Для внешнего мира Октябрь 1917 г. – это Великая Октябрьская со-циалистическая революция. В контексте внутренней истории Октябрь 1917 г. имеет другие смыслы. Мы различаем в нем три потока, исходя из введенной нами ранее структуры власти и общества, где выделены две подсистемы: базовая, состоящая из правителя и народной массы, и со-путствующая, на основе которой живет высокая культура. Главный из потоков (первый поток) – победивший народный бунт в базовой подсистеме, после которого восстанавливается прежняя самодержавная структура с другим наполнением, устанавливаемым в ходе Гражданской войны (второй поток). В этом и состоит суть Октября 1917 г. в контексте внутренней истории XVIII–XX вв. Параллельно этому происходит либеральный всплеск в сопутствующей подсистеме (третий поток), пред- ставленный Февральской революцией. For the outer world the events of October 1917 are the Great October socialist revolution. In the context of the internal history October 1917 has different meanings. We define three streams within it basing of our introduced earlier structure of power and society which includes two subsystems: the basic one consisting of the ruler and people, and supplementary which underlies the high culture. The major (first) stream is the winning popular revolt in the basic subsystem after which the previous sovereign ruling structure with different content is restored in the course of the Civil war (the second stream). This is the essence of October 1917 in the context of the internal history of the 18th – 20th centuries. Besides, there occurs a liberal explosion in the supplementary subsystem (the third stream) represented by February revolution. Подробнее https://www.socionauki.ru/journal/articles/1313710/

В статье, написанной к столетней годовщине Русской революции, разрабатывается гипотеза о Русской революции как альтернативном выходе из положения, когда в стране, в ее массовых и элитных стратах, складывалась обстановка, во многом аналогичная ситуации предреформационной Европы. Но при этом ни состояние православной церкви, ни российская теологическая мысль никак не были готовы к Реформации. Эта ситуация совпадала с быстрым распространением грамотности, растущим земельным голодом и длительное время насаждавшимися сверху и усвояемыми народной массой представлениями о справедливости как о делении всего поровну, включая и обычай регулярного передела земли. В итоге социалистические идеи охватили основную часть населения (на выборах в Учредительное собрание партии социалистического толка получили примерно 90 % голосов). Реформа Столыпина, направленная на разрушение «передельной» традиции, имела весьма ограниченный успех, более того, вопреки ожиданиям власти, усиливала «передельные» настроения и способствовала снижению авторитета царской власти и православной церкви. Военные неудачи в Русско-японской, а затем Первой мировой войне превратили медленное разрушение в стремительный обвал идеологических и религиозных основ православной самодержавной России. Произошедшая на этом фоне Февральская революция, нацеленная на модернизацию российского общества и установление либеральных свобод, на деле сломала последние преграды на пути к торжеству «передельных» настроений и отдала власть в руки тех, кто лучше всего сумел использовать энергию реформации и тягу к равенству-справедливости для достижения своих целей. В статье также рассматриваются общие закономерности реформационных явлений в странах господства авраамических религий, коротко анализируется дальнейшая судьба большевистской квазиреформации и проводится сравнительный анализ воздействия Первой и Второй мировых войн на судьбы правящих режимов России. The article dedicated to the centenary of the Russian revolution develops the hypotheses that the Russian revolution was an alternative outcome from the situation when the situation with the country’s mass and elite strata was in many respects similar to the one in pre-Reformation Europe. And yet neither the Russian Orthodox Church, nor Russian theological thought was ready for the Reformation. This situation combined with rapid distribution of literacy, growing land scarcity and the long existing and absorbed by people idea about justice as an equal distribution of everything including the custom of regular re-distribution of land. As a result, the socialist ideas spread among most part of the population (at the elections to the Constituent assembly the socialist-biased parties got about 90 % of votes). Stolypin’s reforms aimed at elimination of the re-distributive practices had a limited success, and moreover, in increased the “re-distributive” moods and contributed to the decreasing authority of the tsar power and of the Russian Orthodox Church. The military defeats in the Russian-Japanese war and then World War I accelerated the destruction of ideological and religious foundations of the Orthodox czarist Russia. At this background, the February revolution aimed at modernization of the Russian society and establishment of liberal freedoms actually eliminated the last restrictions to the triumph of “re-distributing” moods and gave power to those who succeeded to benefit the reformation energy and urge for equality and justice. The article also considers general rules of the reformation phenomena in the countries dominated by Abrahamic religions and briefly analyzes the fate of the Bolshevik quasi-reformation as well as perform comparative analysis of the impact of the two World Wars on the fates of the governing regimes in Russia.

В статье исследуется, какие аспекты Французской революции и по-чему выводились на передний план в тот или иной период в советском школьном курсе истории исходя из того, что Французская революция рассматривалась как закономерный предшественник революции Октябрьской. Также анализируется, в какой степени педагогическая задача превалировала над историческим анализом и описанием революционных событий или, напротив, уступала ему и в какой мере школьные трактовки Французской революции соотносились с отраженными в научной литературе достижениями советской исторической науки. The author considers the issue of some aspects of French Revolution and why they were brought to the foreground during this or that period in the soviet school course of history proceeding from the fact that the French Revolution was considered as a natural predecessor of the October Revolution. It is also analyzed to what extent the educational task prevailed over the historical analysis and the description of revolutionary events or, on the contrary, conceded to it and how far school interpretations of the French Revolution corresponded to the achievements of the soviet historical science reflected in the scientific literature.