Могильник рубежа эр близ с. Мутин Кролевецкого р-на Сумской обл. был исследован в 2010 г. Компактный грунтовый могильник состоит из 14-ти урновых кремаций, принадлежавших воинам-дружинникам. Погребения сопровождались представительным набором оружия (согнутыми мечами и наконечниками копий, умбонами, шлемами и др.) и воинского снаряжения (шпорами, частями портупей, фибулами). Несколько парадных керамических сосудов-урн напоминают посуду местных памятников типа Харьевка, сочетающих зарубинецкие и центральноевропейские черты. Урнами также служили импортные металлические сосуды: 8 ситул (в том числе типов Eggers 20 и 22), 2 низких таза Eggers 67 и котел Eggers 5. Очевидно, этот «сервиз» для коллективных трапез принадлежал дружинникам, а позднее его сосуды были использованы в качестве урн. Погребальный обряд и вещевой комплекс находят аналогии среди таких латенизированых культур как пшеворская и оксывская на территории Польши. Вместе с тем, уникальность Мутина заключается в том, что он является исключительно дружинным могильником финала предримского времени, расположенным, как ни парадоксально, на восточной окраине ареала латенизированных культур.

Район Среднего Посеймья расположен довольно далеко к востоку от основного ареала распространения зарубинецкой культуры. Хотя некоторые памятники зарубинецкого типа были известны здесь и раньше (Березовец 1955), именно в последние годы число открытий существенно возросло. Настоящая статья представляет собой публикацию материалов, собранных на одном из таких поселений (рис. 16, 9). В результате раскопок была обнаружена одна, почти квадратная в плане постройка, углублённая в землю (рис. 3А), ряд ям различных размеров, несколько комплексов керамики. Находки охватывают довольно широкий хронологический промежуток и датируются всем периодом существования зарубинецкой культуры.

В статье поднимаются вопросы о процессах развития зарубинецкой культуры. Автор придерживается мнения, что в её развитии принимали участие как чужеродные, так и субстратные компоненты. Черты автохтонных культур могут быть прослежены в ряде находок, хотя самым значительным свидетельством их участия является тот факт, что эти черты присутствуют во всех трёх основных регионах зарубинецкой культуры. На процесс латенизации зарубинецкой культуры оказали влияние как пришлые ясторфские и, возможно, поморские племена с определенными синкретическими чертами латенской и варварских культур Центральной Европы (в погребальном обряде, типах глиняной посуды и ее орнаментации, приемах домостроительства), так и часть местного населения Поднепровья, участвовавшая в освоении Подунавья вместе с бастарнами в конце III в. до н.э. и принесшая в зарубинецкую культуру черты латенских и кельто-иллирийских культур Карпато-Балканского региона, наиболее ярко проявившиеся в фибулах ЗТ, специфике погребального обряда, манере двустороннего чернения и лощения глиняной посуды и, возможно, в переносе на Поднепровье этнического названия «венеды». Латенизированные археологические культуры — это культуры, подвергшиеся не только латенскому влиянию, а те, в сложении и латенизации которых приняли большое участие ясторфские племена, составившие основу народов, известных в античных источниках под именем бастарнов и скиров.

В статье публикуются материалы с небольшого неукреплённого поселения зарубинецкой культуры, расположенного в Брестской области, Беларусь. В результате раскопок, помимо ряда ям различных форм и назначения, были обнаружены остатки квадратного в плане сооружения столбовой конструкции, углублённого в землю на 0,4 м. Для зарубинецкой культуры в этом регионе такая структура строений необычна. Жилая постройка датируется поздним этапом функционирования поселения — I в. н.э.

Автор предлагает новую методику планиграфических и топохронологических исследований могильников раннего железного века. Он объединяет погребения в группы по территориальному признаку. В расчёт принимаются также пол усопших, распределение типов вещей и хронологические фазы погребений. Анализ сочетания этих критериев выявляет новую динамику развития могильников. Интерпретация этой динамики может быть предложена на нескольких уровнях: 1. «Большие» могильники зарубинецкой культуры: это родовые кладбища, разделённые на семейные участки (погребения, объединённые в группы). Среди них всегда есть доминантные группы, существовавшие в течение всего времени функционирования могильника. Автор предполагает, что это участки наиболее влиятельных и зажиточных семей. 2. Результаты топографического анализа локальных вариантов зарубинецко-поянештской общности позволяют предположить, что полесский и среднеднепровский варианты зарубинецких погребений соответствуют двум племенам, каждое из которых насчитывало 5–6 тысяч человек и было способно выставить тысячу воинов. Автору пока не удалось выделить племенные группы среди верхнеднепровских и поянешть-лукашевских памятников. Очевидно, в этом случае речь может идти лишь о большой группе родов. 3. На основании вышеприведённых результатов автор предполагает, что в походах Клондика и кимвров должно было участвовать всё население складывавшихся латенизированных культур. Участие носителей разных культур обусловило возможность устойчивых зарубинецко-ясторфских связей на протяжении всего среднего латена. 4. Существует родовая связь между носителями зарубинецкой культуры и культурами, предшествующими ей (милоградская) и сменившими её, о чём свидетельствуют находки вельбаркской и милоградской культур на зарубинецких могильниках. Следует отметить, что такие погребения ни в одном случае не нарушены другими захоронениями и являются частью доминантных групп. Очевидно, члены зарубинецко-поянештской общности принимали участие в политических, этнических и культурных процессах Европы. Некоторые из них впоследствии возвращались в свои родные места, привнеся новые элементы в культуру и оставив после себя так называемые «постзарубинецкие» группы памятников. Многие включались в другие племена и роды, сохраняя, однако, свою «родовую память», появляясь порой на этой территории в качестве носителей других культур.

По завершении типологического исследования различных признаков 282 погребений на могильнике Чаплин и некоторых других памятниках автор пришла к следующему выводу: с течением времени сокращалось число погребений в больших округлых ямах, увеличивался процент погребений с примесью остатков костра; одновременно увеличилось количество погребений с оружием, что совершенно нетипично для зарубинецкой культуры. Автор предполагает, что на поздних стадиях существования зарубинецкой культуры обстановка в Верхнем Поднепровье была менее спокойной, чем в Полесье.

Отзыв на диссертацию В.Е. Еременко «Процесс латенизации археологических общностей позднего предримского времени Восточной Европы и сложение зарубинецкой культуры», представленную к защите на соискание ученой степени к.и.н. К.В. Каспарова, оппонент В.Е. Ерёменко, оценила его работу в целом положительно, однако у неё возник ряд замечаний. В частности, она не согласна со слишком заниженной датой начала ступени С1 Латена (225–190 гг. до н.э.); кроме того, она находит не вполне убедительной попытку выделить стадию зарубинецкой культуры, предшествующую походам бастарнов на Балканы в 179–168 гг. Она также указывает на ряд неточностей, особенно в синхронизации фаз могильников Поянешти, Лукашевка, Долиняны. Отзыв о рукописи статьи А.М. Обломского «К вопросу о классификации и хронологии зарубинецких фибул с треугольным щитком» К.В. Каспарова довольно доброжелательно, но всё же критически отнеслась к комментируемой статье. Прежде всего, она критикует автора за слабые познания в области современной научной европейской литературы (Godłowski 1977; 1977a; Woźniak 1977; 1979) и цитирование явно устаревших работ (Hachman 1961). В частности, она обращает внимание на то, что в хронологии Латена в последнее время произошли существенные изменения: так, была изменена дата D1 Латена, которой раньше считался 15 г. до н.э. (на основании ошибочной датировки гибели кельтского оппидума Манхинга). Во-вторых, Каспарова указывает на ряд неточностей, допущенных в описаниях фибул, в изложении взглядов различных исследователей и т.д. Отзыв о статье Л.Д. Поболя «Железный век Белоруссии» (по поводу рецензии А.Г. Митрофанова). В данном случае редакция журнала «Советская Археология» попросила К.В. Каспарову выступить в качестве третейского судьи в споре между двумя исследователями из Белоруссии — Л.Д. Поболем и А.Г. Митрофановым. Первый опубликовал основательную работу в 1983 г. под названием «Археологические памятники Белоруссии: железный век», последний же рецензировал эту книгу и заметил в ней множество неточностей: например, один и тот же памятник упоминается под разными названиями, а нескольким разным памятникам даётся одно название и т.д. Ответом автора книги стала статья, которую попросили прокомментировать К.В. Каспарову. Изучив материалы, она пришла к выводу, что рецензент оказался прав во всех случаях. Кроме того, она добавила свои собственные замечания и сделала следующее заключение: небезопасно использовать работу Л.Д. Поболя в качестве справочного издания, как было задумано автором. В ней слишком много неточностей и ошибок.

Статья посвящена анализу происхождения и судьбы племени бастарнов. В первой части работы определяется ряд письменных и эпиграфических источников по бастарнам, а также проводится обзор хронологии исторических событий, связанных с их деятельностью. Впервые имя этого народа упомянул Помпей Трог в 233-229 гг. до н.э. Из его текста, правда, не ясно, где происходили отмеченные им «передвижения» бастарнов. Сообщения, оставленные Деметрием из Каллатиса, Титом Ливием, Павлом Орозием, Аппианом и Страбоном, позволяют точнее локализовать различные группы бастарнов в Северном Причерноморье во II – I вв. до н.э.: от устья Дуная и Восточного Прикарпатья до Днепра. Согласно письменным источникам, их локализация в некоторой степени изменяется на рубеже эр. Тацит, Плиний, а позже Птолемей и другие размещали бастарнов в Северном Прикарпатье. Древние авторы этнически отождествляли бастарнов с кельтами, германцами, фракийцами и даже сарматами. Во второй половине работы анализируется возможность археологической атрибуции бастарнов II – I вв. до н.э. проводятся параллели между поянешты-лукашевской и зарубинецкой культурами и бастарнами. Обе культуры своим обликом резко отличаются от местных культур, при этом находят прямые аналоги в культурах междуречья Эльбы и Одера. Памятники поянешты-лукашевской культуры исчезают в середине I в. до н.э., вероятно, из-за восточной кампании гетского царя Буребисты. Лишь несколько памятников этой культуры (в Буковине и Среднем Поднестровье) продолжили существовать в I в. н.э. (Бернашовка, Великая Слободка, Рудь). Зарубинецкая культура прекратила своё развитие приблизительно в середине I в. н.э. Её падение объясняется деятельностью сарматов, которые проникли в лесостепь Украины. Под влиянием таких обстоятельств зарубинецкая культура трансформировалась в постзарубинецкую, расположившуюся вне пределов прежнего ареала (в Подесенье, в Брянских лесах, в бассейнах левых притоков Днепра – Сейма и Ловати, на Смоленщине и в верховьях Ловати). Вероятнее всего, северо-восточную часть этого нового культурного образования бастарнов информаторы Плиния и Тацита позже назвали венедами. В то же время часть зарубинецкого населения двинулось на запад, в район Верхнего Поднестровья и Западного Побужья, где сформировалась зубрецкая группа памятников. Именно эта группа, просуществовавшая до III в. н.э., может быть связана с «поздними бастарнами», упомянутыми в эпитафии Плавтия Сильвана, а позже среди участников готских походов 248 и 269 годов. Дальнейшее вынужденное переселение 100 тысяч бастарнов (280 год) на территорию Римской Империи, возможно, не исчерпало демографический потенциал «великого народа», и оставшиеся бастарны приняли участие в сложном процессе этногенеза раннесредневековых народов, в первую очередь, славян.