора.) В Вологодском отделении Союза писателей России встретили меня хорошо. Особенно я сблизилась с поэтом Николаем Рубцовым. Возникло чувство. Но со временем, всё более стала проявляться трагическая окраска наших отношений – из-за пристрастия Рубцова к спиртному. (Свидетели на суде утверждали, что Дербина-Грановская сама была большая охотница до выпивки и с Николаем Рубцовым и без него – примечание автора.) Выпив, он становился агрессивным и непредсказуемым. (Для немецких читателей эта клевета на великого русского поэта Николая Рубцова, как бальзам для души, а для Дербиной-Грановской, нет ничего святого на свете – примечание автора.) Создалась ситуация: невозможно жить вместе и невозможно расстаться. Я ощущала себя в западне. (Сказочка о том, как Грановская, став хозяйкой в чужой квартире, оказалась в западне – примечание автора.) Катастрофа произошла внезапно ранним утром 19 января 1971 года, в само Крещение. В очередной схватке Рубцов погиб, а я неожиданно для самой себя стала преступницей. (Да нет, нет, госпожа Дербина-Грановская, как вы могли такое подумать про себя, у вас ведь «ангельская» душа - примечание автора.) В Северо-Западном издательстве готовилась к изданию моя вторая книжка – «Крушина». Всё рухнуло. (Ой, это просто невозможно читать без слёз! Подумаешь, велика печаль, что Дербина-Грановская зверски, преднамеренно убила там русского поэта Николая Рубцова? Тут ведь такое личное горе у неё: вторая книжка «Крушина» - рухнула. Это ведь не шутка! Только представляете себе, как стали убиваться, об этом, немецкие товарищи, когда прочитали, что её «Крушина» рухнула. Нет повести печальнее на свете - примечание автора.) Моя пятилетняя дочь стала расти сиротой при живых родителях. Моя жизнь и надежды были перечёркнуты. Я оказалась в тюрьме, вне всякой общественной жизни. (А что б вы хотели, госпожа Дербина-Грановская? Может быть за такое подлое, преднамеренное, коварное убийство великого русского поэта, вас следовало бы пожалеть, и отправить на отдых на Канарские острова, где вы дописали бы свою «Крушину»? Так вас надо понимать? – примечание автора.) Это продолжалось пять с половиной лет. (А почему такой малый срок заключения у Грановской? Почему не дали ей по заслугам пожизненного заключения? Вот вопрос, на который до сих пор нет ответа - примечание автора.) Но и потом дорога в редакции журналов и газет была закрыта ещё более пятнадцати лет. (Этот человек, лишён напрочь всего человеческого. Нет ни раскаяния о своём злодеянии в убийстве знаменитого на весь мир русского поэта-песенника, ни просто человеческого сострадания; у неё на уме одна лишь корысть - примечание автора.) Что случилось со мной и Николаем Рубцовым является для меня тайной судьбы, которую я не могу разгадать до сих пор. Почему именно из моих рук принял он свою крещенскую смерть? (В данной публикации внизу сноска «Я умру в крещенские морозы…» строка из стихотворения Николая Рубцова. – примечание автора.) Это ведомо только небу. (В России было уже не однажды, когда палачи кивают на строки поэта, а сами-де палачи, тут ни при чём – примечание автора.) «Крушина» вышла спустя 23 года в 1994 году (Вышла-таки «Крушина», будь она трижды неладна – примечание автора.) уже дополненная новыми стихами, которые я всё-таки не переставала писать. «Под камнепадом хулы, поношений важно было выстоять, не сломаться, не потерять себя. С Божьей помощью мне удалось». (Что бы ни сотворил озверевший человек, - всё у него - с Божьей помощью выходит. Дьявол является богом у Дербиной-Грановской - примечание автора.) Обратимся к стихам Дербиной-Грановской, в них, между прочим, содержится немало важных сведений о мотивах её злодеяния. Так в альманахе «Встреча» (1995) в её стихотворении читаем: Ты что-то рассказывал мне, Счастливый, шутил поминутно, Меж тем, как уже в западне Себя ощущала смутно. Я знала – ты любишь меня И силой возьмёшь мою душу, Что это и есть западня, И то, что её я разрушу! Но там, под осенней луной, При лёгком головокруженьи - Мятеж назревающий мой, Ещё не казался крушеньем. Лишь где-то в крещенские дни Запели прощальные хоры, И я у своей западни Смела все замки и запоры! Вот так мир поэта, его любовь была для неё западнёй, которую она давно наметила разрушить, и было делом времени смести все замки и запоры, чтобы остаться единоличной хозяйкой всего его мира - «западни». А вот ещё её стихотворенье: О, сколько надежд златотканых Развеялось в прах на ветру! Прости, моя светлая мама, Меня ты учила добру. В гордыне моей темнокровной, Родная, твоя ли вина? Надеялась – буду толковой, Прощаясь со мной у гумна. Зачем не окликнула, боже, О ты, прозорливая мать?! Ведь чуяло сердце – не гоже Из дому меня отпускать. С лесной необузданной силой, С мятежным напором в крови; Кому-то казалась я милой, И кто-то мне пел о любви. Как быстро кончалось знакомство, Когда в моих рысьих глазах Природное непокорство Внушало знакомому страх. С таким набором характерных черт Грановской (по её собственному признанию), от её «рысьих глаз», от её «лесной необузданной силы, с мятежным напором в крови», невольно знакомому человеку «внушает страх». Приведём ещё несколько коротких выдержек Дербиной-Грановской из различных её стихотворений: * * * «Есть жестокая в этом отрада: Весь душевный раздор и разор, - Обезболить струящимся ядом – Из цветочных дурманящих пор…» * * * «Но был безумец… Мною увлечённый, Он видел бездну, знал, что погублю…» * * * «Быть стоит проклятой, распятой, Прослыть исчадьем сатаны…» * * * «Всё исполнено вещего знака, Всё несёт в себе звёздную суть. Всей звериной тоской Зодиака И моя переполнилась грудь!..» * * * «Откуда ж знать такой солнцеголовой, Что это от меня передалось: В её уста мучительное слово, И в грудь – моя ликующая злость…» (Какое ужасное наследие передаёт Дербина-Грановская своей дочке: в уста – мучительное слово, и в грудь – ликующую злость - примечание автора.) Вот ещё строки поэтессы: Вся грузная, бояться буду драки, Я всё ж оскалю острые клыки, Когда за мной погонятся собаки. Мои волчата! Вам несдобровать. Но разве сдобровать дворовым сукам?! Я глотки их успею перервать, Пока меня по голове – обухом… Когда ж с башкой, раздробленной в огне, Лежать я буду, сотворя бесчинство, Ну, кто поймёт, что вот сейчас во мне Погублены любовь и материнство… Николай Рубцов понимал звериные инстинкты Грановской и говорил ей откровенно, что эти её стихи «не стихи, это патология». Пародируя её стихи, он написал в стихах от её имени «Люблю змею»: «Люблю змею, когда она, Вся, извиваясь и свисая, Ползёт, глазами завлекая… О Господи! Ведь я сама такая!» Николай Рубцов предчувствовал, что его ожидает, когда писал в «Философских стихах»: Когда-нибудь ужасной будет ночь, И мне навстречу злобно и обидно, Такой буран засвищет, что невмочь, Что станет свету белого не видно. Но я пойду! Я знаю наперёд, Что счастлив тат, хоть с ног его сбивают, Кто всё пройдёт, когда душа ведёт, И выше счастья в жизни не бывает! Чтоб снова силы чуждые дрожа, Все полегли и долго не очнулись, Чтоб в смертный час рассудок и душа, Как этот раз, друг другу улыбнулись… Рубцов без боязни ожидал схватки со злой враждебной силой. В своих стихах Николай Рубцов пророчествовал себе гибель в крещенские праздники, и Грановская представила это, как указание свыше для оправдания своего преступления. Она далеко зашла в своей роли прорицательницы и исполнительницы высших сил. Она писала в своём стихотворении: Волчица я. Ты понял слишком поздно, Какая надвигается гроза. В твои глаза в упор глядят не звёзды, А раскалённые мои глаза. Железной шерстью дыбится загривок, И нет сомненья ни в одном глазу. Как я свою соперницу игриво, Почуяв, загоню и загрызу. СУД ВОЛЧИЦЫ Что тут остаётся сказать о Дербиной-Грановской? Волчица, она и есть волчица. На столе Николая Рубцова после его гибели от рук Грановской было обнаружено, что он готовился писать ответ на эти волчьи её стихи. В последствии Н. Старичкова напишет: «Когда находилась у гроба Н.Рубцова, отодвинула с его шеи стебелёчки-листочки, кем-то положенные, чтобы не видно было следов преступления. То, что предстало глазу, было ужасным. Кожные покровы на шее были разорваны. Словно зверь терзал когтями. Надорвана мочка уха. Да, видимо, мёртвая хватка была. После такого нападения не останешься в живых…» По свидетельству писателя В.П. Астафьева , при осмотре тела Н. Рубцова в морге: «Горло Коли было исхватано – выступили уже синие следы от ногтей, тонкая шея поэта истерзана, даже под подбородком ссадины, одно ухо надорвано. Любительница волков, озверевши, крепко потешалась над мужиком…» Имеется и признание самой «поэтессы» по своим свежим следам убийства: «Была потасовка. Усмирить его хотела. Да схватила несколько раз за горло, но не руками и даже не рукой, а двумя пальцами… Попадалась мне под пальцы какая-то тоненькая жилка. Оказывается, это была сонная артерия. А я приняла её, по своему дремучему невежеству в медицине, за дыхательное горло. Горло его оставалось совершенно свободным, потому он и прокричал целых три фразы: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя! Люда, я тебя люблю!..» Позднее Дербина-Грановская напишет такие строки: «Но был безумец… Мною увлечённый, Он видел бездну, знал, что погублю, И всё ж шагнул светло и обречённо С последним словом: «Я тебя люблю!» Теперь представим себе на минуту: восьмидесяти килограммовая «поэтесса» зажала на полу Николая Рубцова, в котором было всего шестьдесят килограмм веса, держала его за горло двумя пальчиками, а он вместо того, чтобы отбиваться от волчицы, прокричал трижды, что любит её. Сочинить такую лживую легенду, это надо суметь. «Разве могли два моих пальца, - сообщает далее Дербина-Грановская, - два моих женских пальца, сдавить твёрдое ребристое горло? Нет, конечно! Никакой он не удавленник, и признаков таких нет. Остались поверхностные ссадины под подбородком от моих пальцев, и только. А я тогда с перепугу решила, что это я задушила его, пошла в милицию и всю вину взяла на себя». Но следственные показания свидетельствуют о другом: истерзанная шея поэта, надорванное ухо. Это что, тоже двумя только женскими пальчиками сделано? Из свидетельства Н. Старичковой «Не даёт покоя мысль, что из-за своей природной русской деликатности, поэты недооценили вероятности такого страшного исхода взаимоотношений Николая Рубцова с Дербиной-Грановской. А ведь было предчувствие беды от этой волчицы. Надо было раньше бить тревогу. Что-то тут не так! В убийстве Николая Рубцова остаётся тайна… Пишу, печатаю на машинке в редакцию газеты «За кадры», где работаю, свои размышления «Почему погиб поэт?» Делаю это в двух экземплярах: один – для Союза (пусть тоже знают!), другой – для следователя. Много лет спустя, когда поэт Виктор Коротаев работал с судебным архивом Рубцова и опубликовал книгу «Козырная дама», я спросила его, видел ли в «Деле» он мои показания в машинописи? Он ответил: «Нет. Ничего напечатанного на машинке я не видел». Как я понимаю, исчезло моё изложение и из Союза… Правду говорят, что рукописи не горят. Я нашла этот текст. И, не раздумывая, решила его опубликовать. Пусть через двадцать семь лет (это написано в 1998 году), документ прочтут люди» Привожу здесь материала Н. Старичковой в сокращении. «Почему погиб поэт? Сегодня две недели, как не стало среди нас Рубцова, а сердце по-прежнему не может смириться с такой утратой… По городу ходят слухи и разные и одинаковые. Разные, потому что по-разному описывают ход убийства. (И откуда только все знают!) Одинаковые - сходятся к одному: так ему и надо, значит, заслужил! Эти слухи тревожат меня. Тем более что распускают их женщины. Выходит, как говорят, на земле зло от женщин… А как же материнство? Откуда в женщине злость? Вина – эмансипация?! С этим я не могу согласиться. В ушах стоит то гул, то шум, то шёпот. Вижу разгневанные женские лица. У некоторых просто улыбочки: - Здоровая была бабища! Мужичёнко-то и не угодил. Быка бы ей надо… - Бедняжка, - говорят другие, - уж как он её довёл. От мужа из-за него уехала! Переманил ведь! Работу пришлось бросить. - Давить мужиков надо! (Это ещё одно восклицание.) Получки все пропивают… А мужчины молчат. Почему молчат мужчины? Не слышу ни слова в защиту поэта. Не знали? Не любили? Нет, конечно, знали и любили. Но молчат. Боятся женщин? Видимо боятся… Теперь я поняла, почему женщины оправдывают убийцу… Узкий, сытый, почти животный мирок убил в женщине душу. А чистая любовь опорочена и оплёвана… Да, судят по себе (как говорят, в меру своей испорченности)… Такой была и «волчица». Именно – «волчица». Так я назвала убийцу про себя с тех пор, как почувствовала в её стихах звериную натуру. И всё последующее время жила в предчувствии страшного конца. И он наступил. Наступила тишина, идёт следствие. Что-то будет? А будет, видится, скорей всего победа таких вот женщин, которые шепчутся по углам: - Пожалели бы её! Его-то не вернёшь. У неё ребёнок. Он всё равно шёл на закат. И опять: - Вызвал. Сам вызвал. С места сорвал бедную. Вот заслужил… Сорвал с места? Но ведь такого не было! Помню приезд Дербиной в Вологду летом 1969 года. Оказывается, она явилась в нашу писательскую организацию, чтобы узнать адрес поэта. И странно… (Видимо очаровала всех.) Ей дали его адрес. … В день приезда «поэтесса» пришла на квартиру Рубцова. В тот же день она поехала с ним на пароходе в двухдневную поездку на Тотьму. И это называется любовь? Л. Дербина-Грановская организовала 5 августа 1969 года вызов в Вологду, чтобы заведовать библиотекой. Вызов с обеспечением проживания можно было «пробить» только в городском руководстве. На деле Дербину-Грановскую интересовали не библиотечные дела, а обеспечение положительной рецензии на новый сборник её стихов «Крушина». И вот здесь нужен был уже признанный поэт-рецензент! Читаем далее материал Н. Старичковой. «Вот такая скучающая женщина в поисках развлечений появилась в Вологде, и её объект – поэт Рубцов. Один. Квартира. Имя. Возможно, и деньги. И поэт сражён. Разве устоишь перед такой выдающейся внешностью, ангельским голосом и, в то же время, энергией, подкреплённой вином? А дальше? Дальше говорят, - это «роковая Любовь». Возможно, дружки (я не говорю – друзья) в угоду поэту восторгались кипучим темпераментом и талантом женщины. Поэт не мог ударить женщину. Частые ссоры, видимо, были потому, что он не нашел того, что требовала его душа. На столе, на чистом листе бумаги, я прочитала строки, написанные рукой поэта: Горячий сок по жилам её хлещет. Чужой бы бабе я всю глотку переела… Почему же это не видели следователи? Или волнующая поэта мысль не имела к «Делу» никакого отношения? Когда он это написал? Не в эту ли страшную ночь? И вот ползут, ползут по городу слухи, задают друг другу вопросы: почему погиб поэт? - Да, потому, люди, - хотелось мне сказать, - что он любил всех нас, любил каждую травинку в поле, каждый листик на дереве, любил и женщин, и детей, любил Россию. Его большой любви хватало на весь мир, а мы не сумели спасти его одного». В 1971 году (6 апреля) состоялся суд над Грановской-Дербиной, который проходил в закрытом режиме, так уж повелось у нас в России, убьют поэта и потихоньку прячутся концы в воду. На суде присутствовал писатель В. Коротаев, и вот что он пишет, освещая судебный процесс : «Почти все писатели здесь: Белов, Романов, Астафьев… Но председатель суда говорит, что может допустить только одного, и то, если он командировку от газеты принесёт. Возможен журналист, а не писатель. Друзья это место уступают мне». Н. Старичкова, присутствовавшая на суде, свидетельствует : «…Но вот началось волнение, шум. Подъехал «чёрный ворон». Сквозь тесный строй столпившихся, конвой сопровождает подсудимую. Она шла, не опуская головы, самоуверенная, спокойная, даже с усмешкой на лице. В зал никого из коридора не пускают, объявляя заседание суда закрытым. Виктор Каратаев был единственным представителем от писателей. И то ему разрешили присутствовать, как журналисту без права выступать. Неужели нет никого, чтобы стать на сторону Рубцова и осудить преступление женщины-убийцы? Когда мне задали вопрос: «Мог ли Рубцов убить человека?» - я думала, что ослышалась: «Кого всё-таки судят – Рубцова или Дербину-Грановскую?» Смотрю на убийцу. Выглядит эффектно: рыжая, волосы собраны на затылке, высокая, сильная. Такой сильной женщине беречь бы поэта надо. Не хотела. Да и не любила она его. Только сама себя. Даже на суде буквально кричала, сверкая глазами: «Я поэтесса Дербина. Он принижал меня как поэтессу, заставлял готовить, убирать и не давал работать. Я поняла, что жизни у нас с ним не будет. Я набросилась не него. Я хорошо запомнила эту деталь: в его глазах был ужас, а волосы встали дыбом. Правда… (Тут она усмехнулась). И волос-то у него было немного. Только на висках. Я никогда не видела, чтобы волосы поднимались. Подумала: «Что это он? Испугался меня, что ли?» Я, наверное, страшная тогда была. Такой – он никогда меня не видел. Он кричал: «Я люблю тебя!» Вопрос: «Как же он мог кричать, если вы его душили?» - Уверяю Вас, он кричал в это время. Я, наверное, его ещё не очень сильно прижала. Потом смотрю: щека у него посинела. Я встала и отошла к балкону. Вопрос: «Почему он оказался вниз лицом?» - Он перевернулся. - Как же он мог перевернуться? - Не знаю, но я сама видела. Он прямо откинулся (Пожала плечами). Может это была агония. Весь рассказ продолжался с таким равнодушием, как будто речь шла не об убийстве. И тень погибшего не стояла рядом с ней. Если верить её словам, то она дала согласие жить с ним вместе из-за жалости. Пришла за вещами, а он уговорил её остаться… Тогда зачем убивать? Из-за того, что поняла: не буду вместе? Да она так и сказала на суде: «Я поняла, что мы не будем вместе и решила его уничтожить». Вот так прозвучало последнее слово убийцы и никакого раскаяния о содеянном. Она жалеет себя: «Я погубила себя, как поэтессу. Буду всегда помнить, что Рубцов погиб от моей руки. Произошла трагедия… Он любил только меня одну! Сказала с самодовольной улыбкой, сверкнув в мою сторону глазами. (Какая же это трагедия? – возмущаюсь я. – Это же умышленное убийство и притом зверское, и это чудовище, палач в юбке, живёт и будет жить дальше.) «Председатель суда обращается к подсудимой: «Есть ли вопросы к свидетелю?» - Есть! – она не встаёт, а вскакивает, обращаясь в мою сторону. Глаза её сверкают, она готова меня уничтожить меня даже взглядом. Сколько ненависти, злобы. А за что? За то, что говорю нежелательную для неё правду?.. Преступница довольна. Вот, мол, почему Рубцова защищает – она его любила. Выходит, что любить – преступление, а убить – в порядке вещей…» О судебном процессе В. Коротаев пишет : «Подсудимая сидит за барьером, под охраной серьёзного милиционера. Молодая ещё, пышноволосая, глаза по луковице, грудастая, бедрастая, а голос мягок, чист и глубок. Как у ангела. И всё-таки этот ангел совершил дьявольское дело – сгубил редчайший русский талант, лишил всех нас светлого друга, осиротил близких и родных. Да и всю нашу землю – тоже. И если мы не произносили пока вслух имя этого ангела-дьявола, то лишь из жалости к его родителям, дочери, из простого чувства сострадания, а, может быть, и излишней деликатности. А пока я смотрю на подсудимую, которая часто перебивает (а по существу направляет) свидетелей, и размышляю: до конца ли она понимает, что совершила? Глубоко ли мучает её содеянное? И потому, как она энергично защищается, вижу: нет, истинного раскаяния не произошло. Раскаявшийся человек не может быть столь настырен, рационален и логичен!.. Чтобы задушить мужчину, кроме силы, нужно время. Время, в течение которого можно одуматься, разжать пальцы, а после устыдиться своего бессовестного порыва, сорвать с вешалки пальто и выбежать на мороз, отпыхнуть, прийти в себя. Но ничего такого не было. Она до конца доделала своё чёрное дело, бросила в ванну валявшееся на полу грязное бельё, ополоснула руки, спокойно открыла дверь и пошла, сдаваться в милицию в пятом часу утра. Но странно – спокойно открыла дверь… Она же только что утверждала обратное, когда её спрашивали судьи, почему не ушла сразу, в самом начале разыгравшегося скандала? Она ответила, что хозяин запер дверь, и она не могла выйти. Но почему же не могла выйти сразу тогда, если сделала это запросто, когда он лежал бездыханный на полу? Она же не шарила в его карманах, не искала ключи. Значит, ключ был в дверях, с самого начала, и нужно было его просто повернуть… Показания соседа снизу, Алексея Ивановича на вопрос о причастности подсудимой к алкоголю. - Было. Зашёл к ним, он был трезвый. Она – косая. - Что вы, Алексей Иванович, - возмутилась из-за перегородки подсудимая. - А я скажу… Вы вот на кухне стояли с распущенными волосами, вот в таком стиле, - и Алексей Иванович, расставив ноги и слегка изогнулся в талии, изображая нетрезвую гостью Рубцова. «Она, видимо, не ожидала нового поворота дела и была порядком расстроена. Но это ещё не всё. На запросы следователя Меркурьева пришли характеристики на подсудимую, и опять-таки не всё розового цвета. Вот, например, из Подлесской сельской библиотеки, где она трудилась последнее время: «…к работе относится недобросовестно: в отчётах давала ложные показания по читателям и книговыдаче. Систематически не являлась на семинары, имела за это время выговора. В библиотеке всегда был беспорядок: кругом грязь, книги раскиданы. Из наглядной агитации в библиотеке ничего не было оформлено. На замечания инструктирующих лиц не реагировала. Заведующая отделом культуры Вологодского райисполкома Цветкова 12.02.71 г. Ясно, что для Дербиной-Грановской - работа в библиотеке была на втором плане. Главным делом было «проталкивание» публикаций стихов. «…Подсудимая обрела равновесие, речь её движется стройно, напористо. Ей теперь необходимо убедить суд, что она совершила преступление в порядке самозащиты. Расчёт подсудимой и адвоката на аффектацию – наивный расчёт. Предыдущие экспертизы подтвердили психическую полноценность обвиняемой. Значит, остаётся одно: умышленное убийство, за которое, как все понимают, дают на полную катушку… Таким образом, обвинение уже звучит так: «умышленное убийство без отягчающих обстоятельств»… И вот парадокс, - отсидев положенный срок (в качестве тюремного библиотекаря) Дербина-Грановская развивает бурную деятельность по своей реабилитации, активно выступает в печати и на своих творческих вечерах, выставляя себя жертвой тоталитаризма и трагической любви, представляя себя поэтессой, воспевающей свою женственность и всячески поливая грязью великого русского поэта Николая Рубцова. Переодеваясь из одежды убийцы в одеяния трагической любви и не мытьём, так катаньем, добиваясь своей популярности на этом чудовищном материале страшного убийства. И нашлись таки покровители, которые сразу же, после суда над Дербиной-Грановской написал письмо в правительство с просьбой о помиловании. Началась полоса выступлений «доброхотов» с попыткой из убийцы Николая Рубцова сделать невинную жертву «тоталитаризма», вдалбливание мысли в массы, что достойна всеобщего признания убийца, а не убитый русский поэт (всё равно, что более достоин Иуда, а не Христос). В то время имя Николая Рубцова всемерно замалчивалось, оно известно было узкому кругу людей, истинных ценителей русской народной поэзии. ПО СЛЕДАМ ВОЛЧИЦЫ Слава Николая Рубцова пробивалась к свету стихийно, самим народом, его песнями, и выросла значительно позднее. Почва для прославления Дербиной-Грановской искусственно всемерно сдабривалась ненавистниками русской национальной культуры, которым на Руси нет числа. Они с радостью воспринимают сплетни и слухи, раздувая их до фантастических размеров. Примеров тому немало и уже после Рубцова в убийствах русских поэтов - Игоря Талькова, Ивана Лысцова. Таким образом, Дербина-Грановская после физического убийства Николая Рубцова, совершает преступление на духовно уровне, - порочит светлую память знаменитого русского национального поэта, обвиняя его в алкоголизме. В истории России ещё не известны случаи, когда убийцы выступали в открытой печати с ложными обвинениями в адрес своих жертв, и находили бы друзей-единомышленников. Такого ещё не было. В чём тут дело? Объясняется просто: Дербина-Грановская является ярким представителем такого поведения, которое сегодня насильственно навязывается нашему многострадальному народу; в современной России восторжествовало всё самое гнусное, что только возможно в человеке - беспрецедентный эгоцентризм, хамство, садизм, грубость, насилие, убийство, цинизм, ложь, клевета… Следует сказать, что Грановская владела известным психологическим приёмом, публично на творческих вечерах приводила о себе отрицательные мнения литераторов, а в заключение - опровергала их. Этот же метод она мастерски использовала, критикуя мнения литераторов, которые считали, что она была подослана к Николаю Рубцову с коварной целью извести выдающегося русского национального поэта. Вот, к примеру, как воинственно поступала она с прекрасными стихами Николая Рубцова, переделывая их на сатанинский лад. В стихотворении Н. Рубцова «Тот город зелёный» есть такие строки: «Сорву я цветок маттиолы, И, вдруг, заволнуюсь всерьёз…» Грановская же описывает следующим образом: «Оживают полночные травы Под серебряным оком луны. Льётся дух забытья и отравы Из раскрытых цветов белины. Волчье лыко свежее сирени, Маттиолы ужасен дурман! Обещают белёсые тени Чьих-то чар колдовство и обман. Чисто сатанинские слышатся мотивы, в противовес чистым светлым мотивам песнопевца России Николая Рубцова. В целом «Сборник её стихов «Крушина» - это знаковый призыв антирусских, дьявольских сил с сатанинскими образами в русской поэзии. Интересен факт первой «засветки» Грановской на сцене Политехнического института в августе 1962 года, где выступали знаменитости Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина и другие. Как сообщает Грановская, она только что приехала из Воронежа и в тот же вечер «оказалась» в зале Политехнического музея и сидела рядом с Анастасией Вертинской. Случайное совпадение? Такие случайности исключены напрочь. Вопрос в том: Кто её пригласил туда? В те времена «оказаться» в этом зале в такой вечер было невозможно без специального приглашения. Она выскочила на сцену и несла всякую ерунду с чудовищными запинками, от которых зал смеётся, но ей и горя мало, она продолжает нести всякую чепуху, - для неё ведь главное - помелькать в кадрах, где мелькают Е. Евтушенко, А. Вознесенский и другие, как говорится, - все свои… То, что Грановская была нацелена кем-то на победу в конфликте с Николаем Рубцовым, по-видимому, обещавшей её прикрытие, в случае чего, не вызывает больше сомнений, она действовала по принципу: «Чем хуже, тем лучше». Ему подослали женщину-вампира. Интересную, лестную характеристику «поэтессы» высказал о Дербиной-Грановской Санкт-Петербургский профессор Александр Михайлов с учётом её вампиризма: «Нам известен, вероятно, целый легион женщин-вамп. Но, какая, по сути, литературщина этот их демонически-обольстительный вампиризм! Это всего лишь игра на сцене, в кино, всего лишь рекламный образ, романс или роковая песенка. Настоящую женщину-вамп я знаю только одну, ту, чьи стихи читают сейчас…» Вот такие люди процветают в наших нынешних литературных садах (садомах-гоморрах), им нет заботы о плодах от пропаганды вампиризма, их поднимают на пьедестал почёта. Друзья Николая Рубцова не раз замечали, как поэт внимательно приглядывался к своему новому собеседнику, который не оказывал должного внимания к окружающим, прямо говорил ему: «А может, ты кем подослан сюда?» Видимо не случайно, чувствовал, что кто-то неотступно идёт по его следу, какой-то невидимый «Чёрный человек». Небезынтересно узнать о судьбе квартиры Николая Рубцова после его страшно гибели. Новые жильцы въехали в неё сразу после суда на Дербеной-Грановской. По свидетельству хозяйки квартиры Валентины Шороховой - «Потолок был закопчён, в кухне, где стоял его стол, т.е. ближе к дверям кухни. В туалете была осквернена ванная, стены были гадостно выпачканы. В комнате, где стояла кровать, была стена загажена, очень страшная квартира была. Газовая плита была залита кофе и вся грязная. У меня муж нанимал женщину, чтобы та вымыла всё, только тогда я могла зайти в эту комнату…» Другими словами, квартира великого русского поэта была ритуально изгажена. Были варварски разбиты вещи Николая Рубцова, которыми он особенно дорожил: икона Николая-Чудотворца, его гармонь, пластинка Вертинского. Пропали письма из конвертов. На кухне было горка пепла, сжигались какие-то бумаги Николая Рубцова. Сатанинское загаживание жилища поэта, свидетельствует о той безумное степени злобы и ненависти Дербиной-Грановской, которую питала она к русскому национальному поэту в те роковые часы садистского убийства. Как теперь выясняется, за Николаем Рубцовым постоянно велась слежка и, как говорил Виктор Коротаев в Москве, незадолго до смерти поэта, что вокруг Рубцова был «заговор». Руками Дербиной-Грановской приводился в исполнение тайный смертный приговор русскому национальному поэту Николаю Рубцову, вынесенный ему силами зла, врагами России. Дербиной не удалось завербовать поэта Рубцова в свой поэтический лагерь. Поэзия Николая Рубцова пропитана была патриотизмом, любовью ко всему традиционно русскому, в то время как поэзия Дербиной-Грановской было прозападным, она находилась в другом идеологическом писательском лагере, представители которого обвиняли Николая Рубцова в русскости, навешивая ярлыки «русопятство, русского лапотника и т.п.» С. Вакомин (Сорокин) писал в своей статье, опубликованной в Петербурге в 1997 году о том, что с появлением Дербиной-Грановской в Вологде заметно меняется ритм жизни Николая Рубцова. «Неожиданная лавинная «нежность» и лёгкая уступчивость со стороны чужой женщины, повергают поэта, в самую что ни есть, безрассудную наивность. Вот из показаний Дербиной на суде: «Он один был близок мне, у меня здесь больше никого не было. Когда мы пошли с ним в загс, меня давило ощущение, что я ставлю свою жизнь на карту…» В действительности же, кто-то, несомненно, был, кто руководил ею и на данный момент по каким-то причинам в Вологде отсутствовали. Вначале Дербина-Грановская ставила целью уничтожения поэта психологически, прозрачными намёками на бесполезность бытия, провокационными скандалами, стихотворениями и прозой. Зомбирование Рубцова на самоубийство не оправдалось. Рубцова хотели довести до невменяемого состояния. Все, кто видели опубликованную записку Николая Рубцова (названную завещанием) обращали внимание, что она написана нетвёрдой рукой, явно, что он был в болезненном состоянии: «Похороните меня там, где Батюшков». Кто же довёл Рубцова до такого состояния, что он пишет такую записку в таком состоянии? Почему эта записка оказалась в руках некоего Ю. Рыболова, который в эту роковую ночь был у Рубцова и очень торопился, чтобы не опоздать на поезд? Николай Рубцов его не приглашал и не ждал, а Рыболов три ночи подряд приходил к Рубцову и Грановской, беседовал с ними до пяти часов утра, и она нового «случайного» знакомого называла ласково Юриком. По словам Дербиной, он шёл на пятый этаж, как Командор. В книге «Тайна гибели Николая Рубцова» читаем: «Дербина с Рубцовым зашли в квартиру и тут же раздался звонок. Это говорит не о случайности звонка. Значит, Ю. Рыболов ждал где-то на улице прихода хозяев». Когда Дербеной стало ясно, что инсценировать самоубийство и отрицать факт убийства ей не удастся, пришлось в срочном порядке заметать следы преступления, какие только возможно, и принять всю вину на себя (т.к. групповое убийство отягощает вину), и пошла добровольно сдаваться в милицию. Н. Старичкова обратила внимание на то, что Дербина-Грановская ушла «сдаваться» в милицию после убийства в валенках Рубцова. Почему не в своей, наверняка хорошей обуви? Причина, вероятно, в том, чтобы никто не слышал её шагов, что за ней или перед ней спускался по лестнице с пятого этажа из квартиры Рубцова, ещё и кто-то другой. Любопытно, что посмертная маска и прижизненный портрет Николая Рубцова оказались в руках Ю. Рыболова. Откуда и каким образом оказались у него эти предметы. Из сообщений Н. Старичковой узнаём, что Николай Рубцов стоял около своего дома под дождём, поникший, словно беспризорный. У него не было ключа, и он не мог попасть в свою квартиру. Значит, у кого-то был его ключ? Также Н. Старичкова сообщает о пропаже из квартиры Рубцова многих предметов и материалов его творчества. Было множество пустых конвертов, из которых были вынуты письма. Странно, что следствие не довело до конца опросы всех свидетелей в ночь убийства Рубцова, не было обеспечено участие писателей на суде. Почему всё это стало возможным? – вопрос не праздный. Как не старалась Грановская представить дело, как неумышленное убийство, но слишком явны были садистские следы издевательства над Рубцовым. После неполного отбывания своего тюремного срока Дербиной-Грановской начал раздаваться дружный хор о её литературной реабилитации, выставляя её затравленной мученицей. Как бы не так, - эта злонамеренная убийца русского национального поэта, отсидела неполный срок, и ей организовываются непрерывные платные творческие выступления по городам и весям России. Что там, какой-то русский
16.
Народные песни славян. (публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Всеславянское Русское Собрание , 2011
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белоруссов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белоруссов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белорусов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской. Попробуйте прочесть и напевать эти песни и вы сами в этом убедитесь. Нас братьев и сестёр славян объединяет нечто существенно большее, чем разъединяет. В дальнейшем планируется опубликовывать тексты песен братских славянских народов на страницах наших сайтов. Будем признательны за добрые пожелания, дружеские советы и приглашаем всех всех, кому дорого единение и духовное обогащение славянских народов к нашему песенному сотворчеству. Будем помнить: «Все мы дети матери единой!.. Запеваем дружно, братья, наш напев старинный: Жив он, жив он, - дух славянский, дух народной чести. Никогда нас враг не сломит, если будем вместе!..» Руслан Русов АХ ТЫ, НОЧЕНЬКА Ах ты, ноченька, ночка темная, Ночка темная, ах, ночь осенняя. Что же ты, ноченька, да при… притуманилась, Что ж, осенняя, ах, принахмурилась? Что же ты, девица, притуманилась, Что же ты, красная, ах, припечалилась? «Как же мне, девице, да не… да не туманиться, Как же мне, красной, да не печалиться? Нет ни матушки, да нет, да нет ни батюшки, Только есть у меня ах, мил сердечный друг. Да и тот со мной да не… да не в ладу живет, Не в ладу живет, ах, не в согласии…» А В НАС ЗАВТРА СВАДЬБА БУДЕ 1. А в нас завтра свальба буде, (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 2. Комар муху сватать буде. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 3. А там муха-політуха. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 4. А в погребі ночувала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 5. Сирка-масла собирала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 6. Сирка-масла собирала, Комарика годувала. Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) БЕЛА СЪМ, БЕЛА ЮНАЧЕ Бела съм, бела, юначе, цела съм света йогрела. Един бе Карлък останал и той не щеше остана, /2/ ам беше в могла утонал. В моглона нищо немаше, сал едно вакло овчарче. Сиво си стадо пасеше, с медно кавалче свиреше, /2/ с кавалан дума думаше: "Галени га са ни зьомат, технону бално колко е !" ГОЛУБЧИК МОЙ ВАНЮШКА Голубчик мой Ванюшка, куда едешь ты? - Не скажу… Скажи, разлюбезный, Ваня размилой, - На базар. Голубчик мой Ваня, возьми ж меня с собой. - Не возьму. Возьми, разлюбезный, Ваня размилой. - Садись да на край. Голубчик мой Ванюшка, что у тебя в мешке? - Не скажу. Скажи, разлюбезный, Ваня, размилой. - Яблоки. Голубчик мой Ванюшка, дай мне хоть один. - Не дам. Дай, разлюбезный, Ваня размилой. - Возьми, да только гнилой. Голубчик мой Ванюшка, как мне его съесть? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Хороший срежь, а гнилой съешь. Голубчик мой Ванюшка, где ночуем мы? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - На постоялом дворе. Голубчик мой Ванюшка, кто ж разбудит нас? -Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Есть захочешь – сама вскочишь. Тррр, приехали, слезай. БОРАК БОРИЛИ СЕРБЕРИЧАНИ Борак борили Серберичани [Кольедо моj, Божо ле моj, Божичу моj, Сварожичу, оj] У тоj земльи Сербериjи У Инджиjи проклиjетоj, Борак борили млого дуго Сто тисуча других льета Двjеста тисич кратких льета. Борак борили, зло чинили. Борич боре разльути се, Тартарима земльу даде А Србима туджег станка. Туджег станка, туджег данка На Србицу и Jак цара, На тог Чуjа вjельу рjеку Борили се храбрили се Боjе своjе погубили Землье србске оставили И Инджиjу и Дунава. Хинду си за ньим насрнуо Дуга борба, дуга рата, И Краjине злопамтине Кольед земльу оставио Над Босну се надмашио. Босном трjесну Србу свану Босна србска и одавна Од Србиjе постанула Кольед био прjеминуо, Божича нам оставио, А Божича Сварожича. Сварог браду погладио, Млого добро починио, Свако нами добро дао Домачину понаjвjече. А домачин Кольеджаном Свашта доста подарио: Коме злато, коме благо Цар Кольеду милу шчjерцу Кольеджаном синовицjе ГУЛЯВ ЧУМАК НА РИНОЧКУ Гуляв чумак на риночку, Та й пив чумак горілочку: Пропив воли, пропив вози, Пропив ярма, ще й занози - Все свое добро. Прокинувся чумак вранці Та й полапав у гаманці; Всі кишені вивертає, Аж там грошей вже немає - Нічим похмелитися. Ой піду я до шинкарки: "Всип, шинкарко, хоч з півкварти". Шинкарочка треться, мнеться, Ще й з чумаченька сміється. Набір не дає. Скинув чумак жупанину: "Всип, шинкарко, четвертину!" "Ой, не всиплю четвертину, Добудь грошей хоч з полтину - Тоді пий, гуляй!" Вийшов чумак на могилу Та й поглянув на долину: Лежать воли, стоять вози. Висять ярма ще й занози - Все чумацькеє добро. Ой піду я у Молдаву, Та сім год я погорюю, Та сім год я погорюю, Воли й вози покупую - Знов буду чумак. А В ТОМУ САДУ А в тому саду Чисто метено Ще й хрещатим барвіночком Дрібно плетено. А в тому саду Ніхто не бував, Лиш молодий Андрієчко Коня попасав. Коня попасав, Дрібний лист писав Все до теї Наталочки, Що вірно кохав. "Ой, ти, Наталю, Горда та пишна, Я до тебе листи писав, А ти не прийшла!" "А ти, Андрійку, Не великий пан, Сідлай свого коня вороного Та й приїжджай сам!" АХ ТЫ СТЕПЬ ШИРОКАЯ Ах ты, степь широкая, Степь раздольная, Широко ты, матушка, Протянулася. Ой, да не степной орел Подымается, Ой, да то донской казак Разгуляется. Ой, да не летай, орел, Низко ко земле, Ой, да не гуляй, казак, Близко к берегу! ВАЙТОЎНА Ой загадалі на вайну Нашаму войту самаму Ў нашага войта сынаў нет Адна дачушка на раду А скуй жа бацька востры меч Каб добра была войска сеч Мячом вайтоўна махнула Палова войска палягла Паўтор 1. ГОЛУБЬ, ГОЛУБЬ, ГОЛУБИНЬКА Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. Что не сохнет ли, не вянет, Что не сохнет ли, не вянет Аленький цветочек, Аленький цветочек? Что не плачет ли, не тужит, Что не плачет ли, не тужит Миленький дружочек, Миленький дружочек? На чужой сторонке Миленький дружочек. Гляну, гляну в чисто поле, Гляну, гляну в чисто поле, Гляну на долинку, Гляну на долинку. Как по этой по долинке, Как по этой по долинке Мой миленький едет, Мой миленький едет. В гусельки играет, Меня забавляет! Уж ты, молодец кудрявый, Уж ты, молодец кудрявый, Мне скажи словечко, Мне скажи словечко, Что ко мне ты редко ходишь, Что ко мне ты редко ходишь, Редко навещаешь, Редко навещаешь? Редко, наредко, редко, А ведь ходить недалеко. Ох, и рад бы я ходити, Ох, и рад бы я ходити, Да нечем дарити, Да нечем дарити. Когда любишь, мил, то купишь, Когда любишь, мил, то купишь Золото колечко, Золото колечко. Золото колечко Я прижму к сердечку. Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. А ВЖЕ ТРЕТIЙ ВЕЧIР А вже третій вечір, як дівчину бачив, Ходжу біля хати – її не видати. “Вийди, дівчино, вийди, рибчино, Вийди, серденя, утіхо моя! ” “Не вийду, козаче, не вийду, соколе, Мене мати лає, гулять не пускає.” “Брешеш, дівчино, брешеш, рибчино, Брешеш, серденя, утіхо моя!” “Та було б не рубати зеленого дуба, Та було б не сватати, коли я не люба!” “Правда, дівчино, правда, рибчино, Правда, серденя, утіхо моя!” ВАРИЦЕ, САВИЦЕ Варице, Савице, Миле ми сестрице! Варите, ладите, Брача нам кусаjте. Варице, Савице, Миле нам сестрице! Варите, ладите, Брачу нам раните. Брачу нам раните, Отци нас учите Отци нас учите, Нане нас гледаjте. Нане нас гледаjте, Бабе нас ньежите. Бабе нас ньежите, Старине нас пазите. Старине нас пазите, Братичи милуjте. Братичи милуjте, Драги нас льубите. ДА ВИЧОРЪ МЫ, БРАТЦЫ, БЫЛИ ПЬЯНЫЙИ Да вичоръ мы, братцы, были пьяныйи, А на утра нечимъ пахмилитца Да мы скинимся, братцы, па денишке, Мы па денишке, да па сиребрянай; Да мы купимъ, братцы, зилёнава вина, Да мы купимъ, братцы, палтара видра. Да заплатимъ мы палтара рубля, Да мы выйдимъ за градъ, прагуляимся, Да за ту жэ стену белакаминнную, Да на ту жэ гору на Пакровскую. Да мы сядимъ, братцы, ва йидиный кругъ, Да мы выпьйимъ, братцы, всё па чарачке, Всё па чарачке да зилёнава вина, Да мы скрикнимъ, братцы, громкимъ голасамъ: Ужъ вы, слуги маи, слуги верныйи: Вы падайте, слуги, залату трубу, Залатую трубачку падзорную, Да мы пасмотримъ, братцы, ни ва даличу, Ни ва даличу, ва чистую полю. Што ни пыль-кура да спаднималаса, Спаднимавшы кура зъ зимли до неба, За курою бижать два гнидыхъ тура, Два гнидыхъ тура златарогии, Златарогии, да аднашорстныйи. Да бижали туры да синёва моря. Паспушшались туры въ синё моря Дабивавшы туры въ воду па брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали туры ключивой вады Напивались туры ключивой вады, Напивавшысь туры - сами паплыли, Пириплывшы туры да киянъ-моря, Выплывали туры на Буянъ-остравъ, Да стричала ихъ родна матушка, Младая турица златарогая, Златарогая да аднашорстная: "Да на где жэ, туры, были вы? Да на где жэ, туры, гуливали? Да на где жэ ключивую воду пили?" Да мы были, матушка, ва Шахаве, Да гуляли мы, радная, ва Ляхаве, Да Русскую землю мы скрось прашли, Дабижали мы, туры, да синёва моря, Паспушшались мы, туры, ва синё моря, Дабивавшы туры, въ воду брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали мы, туры, ключивой вады Напивались туры ключивой вады. В ДЕРЕВНЕ БЫЛО ОЛЬХОВКЕ В деревне было Ольховке. Припев: Лапти, да лапти, да лапти мои, Эх, лапти, да лапти, да лапти мои. Эх, лапти мои, лапти липовые, Вы не бойтесь, ходитё, Тятька новые сплетё! Эх, ну! Тьфу! Там жил-был парень Андреяшка, Припев Полюбил Андреяшка Парашку. Припев Он носил ей дороги подарци: Припев Всё прянцы да баранцы. Припев Не велел ему тятька жениться… Припев Эх, заплакал тут наш Андреяшка, Припев А за ним заревела Парашка. Припев ДАВАШ ЛИ, ДАВАШ, БАЛКАНДЖИ ЙОВО Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете ръце, та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете нозе , та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Избодоха му и двете очи и не го пита, нито разпитват, току си зеха хубава Яна, та я качиха на бърза коня да я откарат долу в полето, долу в полето, татарско село. Яна Йовану тихом говори: -Остани сбогом, брате Йоване! -Хайде сос здраве, хубава Яно! Очи си немам аз да те видя, ръце си немам да те прегърна, нозе си немам да те изпратя. БАГАРОДЗIЦА Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя У твайго сына, Гаспадзіна Маці звалёна, Марыя Маці звалёна, Марыя Зычы нам і адпусці нам І дзеля Хрысціцеля, Божыца Слыш галасы, чалавечы мыслі поўнь І малітву табе узносім І даць рады цябе ж просім Дай на свеце збожны пабыт Па жывоце дай райскі быт Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя
Народные песни сербов и русских, македонцев и украинцев, белорусов и болгар - понятные без перевода. Слушая песни славян, нам нет надобности прибегать к помощи словарей; в наших песнях живёт душа всех славянских народов, несмотря на языковые или диалектные различия. В качестве подтверждения сказанного будем опубликовывать подборки текстов песен славянских народов без указания на их принадлежность. Мы увидим, что не так уж затруднительно отличить болгарскую песню от украинской, русскую от сербской, белорусскую от македонской. Попробуйте прочесть и напевать эти песни и вы сами в этом убедитесь. Нас братьев и сестёр славян объединяет нечто существенно большее, чем разъединяет. В дальнейшем планируется опубликовывать тексты песен братских славянских народов на страницах наших сайтов. Будем признательны за добрые пожелания, дружеские советы и приглашаем всех всех, кому дорого единение и духовное обогащение славянских народов к нашему песенному сотворчеству. Будем помнить: «Все мы дети матери единой!.. Запеваем дружно, братья, наш напев старинный: Жив он, жив он, - дух славянский, дух народной чести. Никогда нас враг не сломит, если будем вместе!..» Руслан Русов АХ ТЫ, НОЧЕНЬКА Ах ты, ноченька, ночка темная, Ночка темная, ах, ночь осенняя. Что же ты, ноченька, да при… притуманилась, Что ж, осенняя, ах, принахмурилась? Что же ты, девица, притуманилась, Что же ты, красная, ах, припечалилась? «Как же мне, девице, да не… да не туманиться, Как же мне, красной, да не печалиться? Нет ни матушки, да нет, да нет ни батюшки, Только есть у меня ах, мил сердечный друг. Да и тот со мной да не… да не в ладу живет, Не в ладу живет, ах, не в согласии…» А В НАС ЗАВТРА СВАДЬБА БУДЕ 1. А в нас завтра свальба буде, (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 2. Комар муху сватать буде. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 3. А там муха-політуха. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 4. А в погребі ночувала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 5. Сирка-масла собирала. (2) Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) 6. Сирка-масла собирала, Комарика годувала. Вот бариня, бариня, вот бариня моя. (2) БЕЛА СЪМ, БЕЛА ЮНАЧЕ Бела съм, бела, юначе, цела съм света йогрела. Един бе Карлък останал и той не щеше остана, /2/ ам беше в могла утонал. В моглона нищо немаше, сал едно вакло овчарче. Сиво си стадо пасеше, с медно кавалче свиреше, /2/ с кавалан дума думаше: "Галени га са ни зьомат, технону бално колко е !" ГОЛУБЧИК МОЙ ВАНЮШКА Голубчик мой Ванюшка, куда едешь ты? - Не скажу… Скажи, разлюбезный, Ваня размилой, - На базар. Голубчик мой Ваня, возьми ж меня с собой. - Не возьму. Возьми, разлюбезный, Ваня размилой. - Садись да на край. Голубчик мой Ванюшка, что у тебя в мешке? - Не скажу. Скажи, разлюбезный, Ваня, размилой. - Яблоки. Голубчик мой Ванюшка, дай мне хоть один. - Не дам. Дай, разлюбезный, Ваня размилой. - Возьми, да только гнилой. Голубчик мой Ванюшка, как мне его съесть? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Хороший срежь, а гнилой съешь. Голубчик мой Ванюшка, где ночуем мы? - Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - На постоялом дворе. Голубчик мой Ванюшка, кто ж разбудит нас? -Не знаю. Скажи, разлюбезный, Ваня размилой. - Есть захочешь – сама вскочишь. Тррр, приехали, слезай. БОРАК БОРИЛИ СЕРБЕРИЧАНИ Борак борили Серберичани [Кольедо моj, Божо ле моj, Божичу моj, Сварожичу, оj] У тоj земльи Сербериjи У Инджиjи проклиjетоj, Борак борили млого дуго Сто тисуча других льета Двjеста тисич кратких льета. Борак борили, зло чинили. Борич боре разльути се, Тартарима земльу даде А Србима туджег станка. Туджег станка, туджег данка На Србицу и Jак цара, На тог Чуjа вjельу рjеку Борили се храбрили се Боjе своjе погубили Землье србске оставили И Инджиjу и Дунава. Хинду си за ньим насрнуо Дуга борба, дуга рата, И Краjине злопамтине Кольед земльу оставио Над Босну се надмашио. Босном трjесну Србу свану Босна србска и одавна Од Србиjе постанула Кольед био прjеминуо, Божича нам оставио, А Божича Сварожича. Сварог браду погладио, Млого добро починио, Свако нами добро дао Домачину понаjвjече. А домачин Кольеджаном Свашта доста подарио: Коме злато, коме благо Цар Кольеду милу шчjерцу Кольеджаном синовицjе ГУЛЯВ ЧУМАК НА РИНОЧКУ Гуляв чумак на риночку, Та й пив чумак горілочку: Пропив воли, пропив вози, Пропив ярма, ще й занози - Все свое добро. Прокинувся чумак вранці Та й полапав у гаманці; Всі кишені вивертає, Аж там грошей вже немає - Нічим похмелитися. Ой піду я до шинкарки: "Всип, шинкарко, хоч з півкварти". Шинкарочка треться, мнеться, Ще й з чумаченька сміється. Набір не дає. Скинув чумак жупанину: "Всип, шинкарко, четвертину!" "Ой, не всиплю четвертину, Добудь грошей хоч з полтину - Тоді пий, гуляй!" Вийшов чумак на могилу Та й поглянув на долину: Лежать воли, стоять вози. Висять ярма ще й занози - Все чумацькеє добро. Ой піду я у Молдаву, Та сім год я погорюю, Та сім год я погорюю, Воли й вози покупую - Знов буду чумак. А В ТОМУ САДУ А в тому саду Чисто метено Ще й хрещатим барвіночком Дрібно плетено. А в тому саду Ніхто не бував, Лиш молодий Андрієчко Коня попасав. Коня попасав, Дрібний лист писав Все до теї Наталочки, Що вірно кохав. "Ой, ти, Наталю, Горда та пишна, Я до тебе листи писав, А ти не прийшла!" "А ти, Андрійку, Не великий пан, Сідлай свого коня вороного Та й приїжджай сам!" АХ ТЫ СТЕПЬ ШИРОКАЯ Ах ты, степь широкая, Степь раздольная, Широко ты, матушка, Протянулася. Ой, да не степной орел Подымается, Ой, да то донской казак Разгуляется. Ой, да не летай, орел, Низко ко земле, Ой, да не гуляй, казак, Близко к берегу! ВАЙТОЎНА Ой загадалі на вайну Нашаму войту самаму Ў нашага войта сынаў нет Адна дачушка на раду А скуй жа бацька востры меч Каб добра была войска сеч Мячом вайтоўна махнула Палова войска палягла Паўтор 1. ГОЛУБЬ, ГОЛУБЬ, ГОЛУБИНЬКА Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. Что не сохнет ли, не вянет, Что не сохнет ли, не вянет Аленький цветочек, Аленький цветочек? Что не плачет ли, не тужит, Что не плачет ли, не тужит Миленький дружочек, Миленький дружочек? На чужой сторонке Миленький дружочек. Гляну, гляну в чисто поле, Гляну, гляну в чисто поле, Гляну на долинку, Гляну на долинку. Как по этой по долинке, Как по этой по долинке Мой миленький едет, Мой миленький едет. В гусельки играет, Меня забавляет! Уж ты, молодец кудрявый, Уж ты, молодец кудрявый, Мне скажи словечко, Мне скажи словечко, Что ко мне ты редко ходишь, Что ко мне ты редко ходишь, Редко навещаешь, Редко навещаешь? Редко, наредко, редко, А ведь ходить недалеко. Ох, и рад бы я ходити, Ох, и рад бы я ходити, Да нечем дарити, Да нечем дарити. Когда любишь, мил, то купишь, Когда любишь, мил, то купишь Золото колечко, Золото колечко. Золото колечко Я прижму к сердечку. Голубь, голубь, голубинька, Голубь, голубь, голубинька, Я ли молоденька, Я ли молоденька. Как пойду я, молоденька, Как пойду я, молоденька, Пойду, разгуляюсь, Пойду, разгуляюсь. Вдоль да по долинке, Вдоль да по широкой. А ВЖЕ ТРЕТIЙ ВЕЧIР А вже третій вечір, як дівчину бачив, Ходжу біля хати – її не видати. “Вийди, дівчино, вийди, рибчино, Вийди, серденя, утіхо моя! ” “Не вийду, козаче, не вийду, соколе, Мене мати лає, гулять не пускає.” “Брешеш, дівчино, брешеш, рибчино, Брешеш, серденя, утіхо моя!” “Та було б не рубати зеленого дуба, Та було б не сватати, коли я не люба!” “Правда, дівчино, правда, рибчино, Правда, серденя, утіхо моя!” ВАРИЦЕ, САВИЦЕ Варице, Савице, Миле ми сестрице! Варите, ладите, Брача нам кусаjте. Варице, Савице, Миле нам сестрице! Варите, ладите, Брачу нам раните. Брачу нам раните, Отци нас учите Отци нас учите, Нане нас гледаjте. Нане нас гледаjте, Бабе нас ньежите. Бабе нас ньежите, Старине нас пазите. Старине нас пазите, Братичи милуjте. Братичи милуjте, Драги нас льубите. ДА ВИЧОРЪ МЫ, БРАТЦЫ, БЫЛИ ПЬЯНЫЙИ Да вичоръ мы, братцы, были пьяныйи, А на утра нечимъ пахмилитца Да мы скинимся, братцы, па денишке, Мы па денишке, да па сиребрянай; Да мы купимъ, братцы, зилёнава вина, Да мы купимъ, братцы, палтара видра. Да заплатимъ мы палтара рубля, Да мы выйдимъ за градъ, прагуляимся, Да за ту жэ стену белакаминнную, Да на ту жэ гору на Пакровскую. Да мы сядимъ, братцы, ва йидиный кругъ, Да мы выпьйимъ, братцы, всё па чарачке, Всё па чарачке да зилёнава вина, Да мы скрикнимъ, братцы, громкимъ голасамъ: Ужъ вы, слуги маи, слуги верныйи: Вы падайте, слуги, залату трубу, Залатую трубачку падзорную, Да мы пасмотримъ, братцы, ни ва даличу, Ни ва даличу, ва чистую полю. Што ни пыль-кура да спаднималаса, Спаднимавшы кура зъ зимли до неба, За курою бижать два гнидыхъ тура, Два гнидыхъ тура златарогии, Златарогии, да аднашорстныйи. Да бижали туры да синёва моря. Паспушшались туры въ синё моря Дабивавшы туры въ воду па брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали туры ключивой вады Напивались туры ключивой вады, Напивавшысь туры - сами паплыли, Пириплывшы туры да киянъ-моря, Выплывали туры на Буянъ-остравъ, Да стричала ихъ родна матушка, Младая турица златарогая, Златарогая да аднашорстная: "Да на где жэ, туры, были вы? Да на где жэ, туры, гуливали? Да на где жэ ключивую воду пили?" Да мы были, матушка, ва Шахаве, Да гуляли мы, радная, ва Ляхаве, Да Русскую землю мы скрось прашли, Дабижали мы, туры, да синёва моря, Паспушшались мы, туры, ва синё моря, Дабивавшы туры, въ воду брюхи, Затыкали голавы въ моря по ушы Даставали мы, туры, ключивой вады Напивались туры ключивой вады. В ДЕРЕВНЕ БЫЛО ОЛЬХОВКЕ В деревне было Ольховке. Припев: Лапти, да лапти, да лапти мои, Эх, лапти, да лапти, да лапти мои. Эх, лапти мои, лапти липовые, Вы не бойтесь, ходитё, Тятька новые сплетё! Эх, ну! Тьфу! Там жил-был парень Андреяшка, Припев Полюбил Андреяшка Парашку. Припев Он носил ей дороги подарци: Припев Всё прянцы да баранцы. Припев Не велел ему тятька жениться… Припев Эх, заплакал тут наш Андреяшка, Припев А за ним заревела Парашка. Припев ДАВАШ ЛИ, ДАВАШ, БАЛКАНДЖИ ЙОВО Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете ръце, та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Отсякоха му и двете нозе , та пак го питат и го разпитват: - Даваш ли, даваш балканджи Йово, хубава Яна на турска вяра? - Море, войводо, глава си давам, Яна не давам на турска вяра! Избодоха му и двете очи и не го пита, нито разпитват, току си зеха хубава Яна, та я качиха на бърза коня да я откарат долу в полето, долу в полето, татарско село. Яна Йовану тихом говори: -Остани сбогом, брате Йоване! -Хайде сос здраве, хубава Яно! Очи си немам аз да те видя, ръце си немам да те прегърна, нозе си немам да те изпратя. БАГАРОДЗIЦА Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя У твайго сына, Гаспадзіна Маці звалёна, Марыя Маці звалёна, Марыя Зычы нам і адпусці нам І дзеля Хрысціцеля, Божыца Слыш галасы, чалавечы мыслі поўнь І малітву табе узносім І даць рады цябе ж просім Дай на свеце збожны пабыт Па жывоце дай райскі быт Багародзіца, Дзявіца Богам славёна, Марыя
17.
Песни казачьего календаря (публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Союз писателей России, журнал "Знание..." , 2010
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома»[13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество» [14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома»[13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество» [14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
18.
Расказачивание. истребление казачьих песен. (публикация автора на scipeople)
А.А. Сигачёв
- Интернет-журнал "Казачий Круг" , 2011
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры.
Сигачев А. А. Расказачивание. Истребление казачьих песен УДК 784.4 Sigachev A. A. Oppression of Cossacks. Abolition of Cossack Songs Аннотация: В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры. Ключевые слова: казак, рассеяние, Дон, Кубань, Терек, Харбин, Шанхай, Пекин, Приморье, Алымов, Ачаир, Перелешин, Париж, Берлин, Польша, Бехтеев, Туроверов, Альникин. Abstract: In the article, the causes and consequences of Cossack dispersion are revealed. The best sons of Cossack free rein were torn away from their Motherland to exile and scattered all over the world — to the Russian emigration. In the Great Exodus of the Cossack emigration of the 1920 there were many poets-songwriters — the pick and proud of the Cossack song culture. The militant Bolshevism treated Cossack song the same way it was with the repressed Cossacks: the total extermination of song heritage of the Cossacks was prescribed, including the code “The Songs of the Cossack Calendar”. This article covers the all periods of the Cossack dispersion and the modern condition of the Cossack emigration. The achievements concerning the restoration of the code “The Songs of the Cossack Calendar”, which was completely lost during the years of the militant spiritual impoverishment of the Bolshevik dictatorship, are revealed. Keywords: Cossack, dispersion, Don, Kuban, Terek, Harbin, Shanghai, Peking, Beijing, the Russian Seaboard region, Alymov, Achair, Pereleshin, Paris, Berlin, Poland, Bekhteev, Turoverov, Al’nikin, Cossack songs, Cossack village, stanitsa. -------------------------------------------------------------------------------- Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома» [13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество»[14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». -------------------------------------------------------------------------------- Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru -------------------------------------------------------------------------------- [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
Сигачев А. А. Расказачивание. Истребление казачьих песен УДК 784.4 Sigachev A. A. Oppression of Cossacks. Abolition of Cossack Songs Аннотация: В статье показаны причины и следствия казачьего рассеяния. Лучшие сыны казачьей вольницы были отторгнуты от Родины в изгнание и рассеяны по свету — в русскую эмиграцию. В Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года было немало поэтов-песенников — цвет и гордость казачьей песенной культуры. Воинствующий большевизм поступил с казачьей песней так же, как и с репрессированными казаками: было предписано полное истребление песенного наследия казачества, включая свод «Песен казачьего календаря». В данной статье освещены все периоды казачьего рассеяния и современное состояние казачьей эмиграции. Показаны достижения по восстановлению «Песен казачьего календаря», полностью утраченных в годы воинствующей бездуховности большевистской диктатуры. Ключевые слова: казак, рассеяние, Дон, Кубань, Терек, Харбин, Шанхай, Пекин, Приморье, Алымов, Ачаир, Перелешин, Париж, Берлин, Польша, Бехтеев, Туроверов, Альникин. Abstract: In the article, the causes and consequences of Cossack dispersion are revealed. The best sons of Cossack free rein were torn away from their Motherland to exile and scattered all over the world — to the Russian emigration. In the Great Exodus of the Cossack emigration of the 1920 there were many poets-songwriters — the pick and proud of the Cossack song culture. The militant Bolshevism treated Cossack song the same way it was with the repressed Cossacks: the total extermination of song heritage of the Cossacks was prescribed, including the code “The Songs of the Cossack Calendar”. This article covers the all periods of the Cossack dispersion and the modern condition of the Cossack emigration. The achievements concerning the restoration of the code “The Songs of the Cossack Calendar”, which was completely lost during the years of the militant spiritual impoverishment of the Bolshevik dictatorship, are revealed. Keywords: Cossack, dispersion, Don, Kuban, Terek, Harbin, Shanghai, Peking, Beijing, the Russian Seaboard region, Alymov, Achair, Pereleshin, Paris, Berlin, Poland, Bekhteev, Turoverov, Al’nikin, Cossack songs, Cossack village, stanitsa. -------------------------------------------------------------------------------- Среди русских рек Дон не самая большая река, но, пожалуй, ни одна из них, за исключением Волги, не была столь прославлена в летописях, песнях, легендах и сказаниях, как Дон. Издавна нежно и ласково величали её казаки «Тихим Доном», «Доном-Батюшкой», «Дон-Ивановичем», «Доном-богатырём». Река Дон была колыбелью казачества, их духовной опорой, кормилицей и поилицей. Дону казаки поверяют свои сокровенные, сердечные думы, радость и горе. Песни казаков исполнены красоты, силы, благородства и подчёркнутого ритма. Искусство хорового пения принадлежит, как известно, к наиболее древним видам народного творчества, его истоки уходят вглубь веков. В традиции хорового пения казаков — преимущественно без музыкального сопровождения, ибо использование музыкального сопровождения снижает интонационную выразительность мелодии. Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Сила народной песни в отличие от других письменных памятников старины состоит в том, что песня не несёт в себе отпечатков иноземного влияния, в отличие, например, от летописей (как известно, многие летописцы были далеко небеспристрастны в своих «сказаниях»). Песни создавал сам народ, без заморской подсказки и без корысти. Во все времена народ пел своё, вкладывал в песню свою жизнь, свои чувства, надежды, горе и радость. Народная песня жила так, как жил и чувствовал её создатель — народ во всём своём многообразии. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Издавна казачья песня являлась объектом самого пристального внимания исследователей, этнографов, фольклористов, писателей, поэтов-песенников, драматургов, лингвистов. Это объясняется, прежде всего, особенностями и богатством песенного духа, ревностно хранимого в среде казаков. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, в песне и в танце. Народ как будто тот же самый, но песня казачья совсем другая, своеобразная. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и их культурных связей невозможно. Оригинальный казачий стиль хорового пения отличен даже от южнорусской песнопевческой практики, в том числе и по образцу гармонизации. Даже в обиходных церковных хоровых напевах издавна господствовала европейская гармония, европеизированный стиль которой долгое время сковывал народное музыкальное творчество. Западноевропейская школа хорового пения с искусственной метрической ритмикой, сковывала распев с несимметричным, свободным песенным ритмом. Казачьи распевы не укладываются в жёсткое «прокрустово ложе» гармонических рамок квадратных периодов мелодий. Свободолюбивому казаку и в песне более любо ладовое своеобразие несимметричного ритма свободных казачьих напевов. В фольклоре народ сохраняет, сам того не осознавая, останки древних традиций, восходящих к предыстории, он выполняет функцию “подсознательной коллективной” памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то ещё. Кто хочет понять свой народ до глубины корней, должен пристально присмотреться и прислушаться к его истокам — к песням, сказкам, к пословицам, поговоркам, к отдельным словам (в которых неискоренимо присутствуют коды народа). За словом всегда стоит глубинный смысл, многогранное значение, за буквальным смыслом — тайный смысл истории, культуры, религии народов и наций. И песни, что пелись нашими предками, должны мы бережно хранить и преумножать[1]. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было много поэтов песенников. К настоящему времени уже немало издано поэтических антологий (антология от гр. anthologies, буквально — букет цветов), освещающих поэтическое творчество как Восточной, так и Западной ветвей русской эмиграции. Вышли также сборники песен и стихов казачьей лирики. Из 200 тысяч белых эмигрантов Восточной ветви Зарубежья было около 60 поэтов. «Мне известно, — писал В. Перелешин, — около шестидесяти имён поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния — Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными»[2]. На долю Западной ветви белых эмигрантов Зарубежья — Берлина, Парижа, Праги, Белграда, Варшавы, Риги, Равеля, Софии, проходилось примерно столько же — около 200 тысяч человек. Из этого числа Западной ветви белых эмигрантов было 88 поэтов (включённые в антологию Ю. Иваска «На Западе», 1953)[3]. Уместно здесь напомнить, что была определённая доля эмигрантов (хоть и не столь значительная, точное их число не установлено), поселившихся в Южной Америке: в Аргентине, Бразилии, Чили, Парагвае, на Филиппинах, в Австралии и США. (По данным В. Крейда и О. Бакич — среди них было примерно 20 наиболее видных литераторов) [4]. Что же в своде «Песен казачьего календаря» было такого, за что песни подлежали полному уничтожению, и должно было быть стёртым из памяти людей само упоминание о них. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество. Идеологи большевистской диктатуры во главе с Лениным и Троцким придавали слову «расказачивание» однозначный смысл — поголовное уничтожение (геноцид) казачества. Идеология мирового господства диктатуры пролетариата включала в себя разжигание гражданских и мировых войн, программирование искусственного голода, кризисов и терроризма. Россия была выбрана в качестве плацдарма для развития «Мировой революции и Мирового господства». Идеи большевизма о «процветающем рае социализма и коммунизма» являлись всего лишь прикрытием истинного замысла мирового сообщества диктаторов-авантюристов. Казачество на подобный лукавый большевистский диктаторский обман «коммунистического рая» не прельстилась, и за это его было решено физически истребить, стереть с лица земли; предать казачество полному забвению. Из памяти людей задумано было искоренить само слово «казак», и всё, что с ним было неразрывно связано: казачьи песни, танцы, традиции, фольклор. Большевистская диктатура не останавливалась ни перед чем, для достижения своих человеконенавистнических целей в стремлении к мировому господству. Так, ими были спланированы: геноцид цвета русской нации — казачества, истребление царской семьи вместе с их детьми, уничтожение интеллигенции и духовенства, развязывание гражданских войн, создание концентрационных лагерей по всему Северу России задолго до создания фашистских лагерей — Освенцима, Майданека, Бухенвальда и других известных «лагерей смерти». Была запущена адская машина истребления казачества во всех казачьих краях (Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Приморья и других 12 казачьих краёв). Чудовищная машина смерти работала многие годы после окончания гражданской войны, уже при советском режиме. Карательные акции были организованы сразу после Октябрьского переворота — силами «интернационалистов» (особенно латышей, мадьяр, китайцев, «революционных матросов», горцев Кавказа, иногороднего населения казачьих областей.) Бронштейн–Троцкий писал: «Уничтожить как таковое, расказачить казачество — вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить называться казаками, выселить в массовом порядке в другие области»[5]. Член Донского ревкома Исаак Исаевич Рейнгольд рапортовал в ЦК РКП (б): «Почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Бесспорно принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически»[6]. Следует здесь особо отметить роль вождя революции, диктатора Ленина в массовом истреблении казачества. Ленин не только знал о происходящем геноциде казачества, но и лично участвовал в выработке человеконенавистнической политики большевистских властей по отношению к казакам. «Достаточно вспомнить ленинскую телеграмму Фрунзе по поводу «поголовного истребления казаков»! Дзержинский писал Ленину 19 декабря 1919 г., указывая, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Вождь мирового пролетариата наложил резолюцию на этом письме: «Расстрелять всех — до единого!»[7] О том, какому страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека писал бежавший на Запад палач из НКВД Орлов А. (настоящее имя — Лейба Лазаревич Фельбин): «Десятки тысяч казаков были расстреляны без суда, сотни тысяч — отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть»[8]. Читаем по другому источнику о том, как поступали с казачьими семьями: «Сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70–100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых людей выбросили в сибирской тайге и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали — как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей»[9]. Железнодорожный служащий, видевший в начале 30-х годов эшелоны депортированных казаков, свидетельствует: «Много раз из проходящих вагонов выбрасывали свёртки. Мы знали, что в них. В них были детские трупы. Мы разворачивали их, доставали записки, очень схожие по содержанию: «Ради Бога, предайте земле раба Божьего… И мы хоронили вдоль железнодорожного полотна этих рабов Божьих — грудных и годовалых. А на их родине и на их крови вставали колхозы; в дом раскулаченных въезжали новые хозяева»[10]. Голод 1932–1933 годов был искусственно организован, чтобы окончательно сломить сопротивление крестьян при коллективизации в казачьих хлебных житницах страны. «Голод и недоедание дали в руки кровавой власти новое и страшное оружие для её политической борьбы с неугодными слоями населения. Казачье население Северного Кавказа обрекают на скорую и верную голодную смерть в тюрьмах, концентрационных лагерях, ссылках, во время долгих этапных путей. Так погибает лучшая часть крестьянства и казачества и глубже подрывается сельское хозяйство»[11]. «Район Беломорканала, берега Печоры, Игарки, Амура, Якутская тайга и тундра Крайнего Севера были усеяны костями казаков, гибнувших от тяжёлой работы, голода и цинги, от пуль и прикладов палачей-чекистов... Сегодня общее число истреблённых казаков по всей России насчитывается примерно около 10 миллионов человек. Об этом чудовищном геноциде казачества — ни слова не сказано в учебниках истории. Как это удавалось скрывать? Почему виновники этого геноцида не осуждены Международным трибуналом и не наказаны? Продолжением геноцида казаков 20-х — 30-х годов явилось их истребление после окончания Великой Отечественной войны, выданных Западными союзниками сталинскому режиму» [12]. Возрождение современного казачества не мыслимо без детального расследования причин геноцида казачества и поимённое осуждение всех участников этого изуверства. Весь мир должен знать имена организаторов и исполнителей геноцида казаков. Эти имена должны быть прописаны в учебниках Российской истории и озвучены на судебных процессах мирового трибунала по геноциду казачества. Казачество было ненавистно международным лидерам своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства» и «мировой революции». Идея тотального истребления казачества была задумана задолго до переворота в России в октябре 1917 года. Традиционная экономика казачества основана на морально-нравственных нормах и ценностях, на уникальной демократии, на свободном труде, при котором главным капиталом является земля-кормилица, реки, озёра, леса и поля — что составляет основу жизни человека. Законы казаков хранились в их вековых обычаях, традициях, в морально-нравственных нормах и ценностях. Сейчас заговорили о голодоморе на Дону, на Кубани, в Украине, но в учебниках об этом не говориться ни слова. Почему такое происходит при нынешней «демократической» власти в России? Сегодня зло, против которого боролись казаки — большевистская диктатура в России — низвергнута, но «демократы» не торопятся возвращать казакам экспроприированные у них большевиками земли. В чём причина такого парадоксального несоответствия?.. Сегодня на казачьих землях хозяйничают временщики. Банкиры скупили бывшие казачьи земли за бесценок и сдают их в аренду китайским и корейским предпринимателям, которые хищнически вырубают лесополосы для своего обогрева и проживания; приватизируются и скупаются за бесценок реки, озёра и пруды. Кому выгодна такая политика и замалчивание факта репрессий и геноцида казаков? Теперь принято считать поэтов белогвардейского рассеяния первой волны эмиграции 1920 года — затонувшей песенной Атлантидой. Действительно, несмотря на изданные многочисленные поэтические альманахи, сборники стихов, публикации в многочисленных зарубежных журналах, — многое из песенного творчества казачества утрачено безвозвратно. Из Харбино-Шанхайского и Дальневосточного эмигрантского зарубежья следует особо отметить творчество казаков рассеяния: Алексей Ачаир — организовал в Харбине «Содружество работников литературы, науки и искусства». Сочинял песни, издавал сборники стихов. Руководил большим хором школьников. В 1945 году был арестован и депортирован в СССР. Умер в пересыльной Уссурийской тюрьме от сердечного приступа; Сергей Алымов — поэт-песенник, ставший кумиром Харбиновской молодёжи; Яков Аракин — писал песни, романсы, пьесы; по словам В. Перелешина, «Аракин умер от голода на крыльце чужого дома» [13]. Арсений Несмелов — поэт-песенник, его творчество вызывало интерес эмигрантских читателей в Европе и Америке. В августе 1945 года был арестован и отправлен в СССР. Умер в пересыльной тюрьме. (Русский эмигрантский Харбин подошёл к своему концу в августе 1945 года; пятнадцать тысяч харбинцев были насильственно увезены в СССР, в их числе были Арсений Несмелов и Алексей Ачаир. Василий Логинов умер в харбиновской больнице сразу после прихода советских войск. Тагда же умер на улице Яков Аракин, оказавшись без крыши над головой и без средств к существованию). Василий Обухов — поэт-песенник, после входа в Маньчжурию советских войск Обухов был арестован, увезён из Харбина в СССР. Сидел в советских лагерях. Умер от рака. «Каждое стихотворение Василия Обухова — отражение его трудной, мучительной жизни, в которой настоящей радостью было творчество»[14]. Валерий Перелешин — поэт-песенник, из Харбина переехал в Пекин, автор 12 поэтических сборников. Из европейского и латиноамериканского эмигрантского рассеяния следует особо отметить казаков песенников-поэтов: Сергей Бехтеев — предки С. Бехтеева владели хутором Галичья гора на высоком каменном берегу Дона. Поэт Сергей Бехтеев в ноябре 1920 года восходит с Креста на Крест. С борта парохода «Самара» стихотворением «Прости» он окончательно прощается с Родиной. Сергей Бехтеев особо отметил в своём творчестве мученический подвиг Святой Царской Семьи. Прожив в Сербии и во Франции 34 года, он оставил потомкам в качестве духовного завещания девять сборников своих стихов и песен, изданных за рубежом. В руках бывшего офицера Царской армии вместо шашки была кирка и лопата, а в горле комок слёз, и перед мысленным взором — картины утраченной России: маковки сельских церквушек да старый родительский дом. В 1927 году в Сербии появляется стихотворение, ставшее центральным в творчестве С. Бехтеева — «Грядущее»: Гляжу спокойно в даль веков, Без опасений и без страха — И зрю Россию без оков В державной шапке Мономаха. В 1933 году в Москве богоборцами большевиками был взорван Храм Христа Спасителя, а в 1933 году в Ницце Сергей Бехтеев обратился со стихотворением к «Внукам»: Пусть льётся смрадная река, Грозя культуре потопленьем, Я говорю через века С грядущим новым поколеньем, Оно оценит и поймёт, Порыв мой пламенный и смелый, И вслед за мною в бой пойдёт За наши старые уделы. Оно полюбит древний быт Святой страдальческой России, И снова храмы воскресит Для православной Литургии. Николай Туроверов — один из самых значительных русских поэтов ХХ века. Долгие годы его имя в СССР находилось под запретом. Человек, чьи стихи тысячи людей переписывали от руки. Поэт, сумевший выразить трагедию миллионов русских участников Белого движения и всю тяжесть вынужденного изгнания, был почти неизвестен на своей Родине, которую горячо любил. Воспевший красоту Донских земель, казачью историю и традиции, он 53 из 73 лет жизни прожил во Франции и никогда не увидел родных его сердцу станиц. Поэтические строки Николая Туроверова отличаются напевностью, совершенством рифмы, точностью слов; строки его стихотворений буквально пронзают. Его стихотворения о коне, плывущем за кораблём с беженцами, среди которых находится его хозяин или стихи о матери не узнавшее своего сына после долгой разлуки — признаны классическими образцами в песенной поэзии русского зарубежья. Николай Туроверов был удивительным человеком, вдохновлявшим казаков рассеяния одним своим присутствием. Не случайно он стал организатором многочисленных русских зарубежных обществ. Николай Туроверов долгое время возглавлял Казачий Союз. Его творчество и сегодня, в непростое для России время, несёт заряд единения казачества. Творческую славу Николай Туроверов познал ещё при жизни, нередко в рецензиях его песенников и стихотворных сборников о нём писали, как о «Баяне казачества». Его стихи и песни переписывались от руки и сборники его произведений мгновенно все скупались с прилавков книжных магазинов. Приведём стихотворения Николая Туроверова, ставшие песнями: МАРТ Гони коня через овраги, За самый дальний буерак. Свищи, кричи в лихой отваге О том, что ты Донской казак!.. В степи туманы да бурьяны, Последний грязный талый снег, И рьяно правит ветер пьяный Коней казачьих резвый бег. ПЕРЕКОП Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен, вынутая сталь. Кто ныне жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Всходя на Крест — на пароход. Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Казак, родимый край покинул... Невольно хочется рыдать... Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать... КАЗАК Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаёшь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Ты казак и божеским заветом — Награждён ты лирой золотой. Николай Альникин (Борис Незлобин) — совершенно удивительные, юношеские рифмованные грёзы — песенные мотыльки о Родине, грустные казачьи песни о станицах воспел на чужбине, донской казак Николай Альникин. Свою книгу «Казачьи думы — песни о Родине» он подарил как «сувенир» для друзей и соратников, которые на чужбине не забыли Дона и его станиц, которые помнят грустные беженские лагеря и первые шаги в чужих краях. В своих стихах и песнях делится он своими воспоминаниями о берегах Дона и Кубани, о высотах Кавказских гор, о равнинах севера Таврии Крыма, о «сидении» в лагерях беженцев и проживании в закопченных бараках и землянках. ПЕСНЯ ПОКИНУТЫХ КАЗАЧЕК Ой, да ты подуй, подуй, ветер низовый; Ты надуй, надуй тучу грозную. Принеси на Дон с моря Чёрного Из чужих сторон дорогих гостей. Принеси ты их грозной тучею — Казаков лихих на степной простор. Забурлит волной тихий Дон седой, И в последний бой смело выступит. Сбросим цепи мы, цепи рабские, Сгинет царство тьмы нечестивое. Ты надуй скорей, ветер низовый. С голубых морей тучу грозную. * * * Далёко позади остались степи Дона, Родные хутора, станицы, курени... Все сердцу близкие: старушки, дети, жёны, — На произвол судьбы осталися одни. Мы уходили с тайною надеждой вскоре С победой возвратиться к милым очагам... Но и Кубань, и Дон мы отдали врагам, Чрез горы и леса мы добрались до моря. Восстали против нас и люди, и природа: Зелёные — навстречу, красные нам вслед; Налево — горы, лес, дожди и непогода, А справа море тысячи сулит нам бед... Со всех сторон нам гибель угрожает... Нам душно, как в тюрьме, в ущельях этих гор... Далёко тихий Дон и он теперь не знает, Какой выносит рок над нами приговор. Нам душно здесь, в горах, нам тяжко на чужбине... Душа на волю просится из этих гор; Истосковались по степям мы, по равнине, Где бесконечный вкруг тебя лежит простор... Все наши помыслы о Родине далёкой; Мечтаем мы во сне и наяву о ней; Страдает без нея душа в тоске глубокой. И грудь сжимается тоскливей и больней. МЫ НЕ ИЗМЕННИКИ РУСИ Мы не изменники Руси на нас клевещут: Мы в жертву Родине отдали, что могли; Любовью нежной к ней у нас сердца трепещут... Но вот уходим мы теперь на край земли... Чтоб пламенно любить её и там, родную, Свободу обретём, коль счастье не нашли... Её мы выстрадали здесь за Русь святую, Уходим, пожелайте нам счастливого пути... Оставшиеся братья также вскоре За нами двинутся по нашим же следам... Ведь мир велик, в безбрежном мировом просторе Найдется уголок пристанище всем нам!.. И всюду будем ждать заветного мгновенья, Когда потребует к себе Отчизна нас. На зов ея мы двинемся без замедленья... Счастливый путь! Прощайте, братья! В добрый час!.. КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН Загудели, зазвенели по церквам колокола, Беспрерывно льются трели, ночь прошла. Этот мощный, этот властный, но чужой, не русский звон, Мне напомнил край прекрасный — тихий Дон. Реют в воздухе, как птицы, звоны с раннего утра... Вспоминаются станицы, хутора. Вспоминаются другие звоны, там, в родной земле... Что-то с вами, дорогие, там — в Цимле?.. В этот праздник на чужбине, лишь одна смущает тень: Как-то встретили вы ныне этот день? Этой ночью, как бывало, вы стояли ль по церквам? Что сегодня подсказало сердце вам? С каждым годом в вашей жизни радость меньше и бледней... Боже, дай моей Отчизне светлых дней! Милость пусть войдёт Господня на родимую страну, — Пусть легко вздохнут сегодня на Дону!.. НЕНАГЛЯДНОЙ Расскажи, мой друг, хоть во сне ты мне, Как живёшь одна ты в родной стране? Дивной грёзою мне блесни сюда, Путеводная ты моя звезда. Ветерок чуть-чуть шелестит листву, — Не твою ли здесь слышу я молву? Облака вверху с яркой синевой Всё рисует мне образ милый твой. А года не ждут, — как стрела летят, — Счастья нашего, видно, не хотят... Всюду тьма царит непроглядная... Появись, приснись, ненаглядная!.. Александр Донсков — прославленный поэт-песенник. Картина второго казачьего Сполоха отразилась в общеказачьем гимне, написанном поэтом, полковником казачьих войск Александром Донсковым: Полыхают пожаром казачьи станицы, Ветер пепел несёт по родимым полям. Есть за что нам с кровавой коммуною биться, Есть, чем будет порадовать Родину нам... В Харбине (Китай) эмигрантам жилось легко и привольно. Выходцы из России вспоминают Харбин с благодарностью. Это было лучшее место из всей эмиграции. Русский язык там был официально признанным и преподавания велись на русском языке. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалось не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом, в котором находилось землячества и общины, выходцев из российской империи — русских, поляков, латышей, грузин, армян, татар. С приходом в Маньчжурию Японцев в 1932 году, началось разорение русских и вытеснение их из Харбина. Даже плохо обеспеченные литераторы в Харбине чувствовали себя лучше, чем в русских диаспорах Европы: можно было кормиться журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Парижские судьбы казаков рассеяния суровее, чем в Харбине. Борис Бета, переехав из Харбина во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Но с другой стороны, русской литературной жизни казачьей эмиграции рассеяния Востока менее повезло, нежели Западной казачьей диаспоре, поскольку Восточная ветвь творческой эмиграции была представлена самой себе. Парижские дореволюционные писатели-эмигранты не желали замечать провинцию, не следили за Харбиновской и Шанхайской литературной жизнью. Но всё-таки Михаил Осоргин в журнале «Феникс» писал в разделе Последние новости: «На этот раз парижским “китам” придётся заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием»[15]. В 1937 году в Париже был основан «толстый» литературный журнал — «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья — Францией и дальневосточной эмиграцией. Широкому развитию творческих отношений русского Китая и Европы воспрепятствовала начавшаяся глобальная война 1939 года. После войны Европа лежала в руинах, казачья литература понесла невосполнимые потери в годы войны и в послевоенные годы, — писатели нередко находили пристанища в лагерях для перемещённых лиц. С Востока казачье рассеяние глядело на Запад с ожидаемым приятием и живым литературным интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Владимиром Маяковским. С. Алымов налаживал дружеские отношения с Игорем Северяниным. В. Перелешин называет Александра Блока своим учителем. Харбиновский популярный поэт Владимир Танин, бывший белый офицер из отряда Семёнова, издал свои избранные произведения «Грустные песенки», которые пел весь Харбин в кинотеатрах, в бараках; с прибытием в Шанхай Вертинского в 1935 году песни Танина приобрели новое звучание. В годы войны эмигрантская литература Балкан, Польши, Прибалтики, Франции — молчала. Закрылись газеты и журналы. Оставалось только два культурных центра эмиграции — США и Шанхая. Но Японская оккупация подошла близко к Шанхаю и разрушила экономику города. Началась полуголодная жизнь. В 1947 году с неизбежностью начался второй «китайский» исход русского рассеяния. Харбинско-Шанхайскому зарубежью суждено было пережить три исхода (из России, Харбина, Шанхая), два периода расселения (один — по Дальнему Востоку, другой — по всему миру). На долю казачьей эмиграции выпало по два-три, а то и по четыре эмиграции. Казаки уезжали в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину, в Чили, Парагвай; уезжали русские шанхайцы на Филиппинские острова, в Австралию, США. О казаках-изгоях очень лаконично и чётко выразил своё видение в стихах Алексей Ачаир (признанный казачьей эмиграцией Иваном Калитой русской поэзии Китая): Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир, и Сиам; Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым Небесным Горам. Нам близки и Памир, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега Упирался в Дежневский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпаясь по тысячам мест, Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд... И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, — Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой чумазой земли... На плантациях, фермах, на фабриках, — Где ни встать, ни согнуться, ни лечь, — В Аргентинах, Канадах и Африках Раздаётся казачая речь... ...В академиях, в школах, на улицах, — Вспоминая Кавказ и Сибирь, — Каждый Русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль... Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли. И за то, что нас Родина выгнала, — Мы по свету её разнесли. Выводы: Специфическая казачья среда создала свой неповторимый фольклор, свои особенные, только ей свойственные песни. Песня сохраняет тот первозданный душевный лад людей, когда она зарождалась. Она была явлением свободного творчества, естественным отражением жизни и быта вольного народа. Общепризнан особый певческий дух казака, отличный в этническом, психологическом и культурном отношении от песен «россиянина». Большинство фольклористов считают, что казачество имеет свой особый светильник искусства в музыке, песне и танце. Очевидно, что почувствовать особый аромат песенного казачьего фольклора без учёта этнической особенности казаков и без учёта их культурных связей невозможно. В казачьем рассеянии, как теперь принято говорить о Великом исходе казачьей эмиграции 1920 года, было немало поэтов песенников. Казачьи песни подлежали полному истреблению, как и само казачество, должно было быть стёрто с лица земли. Казачество было ненавистно лидерам большевистской диктатуры своей уникальной казачьей демократией, которая является антиподом идей «мирового господства», «мировой революции» и современной «управляемой глобализацией». Из Харбино-Шанхайского и дальневосточного эмигрантского зарубежья следует, прежде всего, отметить творчество казаков поэтов-песенников: Алексея Ачаира, Сергея Алымова, Якова Аракина, Валерия Перелешина, Арсения Несмелова. Из европейского и латиноамериканского зарубежья наиболее выдающимися песенниками признаны казачьи поэты: Сергей Бехтеев, Николай Туроверов, Николай Альникин, Александр Донсков. В настоящее время происходит возрождение казачества Дона, Кубани, Терека, Урала, Сибири, Дальнего Востока, одновременно наблюдается возрождение казачьих песен, танцев, фольклора. Восстанавливается утраченный свод песен «Песни казачьего календаря». -------------------------------------------------------------------------------- Сигачев Александр Александрович — кандидат технических наук, старший научный сотрудник ЦНИИЧМ им. И. П. Бардина, член Союза писателей России (МГО СП РФ), гл. редактор журнала Фестиваля-конкурса «Юная Росса». Sigachev Aleksandr Aleksandrovich — Candidate of Science, senior staff scientist of the I. P. Bardin Central Scientific and Research Institute of Ferrous Metals, a member of the Union of Russian Writers, senior editor of the journal of the Festival-contest “Youthful Rossa”. E-mail: sigacheval(at)yandex.ru -------------------------------------------------------------------------------- [1] См. подробнее: Сигачев А. Песни казачьего календаря // Проза.ру — национальный сервер современной прозы. URL: http://www.proza.ru/2008/12/10/662 [2] Перелешин В. Русские Дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 255. [3] Русская поэзия Китая. Антология // Сост. В. Крейд, О. Бакич. М.: Время, 2001. С. 16. [4] Там же. С. 37–38. [5] Правда. 1923. 23 сентября. [6] Родина. 1998. № 3. С. 77. [7] Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 91. [8] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 42. [9] Черкасов К. Ответ перед историей за одну попытку. Мельбурн, 1963. Т. 1. С. 58-59. [10] Северная Правда. 1989. № 10/12. [11] Фёдоров А. В. Голод — знамя России. Прага, 1933. № 6. С. 3–4. [12]. Черников В. В. Без срока давности. М.: Форма-Т, 2007. С. 89–90. [13] Перелешин В. Русские дальневосточные поэты // Новый журнал. 1972. № 107. С. 261. [14] Резникова Н. В русском Харбине // Новый журнал. 1988. № 172-173. С. 393. [15] Осоргин М. Феникс // Последние новости. 1935. 10 октября.
19.
Восточные напевы. (публикация автора на scipeople)
Сигачёв А.А.
- Изба читальня. , 2013
Песни – душа Востока. Издавна песенная поэтика Востока славилась сверкающими алмазами изящной словесности. Творчество великих представителей поэзии Среднего и Ближнего Востока – Рудаки, Фирдоуси, Низами, Астара, Саади, Хафиза, Джами, поэтов Индии Японии и Китая, вдохновляя русских и европейских поэтов к Восточным мотивам: Пушкина, Есенина, Гёте, Шекспира и других.
Песни – душа Востока. Издавна песенная поэтика Востока славилась сверкающими алмазами изящной словесности. Творчество великих представителей поэзии Среднего и Ближнего Востока – Рудаки, Фирдоуси, Низами, Астара, Саади, Хафиза, Джами, поэтов Индии Японии и Китая, вдохновляя русских и европейских поэтов к Восточным мотивам: Пушкина, Есенина, Гёте, Шекспира и других.
Краткое слово о Восточных напевах от автора. Песни – душа Востока. Издавна песенная поэтика Востока славилась сверкающими алмазами изящной словесности. Творчество великих представителей поэзии Среднего и Ближнего Востока – Рудаки, Фирдоуси, Низами, Астара, Саади, Хафиза, Джами, поэтов Индии Японии и Китая, вдохновляя русских и европейских поэтов к Восточным мотивам: Пушкина, Есенина, Гёте, Шекспира и других. Поэты песенники своим творчеством способствовали развитию родного литературного язык, показывая его богатство, тонкость и изящество, одновременно расширяли прекрасные качества родного языка и рамки социальной проблематики поэзии. В песенной поэзии нашли широкое применение мифологические предания и устное народное творчество, притчи, сказания, пословицы, поговорки афоризмы и сказки. Главной задачей песенного творчества Востока – утверждение прекрасного, жизнеутверждающего начала. В поэзии среднего Востока, в индийской и арабской поэзии, античного Востока имел принцип красоты, реализма и позитивного романтизма, с высокими идеалами, могучей духовной силой, творческой способностью человека. Восточная поэзия в самом широком смысле стремилась к познанию тайн далёких звёзд и бескрайнего мирозданья, понять внутреннюю сущность жизни на земле, с мечтами о светлом обществе, где существует гармония, господствует справедливость. Автор данного поэтического песенного сборника «Восточные напевы», путешествуя по странам Востока, счёл возможным выразить в песнях своё отношение к напевам Востока, к её красотам и беспредельной глубины изящности и гармонии. Насколько мне это удалось, судить читателю, который чутко слышит биение сердца авторов, голос радости, когда автор счастлив, одновременно сочувствует его страданиям и переживаниям. Роза чайханы Пришла, улыбнулась, притворства полна; Кашмирскую шаль, поправляя, она Для всех улыбнулась, но именно мне – Мигнула очами в дверях Гаяне. Мигнула и вышла, как тополь стройна, Прекраснее розы, хмельнее вина… Я так и остался, как идол стоять И вместо шербета, стал розу жевать… Но вскоре узнал я: так шутит она… Чайханщик любезный, налей мне вина… И будь ты неладна вовек чайхана, Где вскинула бровью мне в сердце она. Ходил целый месяц - в уме не своём, Несчастное сердце, стони соловьём… С тех пор никогда не бывал в чайхане, - Другим пусть мигает в дверях Гаяне!.. Фатима и цветок Канет в вечность день прекрасный, Чудный вечер канет в вечность, Фатима тебя я стану Обожать чистосердечно. Хочешь – шёлку из Багдада, Иль сурьмы из Бухары? Одари одним лишь взглядом И улыбкой – озари!.. За флакон благоуханий, Что, как твой мизинец - мал, Свой цветок мне, Бога ради, Подари же, Фатима!.. Фатима, сама узнаешь, Как улыбкой дорожу: Самоцветами-стихами Тропку к сердцу проложу!.. Вот летит из сердца песня, - Из восторженной груди!.. Фатима, твой взгляд чудесный, Словно луч в ночном пути!.. День прекрасный в вечность канет, Чудный вечер канет в вечность. Фатима, тебя я стану Обожать чистосердечно!.. Подарок из Судана Благовонное алоэ И душистые цветы... В пышно убранных покоях Нежат чувства и мечты. Три богатых каравана Из Аравии пришли, И в подарок из Судана Юных пленниц привезли. Все они - разнообразной Красотой одарены. И, как будто ленью праздной, – Для любви сотворены. Две из них - белы и нежны, Словно лилии весной, Или ландыш белоснежный, Только срезанный косой. Третья - блещет чёрным оком, Величава и смугла, Грозен, в ужасе глубоком, Бледен лоск её чела. У султана знак приметный: Бьётся сердце, ноет дух, И кальян его заветный Недокуренный потух... Аккорды сапог В Фергане над горами высокими Месяц-сторож несёт караул, И кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул. За рекою, в чинары понурые Звал ишак в сад подругу свою… В карауле - с винтовкой-бандурою, Как турецкий святой я стою. Суеверный, я звал свою милую; Жаль, что петь лишь в полголоса мог, Сочинил эту песню призывную, - Под аккорды скрипучих сапог. Пусть кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул… В Фергане – над горами высокими Я и месяц – несём караул!.. Под парусом зари Душе видны небесные покои, Звезда лучом взглянула на цветы; Не чудо разве это неземное, Что встретились лучами я и ты? Вращенье сфер излечит все невзгоды, Вот новая румянится заря... Под парусом её уходят годы, В которые не тонут якоря. Прощайте, экзотические страны, Чужая речь, чужие города, Снега России, как это не странно, Но с вами я сроднился навсегда... Душа омыта счастьем и покоем, И все шипы души ушли в цветы; Мне видятся небесные покои, Где встретились лучами я и ты!.. * * * Ты позволь, любовь-душа, Жить, тобой одной дышы, Верно, ты ещё не знаешь, До чего ты хороша!.. Подскажи: каким мне быть – Постарайся не забыть: Полюби, чтоб стать любимой, Будь любимой, чтоб любить!.. О любви - не говори, Слов ненужных не дари, О любви пусть шепчут губы – Цвета утренней зари!.. Царствуй, ночь, не надо дней, Мне во тьме всего светлей, Мне любовь твоя сияет – Солнцем юности моей!.. Караван Эх, звякни, ты, что ли, звончей бубенцами! Да трогайся в путь - на Восток, караван!.. В Москве засиделся, не терпится с вами - Пройти по дорогам загадочных стран!.. Прочь, пышные парки, где преданы негам Меж роз отдыхают поклонники моды, Мне дайте утёсы, покрытые снегом, Священны они для любви и свободы!.. Житейские прелести сердцу несносны. В зияющих пропастях больше есть чар: Люблю я утёсы, потоки и сосны, Смотреть, как закатиться солнечный шар!.. Так звякни-ка звонче, дружней бубенцами, Живее шагай в дальний путь, караван!.. В Москве засиделся, не терпится с вами - Пройти по дорогам загадочных стран!.. * * * Ах, страна моя, Индия белая, Разве я на тебя нагляжусь?! Осеняет «Небесное Дерево» Избяную древесную Русь. Предрассветной сиреневой ранью, Нет и признака солнца лучей; Как молитва душе, как признанье – Соловьиная слышится трель. «Ветры сами к весне приходят, И весна, как невеста стоит, Среди звёзд золотых в небосводе, Вижу, Господи, взгляды Твои…».* И берёзу с баньяном, венчая, Я от Волги до Инда промчусь; С Гималайских вершин освещает Млечный путь мой – звезда Индо-Русь!.. _________________ * И все ветры ко мне приходят, И весна у окошка стоит, И все звёзды в ночном небосводе – Будто лучшие взгляды твои. Алексей Фатьянов. «Песенка» Двадцать лет спустя Ветер хлынул легкокрылою волной – Мне напомнил о свиданье с Бухарой; И, припомнился цветущий Самарканд, Путь свой в юности здесь начал, как сержант!.. Где ты, небо Самарканда, где, Луна Бухары, лишь вспомню вас - пьян без вина… Сказка юности моей о, Бухара С Самаркандом – возвратиться к вам пора!.. Лёгкий ветер, подхвати ты песнь мою, Встрепенулось сердце, снова я пою: «Распахни свои объятья, Самарканд, В моём сердце – твои песни–талисман!.. Точно крылья вырастают за спиной – Вместе с песней пролетаю над волной: - Помнишь ли меня, река Аму–Дарья?! Здравствуй, юность! Здравствуй, песня! Вот и я!.. Любовь к Луне Я привязан к ней страстью, подобно ведёрку к колодцу... Без неё моё сердце почти уж нисколько не бьётся... Пусть любовь её мне беспросветной темницею станет, Но цветок моей страсти в темнице такой не увянет. Как увидел Луну, так я понял – погибну от страсти... Я в плену у неё, она мне – и погибель, и счастье! -Коль мужчина, забудь ты её, - мне однажды сказали... Только разве они понимают глубины печали?.. Ведь Луна, что живёт и цветёт в поднебесье, Не любить её это ж, друзья, - мракобесье... Коль меня осенила она своим светом однажды, Кем же стать надо, коль мне того ж не желать снова, дважды?.. Без неё моё сердце почти уж нисколько не бьётся... Я привязан к Луне, как бадья, иль ведёрко к колодцу... Пусть любовь её мне беспросветной темницею станет, Но цветок моей страсти к Луне никогда не увянет... Сирень В «Чёрных скалах» Казахстана Рвал душистую сирень, К юрте юной Лельхораны Добирался целый день... Покорялись мне вершины, Что доступны, лишь орлам... И сирень для Лельхораны, Словно с боем добывал... Для подруг степей бескрайних Чудо – дивная сирень, И своё благоуханье Дарит милой целый день... Этот аромат медовый Лельхоране мил и люб; Он и мне напоминает, Терпкость алых милых губ. В них - дыханье молодое, Как душистая сирень, Так шуми, Балхаш, волною, И звучи в груди свирель... Царственный сад Гуляла в саду Лалахола – Принцесса царя Раджапура, Где плещут фонтаны в аллее Весь день Лалахола гуляла... В пруду – лебединая свадьба Средь лотосов белых и лилий, Там, в зарослях, нежно цветущих – Пастух притаился влюблённый... Однажды его Лалахола Приметила в зарослях этих, И строго царевна спросила: Откуда ты родом и кто ты?.. И ей пастушок отвечает: - Кто любит, забыл всё на свете, И только лишь флейта ответит, Как я без любви погибаю... Свидетели – лебеди эти, Цветы, яркопёрые птицы, - Не будет мне жизни на свете Без ласковых слов Лалахолы... В саду В поцелуе мне не отказала, Поцелуя одного мне мало... - Поцелуй меня ещё, - прощу я, - Мало одного мне поцелуя... - Много, - говорю, - два поцелуя, Поцелуями я избалую... Как ребёнку малому игрушка Надоест тебе твоя подружка... А в саду цветёт, смеётся роза: - Поцелуй ещё его, мимоза!.. Ты ничем, мимоза, не рискуешь, - Если ещё разик поцелуешь... Если пастушка ты поцелуешь, Ещё раз, его не избалуешь... Без греха мы с ней теперь воюем, Только поцелуями пируем... И смеются надо мной тюльпаны: - Он и без вина не в шутку пьяный! Но ещё прошу... ещё прошу я: Одного лишь только поцелуя... Приглашаю в сад Эдема Заходите в Сад Эдема – не стесняйтесь... Откровенно: этой встрече буду рад: Станем вместе мы лелеять дивный сад, - Каждый день познаний яблоко срывайте!.. Заходи, Адам и Ева – не стесняйтесь... Золотые чудо яблоки висят!.. Вот достойный слёз любви Эдемский Сад! – И вкушайте Знаний Неба и влюбляйтесь! Есть на яблоне той ветви, - им цвести! Есть и завязи – им соком наливаться! Есть уж спелые и сочные плоды, - Их, вкушая, можно искренне влюбляться!.. Так вкушайте Плод Небесный и влюбляйтесь! Пусть наполнятся восторгами сердца! Здесь не будет вашей радости конца, И садовника Эдема прославляйте!.. Заходите в Сад Эдема, - буду рад! Станем вместе мы лелеять Божий сад! Каждый день в саду по яблоку срывайте, И слезами счастья корни поливайте!.. Приглашаю, приглашаю в Сад Эдема: И Адама и восторженную Еву!.. Пленник рая Души своей пленила ты красою, С тех пор совсем лишился я покоя. Во сне увидел, и забыть не мог, Хоть между нами океан пролёг. Осенней и весеннею порой, Глаза закрыв, я видел образ твой… Я слышал, как звучала песнь твоя, Глаза закрыв, дыханье затая. Шли годы, о тебе забыть не мог, Тебя я в сердце видел и берёг. По свету довелось скитаться мне, И побывать пришлось в твоей стране. Ступая тихо-тихо на порог, И сердца стук едва сдержать я смог… И дверь не открывал своей рукою, В надежде: песнями я дверь открою. Цветов и украшений не принёс. Чем нежность сердца – не букет из роз?! А слёзы счастья, чем не украшенья?! Любимая, прими из сожаленья! Быть может чувства и твои так полны, Как у меня в душе вздымались волны?! Подобно притяжением Луною, Встаёт волна морская за волною… Позволь один лишь миг побыть с тобою, Как та волна морская с той волною, Что катятся одна с другою рядом, Одно лишь это – для меня награда! Была весна, я подошёл к окну, Жужжали пчёлы, празднуя весну. Прошу: «Послушай песнь души моей, Взрастил бутон мечтаний многих дней!.. Цветком прекрасным пусть раскроется бутон, Тебе в награду он за дивный сон…» - Пусть эта ночь продлится вечность, милый, Проник ты песней в душу мне, любимый! Любимый, если сбылся дивный сон, Пусть полностью раскроется бутон! Как солнца луч, в глаза твои взгляну, И сердцу твоему понравится в плену!..» Чужеземный цветок Попросился я в гости к цветку – Научиться цветка языку; Но цветок нежный мой Покачал головой, И кусты зашумели листвой... Нет, цветок, не смутил ты меня, - Аромат – это песня твоя; Ты мне в сердце проник, Я познал твой язык: Он – цветочная песня моя!.. В час рождения дня – Взглядом тронул меня, Тронул душу мне, как никогда, - Красотой бытия, Дышит сказка твоя, - Не смогу причинять вам вреда. Как же лестна мне ласка твоя… Ах, цветок, ты забудешь меня!.. Не забудь обо мне, Приходи, хоть во сне, - В чужеродной цветочной стране… Он в ответ покачал головой, - Стал зарёю цветок нежный мой: «Будут вёсны цвести, Будут песни в пути, - Не печалься, друг северный мой!..» Ты прости, моя родная. Ты прости, моя родная, Мой лесной цветочек дикий, - Утром, ветерку внимая, Я взглянул на солнца лико. Так твоё дыханье сладко, Как цветов благоуханье; На тебя взгляну украдкой – Ты – очей очарованье! Так отраден взгляд твой милый, Как роса для нежных лилий, Что на лепесточках лилий В час вечерний на долине… Как цветы стремятся к солнцу, Так стремлюсь я к сердцу милой; Я стремлюсь к тебе всем сердцем, Как к голубке сизокрылой. И моё трепещет сердце, И поёт тебе в восторге, И дрожит оно и блещет, Как на солнце блещут волны. Пусть улыбкою сияют Небеса, леса и воды, И любовью озаряет Это волшебство природы. Так проснись скорей, родная, Сердце так и замирает; Без тебя – не улыбаться Мне, не петь и не смеяться!.. Аккорды сапог В Фергане над горами высокими Месяц-сторож несёт караул, И кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул. За рекою, в чинары понурые Звал ишак в сад подругу свою… В карауле - с винтовкой-бандурою, Как турецкий святой я стою. Суеверный, я звал свою милую; Жаль, что петь лишь в полголоса мог, Сочинил эту песню призывную, - Под аккорды скрипучих сапог. Пусть кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул… В Фергане – над горами высокими Я и месяц – несём караул!.. Песня Розы Соловью В соловьиный пересвист, Залепечет каждый лист... Пьют по капельке росы Губ цветочных лепестки. Лилии спешат отдать Благовонный аромат, И, смутившийся нарцисс, Опускает взор свой вниз... На чинарах до зари, Ворковали сизари, На фиалковых глазах - Капли рос, горят в лучах... Милый друг, в какой дали Сердца гусельки твои? Где тот песенный нектар, Что преподносил мне в дар?! Милый друг, где спрятал ты Цвет нетронутой весны? Без тебя я, как в плену, Жизнь саму свою кляну. На свою взгляни Луну, - Я в лучах её блесну! Цвет фиалки луговой Шепчет: "Будет он со мной!.." Милый друг, в какой дали Сердца гусельки твои? Отзовись, - где спрятал ты Цвет нетронутой весны? Сирень В «Чёрных скалах» Казахстана Рвал душистую сирень, К юрте юной Лельхораны Добирался целый день... Покорялись мне вершины, Что доступны, лишь орлам... И сирень для Лельхораны, Словно с боем добывал... Для подруг степей бескрайних Чудо – дивная сирень, И своё благоуханье Дарит милой целый день... Этот аромат медовый Лельхоране мил и люб; Он и мне напоминает, Терпкость алых милых губ. В них - дыханье молодое, Как душистая сирень, Так шуми, Балхаш, волною, И звучи в груди свирель... Под парусом зари Душе видны небесные покои, Звезда лучом взглянула на цветы; Не чудо разве это неземное, Что встретились лучами я и ты? Вращенье сфер излечит все невзгоды, Вот новая румянится заря... Под парусом её уходят годы, В которые не тонут якоря. Прощайте, экзотические страны, Чужая речь, чужие города, Снега России, как это не странно, Но с вами я сроднился навсегда... Душа омыта счастьем и покоем, И все шипы души ушли в цветы; Мне видятся небесные покои, Где встретились лучами я и ты!.. Флейта для любимой Лодка-сердце к Тебе приплывёт, И обратно уж не повернёт… Где, как радугу - даришь мне Ты - Этих нежных улыбок цветы! Ой, спасибо за это - этой песней поэта! Что, как радугу даришь мне Ты Этих нежных улыбок цветы! Вот начну свою песню, чуть свет, Принеси сюда флейту, поэт! Непременно я песню начну, Чуть в глаза, лишь Твои загляну, Ой, спасибо за это - этой песней поэта! Непременно я песню начну, Чуть в глаза, лишь Твои загляну, Но, ни слова не произнесу, Только флейту к губам поднесу… Этой песни сердечный мой дар – Я цветам моей жизни придам! Ой, спасибо за это - этой песней поэта! Этой песни сердечный мой дар – Я цветам моей жизни придам! В ранней утренней дымке, в росе, И в цветах, в ароматах, в красе… Пусть оставит мой песенный след – В самом сердце Любимой поэт! Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Пусть оставит мой песенный след – В самом сердце Любимой поэт Пусть же в песне сверкает моей, Лучик светлых моих вешних дней… Мне надежду верни, хоть она, Лишь одна будет в песнь вплетена! Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Мне надежду верни, хоть она, Лишь одна будет в песнь вплетена! Я следы Твои, словно цветы, В этот вешний букет собираю; Ты верни мне, верни мне мечты, - Моей флейтой призывно играю!.. Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Что цветы я в букет собираю, Моей флейтой призывно играю!.. Где, как радугу даришь мне Ты - Этих нежных улыбок цветы! Людка-сердце к Тебе приплывёт, И обратно уж не повернёт… Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Лодка-сердце к Тебе приплывёт, И обратно уж не повернёт… Цветы в садах Аллаха Ах, роза думала, что розы растеряла, Ах, боже мой, какой мгновенный дар!.. Ещё вчера я, ах, благоухала, Дарила пчёлам - весь души нектар. Какое счастье, - цвесть в кустах зелёных, Всяк лепесток, со стеблями сплетённый, Где ручейка, чуть слышно лепетанье, - Баюканье журчащими струями. Цветочный гимн, звучал нам вечерами, Душистыми цветочными кустами, Готовы были одарить друг друга; Желанными объятьями супругов. Позволь звучать мне вьющеюся дымкой Костра, в кругу друзей цветочной сказки, Быть флейтой ветрового невидимки, Дарить ключи всех радостей всечасно. В прекрасном - блещет правды красота, - О большем знать, цветам нам не дано; Весна, весна, - цветочная мечта, - С черёмух льётся светлое вино… - Не умолкай, цветов весны Орфей, Прославленный напевом золотым, Так счастлива я пением твоим; В сплетенье роз - венок мечты моей. Вдвоём с пионом мы в глуши лесной, - Бутон Пиона дивно молодой, С ним на крылах поэзии самой, Сольёмся сердцем с песенной весной!.. - Любимая, мы рядом, ночь нежна, Полна меж нами, царствует Луна, Покорны мы в любви своей Луне, Лучистым звёздам, песенной весне! Лови цветов душистый аромат, Цветы лугов нам по лицу скользят; Чуть слышен шёпот розы молодой, Цветущей юной яблони лесной. Пока над миром льётся голос твой , Любимая, расстанусь ли с тобой?! Мне верится, что также будем петь, Когда весне - увять и умереть… Цветочный гимн, звучи нам вечерами, Душистыми цветочными кустами; В прекрасном - блещет правды красота, - Весна, весна, - цветочная мечта!.. Рай у милой в плену Души своей пленила ты красою, С тех пор совсем лишился я покоя. Во сне увидел, и забыть не мог, Хоть между нами океан пролёг. Осенней и весеннею порой, Глаза закрыв, я видел образ твой… Я слышал, как звучала песнь твоя, Глаза закрыв, дыханье затая. Шли годы, о тебе забыть не мог, Тебя я в сердце видел и берёг. По свету довелось скитаться мне, И побывать пришлось в твоей стране. Ступая тихо-тихо на порог, И сердца стук едва сдержать я смог… И дверь не открывал своей рукою, В надежде: песнями я дверь открою. Цветов и украшений не принёс. Чем нежность сердца – не букет из роз?! А слёзы счастья, чем не украшенья?! Любимая, прими из сожаленья! Быть может чувства и твои так полны, Как у меня в душе вздымались волны?! Подобно притяжением Луною, Встаёт волна морская за волною… Позволь один лишь миг побыть с тобою, Как та волна морская с той волною, Что катятся одна с другою рядом, Одно лишь это – для меня награда! Была весна, я подошёл к окну, Жужжали пчёлы, празднуя весну. Прошу: «Послушай песнь души моей, Взрастил бутон мечтаний многих дней!.. Цветком прекрасным пусть раскроется бутон, Тебе в награду он за дивный сон…» - Пусть эта ночь продлится вечность, милый, Проник ты песней в душу мне, любимый! Любимый, если сбылся дивный сон, Пусть полностью раскроется бутон! Как солнца луч, в глаза твои взгляну, И сердцу твоему понравится в плену!..» Песенные видения В песчаных барханах манят Взор призрачные лиманы… И сосен видны великаны, И озера волны шумят… Так песен моих видений Встревожат душевный покой, - В тиши деревенских селений И в шуме толпы городской. За песнею вслед устремляясь, Пойму: то мираж, пустота… Но с песнями не попрощаюсь, - А вдруг – не обманет мечта! И что там, вдали? Снова вижу – Спешу к золотым куполам; Вдруг всё исчезает, приближусь, - Мираж всё, всё дым и обман… Опять пригляжусь: вновь уверен – Чудесную вижу страну! И с новою верою верю, Что песнь приласкает струну… До самой вершины взбираюсь: Пленяет мой взор красота! Но снова померк облик рая, Пока воплотится мечта. Безмолвной ночью тихокрылой Безмолвной ночью тихокрылой Сижу у окна одиноко, К звезде посылая высокой Посланье, как спутнице милой... Воспрянувши с новою силой Навстречу к воротам Востока, Где Лик лучезарный и милый Ликует на троне высоком!.. С лучами Его всё яснее - Души раскрываются тайны... И, в Небо, влюбляясь сильнее, - В ларец этот звёздный, хрустальный... Звездой осенённый высокой, - Моей собеседницей милой, Душою стремлюсь к солнцеокой - Подруге моей солнцекрылой!.. * * * Где растут лимоны – роща вся в цвету, Сочный лист зелёный и – цветок к цветку. Воздух, напоённый лавровым листом, Как я был влюблённый в райском месте том!.. Снежные вершины - выше облаков, Пенятся игриво токи ручейков. Горные тропинки, глянешь вниз – мой Бог!.. Как же я забраться так высоко смог?! Истинное счастье – в сердце холодок, Прочь с души ненастье, здесь Отец мой Бог!.. Истинно влюблённый в райском месте том! Как бы жить остаться в уголке святом!? Песня Востоку Бюльбюль* запел, едва на ветку сев, И звук до сердца милой долетел; Чуть покраснев, изумлена она, Бюльбюль напевом - грудь её полна. Я здесь стою, не знаю, как мне быть: Бюльбюль ли слушать? Милую ль любить? И от бюльбюля пьян и от любви, - И песня и любовь в моей крови! Прекрасна, как жемчужина светла – На песнь бюбьбюля выплыла Луна; Фонтан возносится к Луне, красуясь Им я, как тобой, всерезвая, любуюсь! Всеразноликий образ облаков Тебя венчает тысячью венков. Уж скоро утро, ярко загорится, Вот солнцепёрый луч уже искрится. Я сердцем пью прекрасную тебя, Ах, не сгореть бы, этот мир любя! Вселасковая зоренька моя! Ах, Вселюбимая Восточная Заря! * Бюльбюль - соловей Красавица Востока Красавица, Вы краше всех на свете, - Со всех красот вобрали Вы нектар: Джоконды - взгляд, а стать от Нефертити, От Магдалины - страсть сердечных чар! И пусть вы всеми будете любимы, Всех красотою можете пленить, Спасибо, вы красою пробудили Надежду, с ней на свете стоит жить. Но не для Вас душа моя живая, Лишь только Небу – сердца фимиам; Красавица загадочного края, Всё б Вам отдал, но Неба не отдам... С земной любовью я навек простился, И мыслями, лишь к Горнему гоним... Вот Светлый Ангел с облака спустился, - И только им любим, я и храним... Осень в Фергане Птиц последних улетает стая; Шагане, оставь забвенье сна. Видишь: снова листья опадают, Наливай, красивая, вина! Где цветов роскошное убранство? Смолкли сладкопевцев голоса; Лишь в шуршанье осени багрянца Песня уходящих дней слышна. Спят глубоким сном цветы и травы, И во сне, быть может, ждут они: Трубный возглас северной державы, Воскрешенья молодой весны! Розы Ферганы – душе услада, Опьяненьем голову вскружит; И шипами их - душе награда, Памяти острее в песне жить!.. Твой, позволь, в саду цветок чудесный, Этой песнею прославить мне. Чтоб колючки дум - цветами песен, Проросли в России, Шагане! Песня Клеопатры (Из трагедии «Клеопатра») Я, Египта последнего царства, любви и престола царица. Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет! Да, великою грешной, безумной была я блудницей, Всё же неповторимый земной мой на небе есть след. Пусть мой прах не хранят фараоновы чудо гробницы, Но Антоний и Цезарь – бессмертные, чьи имена, Поклонялись мне Римом, и пиров с ними дней вереницы, Выпивала я кубок бессмертия славы до дна!.. Пусть деяния царские в мире, столь бренном ничтожны, И следов вдохновений моих, никаких на пергаменте нет… Но я властвую кистью и резцами ваятелей тоже, И моею любовью, вдохновлён изумлённый поэт!.. Как цари предавались безропотно страсти томленья, Я владею прельщеньем любовью моею, поэт; Оставаясь в мечтах твоих - женщины ласковой тенью, Новой музе твоей проливаю любви моей свет!.. Для искусства бессмертного, дивного - женскою властью, Жизнь моя, сквозь века - о любви оживительный стих… Потому я бессмертна, что свежею прелестью, страстью, Вдохновляю в мечтах всех поэтов, поклонников страстей моих! Да, великою грешной, безумной была я блудницей, Всё же неповторимый земной мой на небе есть след. Я, Египта последнего царства, любви и престола царица, Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет! Милая Милая, где б только не был, Лишь твержу одно, любя: Всюду вижу, только небо, Звёзды, Солнце и тебя! Вижу - неба бесконечность, Звёзды – милые глаза. Моё Солнце, моя вечность, - Твои светлые глаза! И твоим, пленённый взором, Я мечтал на риск и страх: Белым лебедем на волнах, Ты плывёшь ко мне в мечтах! Вижу - неба бесконечность, Звёзды – милые глаза. Моё Солнце, моя вечность, - Твои светлые глаза! ФЕНИКС Восточная птица отпела своё, Как пелось когда-то, уже не поёт. Волшебная птица стареет одна; - Зачем я, скажите, на свет создана? Всего-то друзей: звезда да Луна. Совсем я, совсем я на свете одна. О, как одиноко влачить свои дни, Гнезда уж не свить мне, и нет уж родни. Уйду я в дубравы, кому я нужна? Она собирает траву для костра. Трава закурилась и пепел седой, Взлетел высоко над её головой. В костре этом мирры и ладана дым, И вот только угли да пепел один. Представить лишь только: что пепел один, В костре этом угли, да ладана дым. Отважно вступает в останки она, И облаком вспенился пепел костра. И явственно видно: из пламени вот, Прославленный Феникс в огне восстаёт. И чудо, как Феникс из пепла взлетает, И всё - новым светом вокруг осеняет. Не так ли воскреснет и сердце певца, И яркою песней одарит сердца?! КСЕРКС И ЛИВАНСКАЯ РОЗА. Заалела Восточная роза, - Всем на диво – была хороша! Оценить по достоинству сможет Красоту, лишь святая душа! Звездочёты по звёздам гадали: Кто по праву взлелеет её?! В небе ярче ей звёзды мерцали, Гимн – небесная сфера поёт! Я ли, Ксеркс, не силён, не отважен?! Не красив ли я вышел лицом? И садовников всех я, и стражу, Усыпив, завладею цветком!.. Камнем на сердце выпала тяжесть, - Дивно роза в саду не цветёт. А недавно цвела – всем на радость, - Розы счастья лишился народ! Под улыбку надменного Ксеркса, Пал цветок к каблуку башмака. О восторг кровожадного сердца! – Выжал каплями алость цветка!.. Кто сгубить, так безжалостно сможет? Есть ли в мире черствее душа? Наступив на ливанскую розу, Ксеркс воскликнул: «Как ты хороша!»
Краткое слово о Восточных напевах от автора. Песни – душа Востока. Издавна песенная поэтика Востока славилась сверкающими алмазами изящной словесности. Творчество великих представителей поэзии Среднего и Ближнего Востока – Рудаки, Фирдоуси, Низами, Астара, Саади, Хафиза, Джами, поэтов Индии Японии и Китая, вдохновляя русских и европейских поэтов к Восточным мотивам: Пушкина, Есенина, Гёте, Шекспира и других. Поэты песенники своим творчеством способствовали развитию родного литературного язык, показывая его богатство, тонкость и изящество, одновременно расширяли прекрасные качества родного языка и рамки социальной проблематики поэзии. В песенной поэзии нашли широкое применение мифологические предания и устное народное творчество, притчи, сказания, пословицы, поговорки афоризмы и сказки. Главной задачей песенного творчества Востока – утверждение прекрасного, жизнеутверждающего начала. В поэзии среднего Востока, в индийской и арабской поэзии, античного Востока имел принцип красоты, реализма и позитивного романтизма, с высокими идеалами, могучей духовной силой, творческой способностью человека. Восточная поэзия в самом широком смысле стремилась к познанию тайн далёких звёзд и бескрайнего мирозданья, понять внутреннюю сущность жизни на земле, с мечтами о светлом обществе, где существует гармония, господствует справедливость. Автор данного поэтического песенного сборника «Восточные напевы», путешествуя по странам Востока, счёл возможным выразить в песнях своё отношение к напевам Востока, к её красотам и беспредельной глубины изящности и гармонии. Насколько мне это удалось, судить читателю, который чутко слышит биение сердца авторов, голос радости, когда автор счастлив, одновременно сочувствует его страданиям и переживаниям. Роза чайханы Пришла, улыбнулась, притворства полна; Кашмирскую шаль, поправляя, она Для всех улыбнулась, но именно мне – Мигнула очами в дверях Гаяне. Мигнула и вышла, как тополь стройна, Прекраснее розы, хмельнее вина… Я так и остался, как идол стоять И вместо шербета, стал розу жевать… Но вскоре узнал я: так шутит она… Чайханщик любезный, налей мне вина… И будь ты неладна вовек чайхана, Где вскинула бровью мне в сердце она. Ходил целый месяц - в уме не своём, Несчастное сердце, стони соловьём… С тех пор никогда не бывал в чайхане, - Другим пусть мигает в дверях Гаяне!.. Фатима и цветок Канет в вечность день прекрасный, Чудный вечер канет в вечность, Фатима тебя я стану Обожать чистосердечно. Хочешь – шёлку из Багдада, Иль сурьмы из Бухары? Одари одним лишь взглядом И улыбкой – озари!.. За флакон благоуханий, Что, как твой мизинец - мал, Свой цветок мне, Бога ради, Подари же, Фатима!.. Фатима, сама узнаешь, Как улыбкой дорожу: Самоцветами-стихами Тропку к сердцу проложу!.. Вот летит из сердца песня, - Из восторженной груди!.. Фатима, твой взгляд чудесный, Словно луч в ночном пути!.. День прекрасный в вечность канет, Чудный вечер канет в вечность. Фатима, тебя я стану Обожать чистосердечно!.. Подарок из Судана Благовонное алоэ И душистые цветы... В пышно убранных покоях Нежат чувства и мечты. Три богатых каравана Из Аравии пришли, И в подарок из Судана Юных пленниц привезли. Все они - разнообразной Красотой одарены. И, как будто ленью праздной, – Для любви сотворены. Две из них - белы и нежны, Словно лилии весной, Или ландыш белоснежный, Только срезанный косой. Третья - блещет чёрным оком, Величава и смугла, Грозен, в ужасе глубоком, Бледен лоск её чела. У султана знак приметный: Бьётся сердце, ноет дух, И кальян его заветный Недокуренный потух... Аккорды сапог В Фергане над горами высокими Месяц-сторож несёт караул, И кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул. За рекою, в чинары понурые Звал ишак в сад подругу свою… В карауле - с винтовкой-бандурою, Как турецкий святой я стою. Суеверный, я звал свою милую; Жаль, что петь лишь в полголоса мог, Сочинил эту песню призывную, - Под аккорды скрипучих сапог. Пусть кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул… В Фергане – над горами высокими Я и месяц – несём караул!.. Под парусом зари Душе видны небесные покои, Звезда лучом взглянула на цветы; Не чудо разве это неземное, Что встретились лучами я и ты? Вращенье сфер излечит все невзгоды, Вот новая румянится заря... Под парусом её уходят годы, В которые не тонут якоря. Прощайте, экзотические страны, Чужая речь, чужие города, Снега России, как это не странно, Но с вами я сроднился навсегда... Душа омыта счастьем и покоем, И все шипы души ушли в цветы; Мне видятся небесные покои, Где встретились лучами я и ты!.. * * * Ты позволь, любовь-душа, Жить, тобой одной дышы, Верно, ты ещё не знаешь, До чего ты хороша!.. Подскажи: каким мне быть – Постарайся не забыть: Полюби, чтоб стать любимой, Будь любимой, чтоб любить!.. О любви - не говори, Слов ненужных не дари, О любви пусть шепчут губы – Цвета утренней зари!.. Царствуй, ночь, не надо дней, Мне во тьме всего светлей, Мне любовь твоя сияет – Солнцем юности моей!.. Караван Эх, звякни, ты, что ли, звончей бубенцами! Да трогайся в путь - на Восток, караван!.. В Москве засиделся, не терпится с вами - Пройти по дорогам загадочных стран!.. Прочь, пышные парки, где преданы негам Меж роз отдыхают поклонники моды, Мне дайте утёсы, покрытые снегом, Священны они для любви и свободы!.. Житейские прелести сердцу несносны. В зияющих пропастях больше есть чар: Люблю я утёсы, потоки и сосны, Смотреть, как закатиться солнечный шар!.. Так звякни-ка звонче, дружней бубенцами, Живее шагай в дальний путь, караван!.. В Москве засиделся, не терпится с вами - Пройти по дорогам загадочных стран!.. * * * Ах, страна моя, Индия белая, Разве я на тебя нагляжусь?! Осеняет «Небесное Дерево» Избяную древесную Русь. Предрассветной сиреневой ранью, Нет и признака солнца лучей; Как молитва душе, как признанье – Соловьиная слышится трель. «Ветры сами к весне приходят, И весна, как невеста стоит, Среди звёзд золотых в небосводе, Вижу, Господи, взгляды Твои…».* И берёзу с баньяном, венчая, Я от Волги до Инда промчусь; С Гималайских вершин освещает Млечный путь мой – звезда Индо-Русь!.. _________________ * И все ветры ко мне приходят, И весна у окошка стоит, И все звёзды в ночном небосводе – Будто лучшие взгляды твои. Алексей Фатьянов. «Песенка» Двадцать лет спустя Ветер хлынул легкокрылою волной – Мне напомнил о свиданье с Бухарой; И, припомнился цветущий Самарканд, Путь свой в юности здесь начал, как сержант!.. Где ты, небо Самарканда, где, Луна Бухары, лишь вспомню вас - пьян без вина… Сказка юности моей о, Бухара С Самаркандом – возвратиться к вам пора!.. Лёгкий ветер, подхвати ты песнь мою, Встрепенулось сердце, снова я пою: «Распахни свои объятья, Самарканд, В моём сердце – твои песни–талисман!.. Точно крылья вырастают за спиной – Вместе с песней пролетаю над волной: - Помнишь ли меня, река Аму–Дарья?! Здравствуй, юность! Здравствуй, песня! Вот и я!.. Любовь к Луне Я привязан к ней страстью, подобно ведёрку к колодцу... Без неё моё сердце почти уж нисколько не бьётся... Пусть любовь её мне беспросветной темницею станет, Но цветок моей страсти в темнице такой не увянет. Как увидел Луну, так я понял – погибну от страсти... Я в плену у неё, она мне – и погибель, и счастье! -Коль мужчина, забудь ты её, - мне однажды сказали... Только разве они понимают глубины печали?.. Ведь Луна, что живёт и цветёт в поднебесье, Не любить её это ж, друзья, - мракобесье... Коль меня осенила она своим светом однажды, Кем же стать надо, коль мне того ж не желать снова, дважды?.. Без неё моё сердце почти уж нисколько не бьётся... Я привязан к Луне, как бадья, иль ведёрко к колодцу... Пусть любовь её мне беспросветной темницею станет, Но цветок моей страсти к Луне никогда не увянет... Сирень В «Чёрных скалах» Казахстана Рвал душистую сирень, К юрте юной Лельхораны Добирался целый день... Покорялись мне вершины, Что доступны, лишь орлам... И сирень для Лельхораны, Словно с боем добывал... Для подруг степей бескрайних Чудо – дивная сирень, И своё благоуханье Дарит милой целый день... Этот аромат медовый Лельхоране мил и люб; Он и мне напоминает, Терпкость алых милых губ. В них - дыханье молодое, Как душистая сирень, Так шуми, Балхаш, волною, И звучи в груди свирель... Царственный сад Гуляла в саду Лалахола – Принцесса царя Раджапура, Где плещут фонтаны в аллее Весь день Лалахола гуляла... В пруду – лебединая свадьба Средь лотосов белых и лилий, Там, в зарослях, нежно цветущих – Пастух притаился влюблённый... Однажды его Лалахола Приметила в зарослях этих, И строго царевна спросила: Откуда ты родом и кто ты?.. И ей пастушок отвечает: - Кто любит, забыл всё на свете, И только лишь флейта ответит, Как я без любви погибаю... Свидетели – лебеди эти, Цветы, яркопёрые птицы, - Не будет мне жизни на свете Без ласковых слов Лалахолы... В саду В поцелуе мне не отказала, Поцелуя одного мне мало... - Поцелуй меня ещё, - прощу я, - Мало одного мне поцелуя... - Много, - говорю, - два поцелуя, Поцелуями я избалую... Как ребёнку малому игрушка Надоест тебе твоя подружка... А в саду цветёт, смеётся роза: - Поцелуй ещё его, мимоза!.. Ты ничем, мимоза, не рискуешь, - Если ещё разик поцелуешь... Если пастушка ты поцелуешь, Ещё раз, его не избалуешь... Без греха мы с ней теперь воюем, Только поцелуями пируем... И смеются надо мной тюльпаны: - Он и без вина не в шутку пьяный! Но ещё прошу... ещё прошу я: Одного лишь только поцелуя... Приглашаю в сад Эдема Заходите в Сад Эдема – не стесняйтесь... Откровенно: этой встрече буду рад: Станем вместе мы лелеять дивный сад, - Каждый день познаний яблоко срывайте!.. Заходи, Адам и Ева – не стесняйтесь... Золотые чудо яблоки висят!.. Вот достойный слёз любви Эдемский Сад! – И вкушайте Знаний Неба и влюбляйтесь! Есть на яблоне той ветви, - им цвести! Есть и завязи – им соком наливаться! Есть уж спелые и сочные плоды, - Их, вкушая, можно искренне влюбляться!.. Так вкушайте Плод Небесный и влюбляйтесь! Пусть наполнятся восторгами сердца! Здесь не будет вашей радости конца, И садовника Эдема прославляйте!.. Заходите в Сад Эдема, - буду рад! Станем вместе мы лелеять Божий сад! Каждый день в саду по яблоку срывайте, И слезами счастья корни поливайте!.. Приглашаю, приглашаю в Сад Эдема: И Адама и восторженную Еву!.. Пленник рая Души своей пленила ты красою, С тех пор совсем лишился я покоя. Во сне увидел, и забыть не мог, Хоть между нами океан пролёг. Осенней и весеннею порой, Глаза закрыв, я видел образ твой… Я слышал, как звучала песнь твоя, Глаза закрыв, дыханье затая. Шли годы, о тебе забыть не мог, Тебя я в сердце видел и берёг. По свету довелось скитаться мне, И побывать пришлось в твоей стране. Ступая тихо-тихо на порог, И сердца стук едва сдержать я смог… И дверь не открывал своей рукою, В надежде: песнями я дверь открою. Цветов и украшений не принёс. Чем нежность сердца – не букет из роз?! А слёзы счастья, чем не украшенья?! Любимая, прими из сожаленья! Быть может чувства и твои так полны, Как у меня в душе вздымались волны?! Подобно притяжением Луною, Встаёт волна морская за волною… Позволь один лишь миг побыть с тобою, Как та волна морская с той волною, Что катятся одна с другою рядом, Одно лишь это – для меня награда! Была весна, я подошёл к окну, Жужжали пчёлы, празднуя весну. Прошу: «Послушай песнь души моей, Взрастил бутон мечтаний многих дней!.. Цветком прекрасным пусть раскроется бутон, Тебе в награду он за дивный сон…» - Пусть эта ночь продлится вечность, милый, Проник ты песней в душу мне, любимый! Любимый, если сбылся дивный сон, Пусть полностью раскроется бутон! Как солнца луч, в глаза твои взгляну, И сердцу твоему понравится в плену!..» Чужеземный цветок Попросился я в гости к цветку – Научиться цветка языку; Но цветок нежный мой Покачал головой, И кусты зашумели листвой... Нет, цветок, не смутил ты меня, - Аромат – это песня твоя; Ты мне в сердце проник, Я познал твой язык: Он – цветочная песня моя!.. В час рождения дня – Взглядом тронул меня, Тронул душу мне, как никогда, - Красотой бытия, Дышит сказка твоя, - Не смогу причинять вам вреда. Как же лестна мне ласка твоя… Ах, цветок, ты забудешь меня!.. Не забудь обо мне, Приходи, хоть во сне, - В чужеродной цветочной стране… Он в ответ покачал головой, - Стал зарёю цветок нежный мой: «Будут вёсны цвести, Будут песни в пути, - Не печалься, друг северный мой!..» Ты прости, моя родная. Ты прости, моя родная, Мой лесной цветочек дикий, - Утром, ветерку внимая, Я взглянул на солнца лико. Так твоё дыханье сладко, Как цветов благоуханье; На тебя взгляну украдкой – Ты – очей очарованье! Так отраден взгляд твой милый, Как роса для нежных лилий, Что на лепесточках лилий В час вечерний на долине… Как цветы стремятся к солнцу, Так стремлюсь я к сердцу милой; Я стремлюсь к тебе всем сердцем, Как к голубке сизокрылой. И моё трепещет сердце, И поёт тебе в восторге, И дрожит оно и блещет, Как на солнце блещут волны. Пусть улыбкою сияют Небеса, леса и воды, И любовью озаряет Это волшебство природы. Так проснись скорей, родная, Сердце так и замирает; Без тебя – не улыбаться Мне, не петь и не смеяться!.. Аккорды сапог В Фергане над горами высокими Месяц-сторож несёт караул, И кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул. За рекою, в чинары понурые Звал ишак в сад подругу свою… В карауле - с винтовкой-бандурою, Как турецкий святой я стою. Суеверный, я звал свою милую; Жаль, что петь лишь в полголоса мог, Сочинил эту песню призывную, - Под аккорды скрипучих сапог. Пусть кружат над жилищами-сотами Звёзды-пчёлы, слетаясь в аул… В Фергане – над горами высокими Я и месяц – несём караул!.. Песня Розы Соловью В соловьиный пересвист, Залепечет каждый лист... Пьют по капельке росы Губ цветочных лепестки. Лилии спешат отдать Благовонный аромат, И, смутившийся нарцисс, Опускает взор свой вниз... На чинарах до зари, Ворковали сизари, На фиалковых глазах - Капли рос, горят в лучах... Милый друг, в какой дали Сердца гусельки твои? Где тот песенный нектар, Что преподносил мне в дар?! Милый друг, где спрятал ты Цвет нетронутой весны? Без тебя я, как в плену, Жизнь саму свою кляну. На свою взгляни Луну, - Я в лучах её блесну! Цвет фиалки луговой Шепчет: "Будет он со мной!.." Милый друг, в какой дали Сердца гусельки твои? Отзовись, - где спрятал ты Цвет нетронутой весны? Сирень В «Чёрных скалах» Казахстана Рвал душистую сирень, К юрте юной Лельхораны Добирался целый день... Покорялись мне вершины, Что доступны, лишь орлам... И сирень для Лельхораны, Словно с боем добывал... Для подруг степей бескрайних Чудо – дивная сирень, И своё благоуханье Дарит милой целый день... Этот аромат медовый Лельхоране мил и люб; Он и мне напоминает, Терпкость алых милых губ. В них - дыханье молодое, Как душистая сирень, Так шуми, Балхаш, волною, И звучи в груди свирель... Под парусом зари Душе видны небесные покои, Звезда лучом взглянула на цветы; Не чудо разве это неземное, Что встретились лучами я и ты? Вращенье сфер излечит все невзгоды, Вот новая румянится заря... Под парусом её уходят годы, В которые не тонут якоря. Прощайте, экзотические страны, Чужая речь, чужие города, Снега России, как это не странно, Но с вами я сроднился навсегда... Душа омыта счастьем и покоем, И все шипы души ушли в цветы; Мне видятся небесные покои, Где встретились лучами я и ты!.. Флейта для любимой Лодка-сердце к Тебе приплывёт, И обратно уж не повернёт… Где, как радугу - даришь мне Ты - Этих нежных улыбок цветы! Ой, спасибо за это - этой песней поэта! Что, как радугу даришь мне Ты Этих нежных улыбок цветы! Вот начну свою песню, чуть свет, Принеси сюда флейту, поэт! Непременно я песню начну, Чуть в глаза, лишь Твои загляну, Ой, спасибо за это - этой песней поэта! Непременно я песню начну, Чуть в глаза, лишь Твои загляну, Но, ни слова не произнесу, Только флейту к губам поднесу… Этой песни сердечный мой дар – Я цветам моей жизни придам! Ой, спасибо за это - этой песней поэта! Этой песни сердечный мой дар – Я цветам моей жизни придам! В ранней утренней дымке, в росе, И в цветах, в ароматах, в красе… Пусть оставит мой песенный след – В самом сердце Любимой поэт! Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Пусть оставит мой песенный след – В самом сердце Любимой поэт Пусть же в песне сверкает моей, Лучик светлых моих вешних дней… Мне надежду верни, хоть она, Лишь одна будет в песнь вплетена! Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Мне надежду верни, хоть она, Лишь одна будет в песнь вплетена! Я следы Твои, словно цветы, В этот вешний букет собираю; Ты верни мне, верни мне мечты, - Моей флейтой призывно играю!.. Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Что цветы я в букет собираю, Моей флейтой призывно играю!.. Где, как радугу даришь мне Ты - Этих нежных улыбок цветы! Людка-сердце к Тебе приплывёт, И обратно уж не повернёт… Ой, спасибо за это - этой песней поэта, Лодка-сердце к Тебе приплывёт, И обратно уж не повернёт… Цветы в садах Аллаха Ах, роза думала, что розы растеряла, Ах, боже мой, какой мгновенный дар!.. Ещё вчера я, ах, благоухала, Дарила пчёлам - весь души нектар. Какое счастье, - цвесть в кустах зелёных, Всяк лепесток, со стеблями сплетённый, Где ручейка, чуть слышно лепетанье, - Баюканье журчащими струями. Цветочный гимн, звучал нам вечерами, Душистыми цветочными кустами, Готовы были одарить друг друга; Желанными объятьями супругов. Позволь звучать мне вьющеюся дымкой Костра, в кругу друзей цветочной сказки, Быть флейтой ветрового невидимки, Дарить ключи всех радостей всечасно. В прекрасном - блещет правды красота, - О большем знать, цветам нам не дано; Весна, весна, - цветочная мечта, - С черёмух льётся светлое вино… - Не умолкай, цветов весны Орфей, Прославленный напевом золотым, Так счастлива я пением твоим; В сплетенье роз - венок мечты моей. Вдвоём с пионом мы в глуши лесной, - Бутон Пиона дивно молодой, С ним на крылах поэзии самой, Сольёмся сердцем с песенной весной!.. - Любимая, мы рядом, ночь нежна, Полна меж нами, царствует Луна, Покорны мы в любви своей Луне, Лучистым звёздам, песенной весне! Лови цветов душистый аромат, Цветы лугов нам по лицу скользят; Чуть слышен шёпот розы молодой, Цветущей юной яблони лесной. Пока над миром льётся голос твой , Любимая, расстанусь ли с тобой?! Мне верится, что также будем петь, Когда весне - увять и умереть… Цветочный гимн, звучи нам вечерами, Душистыми цветочными кустами; В прекрасном - блещет правды красота, - Весна, весна, - цветочная мечта!.. Рай у милой в плену Души своей пленила ты красою, С тех пор совсем лишился я покоя. Во сне увидел, и забыть не мог, Хоть между нами океан пролёг. Осенней и весеннею порой, Глаза закрыв, я видел образ твой… Я слышал, как звучала песнь твоя, Глаза закрыв, дыханье затая. Шли годы, о тебе забыть не мог, Тебя я в сердце видел и берёг. По свету довелось скитаться мне, И побывать пришлось в твоей стране. Ступая тихо-тихо на порог, И сердца стук едва сдержать я смог… И дверь не открывал своей рукою, В надежде: песнями я дверь открою. Цветов и украшений не принёс. Чем нежность сердца – не букет из роз?! А слёзы счастья, чем не украшенья?! Любимая, прими из сожаленья! Быть может чувства и твои так полны, Как у меня в душе вздымались волны?! Подобно притяжением Луною, Встаёт волна морская за волною… Позволь один лишь миг побыть с тобою, Как та волна морская с той волною, Что катятся одна с другою рядом, Одно лишь это – для меня награда! Была весна, я подошёл к окну, Жужжали пчёлы, празднуя весну. Прошу: «Послушай песнь души моей, Взрастил бутон мечтаний многих дней!.. Цветком прекрасным пусть раскроется бутон, Тебе в награду он за дивный сон…» - Пусть эта ночь продлится вечность, милый, Проник ты песней в душу мне, любимый! Любимый, если сбылся дивный сон, Пусть полностью раскроется бутон! Как солнца луч, в глаза твои взгляну, И сердцу твоему понравится в плену!..» Песенные видения В песчаных барханах манят Взор призрачные лиманы… И сосен видны великаны, И озера волны шумят… Так песен моих видений Встревожат душевный покой, - В тиши деревенских селений И в шуме толпы городской. За песнею вслед устремляясь, Пойму: то мираж, пустота… Но с песнями не попрощаюсь, - А вдруг – не обманет мечта! И что там, вдали? Снова вижу – Спешу к золотым куполам; Вдруг всё исчезает, приближусь, - Мираж всё, всё дым и обман… Опять пригляжусь: вновь уверен – Чудесную вижу страну! И с новою верою верю, Что песнь приласкает струну… До самой вершины взбираюсь: Пленяет мой взор красота! Но снова померк облик рая, Пока воплотится мечта. Безмолвной ночью тихокрылой Безмолвной ночью тихокрылой Сижу у окна одиноко, К звезде посылая высокой Посланье, как спутнице милой... Воспрянувши с новою силой Навстречу к воротам Востока, Где Лик лучезарный и милый Ликует на троне высоком!.. С лучами Его всё яснее - Души раскрываются тайны... И, в Небо, влюбляясь сильнее, - В ларец этот звёздный, хрустальный... Звездой осенённый высокой, - Моей собеседницей милой, Душою стремлюсь к солнцеокой - Подруге моей солнцекрылой!.. * * * Где растут лимоны – роща вся в цвету, Сочный лист зелёный и – цветок к цветку. Воздух, напоённый лавровым листом, Как я был влюблённый в райском месте том!.. Снежные вершины - выше облаков, Пенятся игриво токи ручейков. Горные тропинки, глянешь вниз – мой Бог!.. Как же я забраться так высоко смог?! Истинное счастье – в сердце холодок, Прочь с души ненастье, здесь Отец мой Бог!.. Истинно влюблённый в райском месте том! Как бы жить остаться в уголке святом!? Песня Востоку Бюльбюль* запел, едва на ветку сев, И звук до сердца милой долетел; Чуть покраснев, изумлена она, Бюльбюль напевом - грудь её полна. Я здесь стою, не знаю, как мне быть: Бюльбюль ли слушать? Милую ль любить? И от бюльбюля пьян и от любви, - И песня и любовь в моей крови! Прекрасна, как жемчужина светла – На песнь бюбьбюля выплыла Луна; Фонтан возносится к Луне, красуясь Им я, как тобой, всерезвая, любуюсь! Всеразноликий образ облаков Тебя венчает тысячью венков. Уж скоро утро, ярко загорится, Вот солнцепёрый луч уже искрится. Я сердцем пью прекрасную тебя, Ах, не сгореть бы, этот мир любя! Вселасковая зоренька моя! Ах, Вселюбимая Восточная Заря! * Бюльбюль - соловей Красавица Востока Красавица, Вы краше всех на свете, - Со всех красот вобрали Вы нектар: Джоконды - взгляд, а стать от Нефертити, От Магдалины - страсть сердечных чар! И пусть вы всеми будете любимы, Всех красотою можете пленить, Спасибо, вы красою пробудили Надежду, с ней на свете стоит жить. Но не для Вас душа моя живая, Лишь только Небу – сердца фимиам; Красавица загадочного края, Всё б Вам отдал, но Неба не отдам... С земной любовью я навек простился, И мыслями, лишь к Горнему гоним... Вот Светлый Ангел с облака спустился, - И только им любим, я и храним... Осень в Фергане Птиц последних улетает стая; Шагане, оставь забвенье сна. Видишь: снова листья опадают, Наливай, красивая, вина! Где цветов роскошное убранство? Смолкли сладкопевцев голоса; Лишь в шуршанье осени багрянца Песня уходящих дней слышна. Спят глубоким сном цветы и травы, И во сне, быть может, ждут они: Трубный возглас северной державы, Воскрешенья молодой весны! Розы Ферганы – душе услада, Опьяненьем голову вскружит; И шипами их - душе награда, Памяти острее в песне жить!.. Твой, позволь, в саду цветок чудесный, Этой песнею прославить мне. Чтоб колючки дум - цветами песен, Проросли в России, Шагане! Песня Клеопатры (Из трагедии «Клеопатра») Я, Египта последнего царства, любви и престола царица. Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет! Да, великою грешной, безумной была я блудницей, Всё же неповторимый земной мой на небе есть след. Пусть мой прах не хранят фараоновы чудо гробницы, Но Антоний и Цезарь – бессмертные, чьи имена, Поклонялись мне Римом, и пиров с ними дней вереницы, Выпивала я кубок бессмертия славы до дна!.. Пусть деяния царские в мире, столь бренном ничтожны, И следов вдохновений моих, никаких на пергаменте нет… Но я властвую кистью и резцами ваятелей тоже, И моею любовью, вдохновлён изумлённый поэт!.. Как цари предавались безропотно страсти томленья, Я владею прельщеньем любовью моею, поэт; Оставаясь в мечтах твоих - женщины ласковой тенью, Новой музе твоей проливаю любви моей свет!.. Для искусства бессмертного, дивного - женскою властью, Жизнь моя, сквозь века - о любви оживительный стих… Потому я бессмертна, что свежею прелестью, страстью, Вдохновляю в мечтах всех поэтов, поклонников страстей моих! Да, великою грешной, безумной была я блудницей, Всё же неповторимый земной мой на небе есть след. Я, Египта последнего царства, любви и престола царица, Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет! Милая Милая, где б только не был, Лишь твержу одно, любя: Всюду вижу, только небо, Звёзды, Солнце и тебя! Вижу - неба бесконечность, Звёзды – милые глаза. Моё Солнце, моя вечность, - Твои светлые глаза! И твоим, пленённый взором, Я мечтал на риск и страх: Белым лебедем на волнах, Ты плывёшь ко мне в мечтах! Вижу - неба бесконечность, Звёзды – милые глаза. Моё Солнце, моя вечность, - Твои светлые глаза! ФЕНИКС Восточная птица отпела своё, Как пелось когда-то, уже не поёт. Волшебная птица стареет одна; - Зачем я, скажите, на свет создана? Всего-то друзей: звезда да Луна. Совсем я, совсем я на свете одна. О, как одиноко влачить свои дни, Гнезда уж не свить мне, и нет уж родни. Уйду я в дубравы, кому я нужна? Она собирает траву для костра. Трава закурилась и пепел седой, Взлетел высоко над её головой. В костре этом мирры и ладана дым, И вот только угли да пепел один. Представить лишь только: что пепел один, В костре этом угли, да ладана дым. Отважно вступает в останки она, И облаком вспенился пепел костра. И явственно видно: из пламени вот, Прославленный Феникс в огне восстаёт. И чудо, как Феникс из пепла взлетает, И всё - новым светом вокруг осеняет. Не так ли воскреснет и сердце певца, И яркою песней одарит сердца?! КСЕРКС И ЛИВАНСКАЯ РОЗА. Заалела Восточная роза, - Всем на диво – была хороша! Оценить по достоинству сможет Красоту, лишь святая душа! Звездочёты по звёздам гадали: Кто по праву взлелеет её?! В небе ярче ей звёзды мерцали, Гимн – небесная сфера поёт! Я ли, Ксеркс, не силён, не отважен?! Не красив ли я вышел лицом? И садовников всех я, и стражу, Усыпив, завладею цветком!.. Камнем на сердце выпала тяжесть, - Дивно роза в саду не цветёт. А недавно цвела – всем на радость, - Розы счастья лишился народ! Под улыбку надменного Ксеркса, Пал цветок к каблуку башмака. О восторг кровожадного сердца! – Выжал каплями алость цветка!.. Кто сгубить, так безжалостно сможет? Есть ли в мире черствее душа? Наступив на ливанскую розу, Ксеркс воскликнул: «Как ты хороша!»
20.
Марксизм и вопросы языкознания
Сталин И.В.
, 1950
Ко мне обратилась группа товарищей из молодежи с предложением высказать свое мнение в печати по вопросам языкознания, особенно в части, касающейся марксизма в языкознании. Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому я имею прямое отношение. Поэтому я согласился...
Ко мне обратилась группа товарищей из молодежи с предложением высказать свое мнение в печати по вопросам языкознания, особенно в части, касающейся марксизма в языкознании. Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому я имею прямое отношение. Поэтому я согласился...
Правда. - М., 1950, 20 июня
Правда. - М., 1950, 20 июня