Значительное развитие рыболовства и речного собирательства — черта послеплейстоценовой адаптации человека, широко распространенная и в Старом, и в Новом Свете. В Приазовье, где начало неолитизации в конце VIII — начале VII кал. тыс. до н. э. было связано с импульсами, идущими из районов Кавказа и Передней Азии (Загроса), возникает своеобразная региональная модель. Здесь изучены мощные кьеккенмединги (Раздорская II, Ракушечный Яр) с историей накопления слоев раковин моллюсков, насчитывающей несколько тысячелетий. Эти слои содержали множество артефактов, фаунистических останков, включая многочисленные кости оседлых и мигрирующих из Азовского моря рыб. Их вылов производился, очевидно, сетями и неводом с использованием лодок, возможно, также при помощи стационарных рыболовецких сооружений (вершей), устроенных на узких рукавах Дона. В прибрежной части реки обнаружены многочисленные ямы, служившие, вероятно, временными хранилищами рыбы и моллюсков. Появление кьеккенмедингов — своеобразных речных теллей, отражает нарастающую оседлость, контроль наиболее выгодных в промысловом отношении участков побережья, использование рыболовецких сооружений, стабильность социально-экономической системы и идеологии во многих поколениях. Подобная экономическая, социальная и идеологическая модель не столько ускоряла развитие процессов неолитизации в направлении аграрного общества, сколько их замедляла, консервировала. Сдвиг к фактической неолитизации стал возможен лишь в энеолите, с активизацией внешних факторов развития.