В древнейшей русской летописи — «Повести временных лет» — приведены рассказы о заключении договоров и тексты дошедших до нас договоров Руси с Византией 907, 912, 945 и 971 гг. Основное внимание филологов и историков было направлено на исследование языка и содержания этих дипломатических документов. Но при этом был также особо отмечен неоднократно повторяющийся мотив клятвы руссов-язычников на оружии. В преамбуле к тексту договора 945 г. приведена развернутая формула клятвы по закону русскому. За клятвопреступление на принявших крещение призывается «возмездие от Бога Вседержителя, осуждение на погибель в загробной жизни», на некрещеных — проклятие, обрекающее на лишение поддержки как христианских, так и языческих высших сил («да не имеют помощи ни от Бога, ни от Перуна»), на гибель от своего же оружия и вечное рабство в загробном мире. Мотив наказания клятвопреступников собственным оружием находит параллели в скандинавских сагах. Некоторые ученые выдвигают гипотезу происхождения Руси от балтийских славян, но для балтийских славян, как указал Саксон Грамматик, торжественная клятва скреплялась бросанием камня в воду. Таким образом, к числу уже известных соответствий между сведениями о русах в «Повести временных лет» и мотивами, встречающимися в сагах, следует добавить клятву русов на оружии, зафиксированную в договорах Руси с греками.

При раскопках Г. Б. Федорова в 1950—1960-х гг. на кольцевых городищах IX—XI вв. Екимауцы и Алчедар (Молдова) было обнаружено около 480 наконечников стрел. Автор обработал коллекцию из 279 наконечников, хранящихся в Национальном музее истории и археологии Молдовы. Соотнесение их с типами классификаций по А. Ф. Медведеву, Г. А. Фёдорову-Давыдову и В. Йотову позволило проследить связи Пруто-Поднестровья с другими областями Восточной Европы. Многие типы наконечников имели хождение в нескольких регионах. Более 61 % наконечников в изученной коллекции могут быть связаны со славянскими и древнерусскими древностями, более 43 % — c финно-угорскими древностями, в том числе 10 % с венгерскими древностями, около 31 % — с Дунайской Болгарией и 18 % — с древностями печенегов, торков и половцев. Но некоторые из выявленных на памятниках Алчедар и Екимауцы типы наконечников стрел являются культурно-диагностическими, то есть они были известны в зоне расселения только одной раннесредневековой группы населения. Особое значение приобретает присутствие на памятниках Екимауцы и Алчедар наконечников стрел типов 42, 57, 65 и 97.1 по классификации А. Ф. Медведева, в основном распространенных в финно-угорских и, в частности, венгерских древностях. Этот факт подтверждает высказанную в историографии гипотезу о венгерском присутствии на территории Молдовы в IX—X вв.

По Европейской Сарматии Птолемей почти не имел сведений о соотношении народов с реками. Реконструируемая по тексту карта явно имеет зоны «слабой связанности» названий между собой. Карта разделяется на балтийскую и причерноморскую зоны. За этим стоят три разных карты: карта народов вдоль пути рядом или вдоль Вистулы и побережья Венедского залива (карта «Висла-Балтика» как часть карты «Германия-Балтика»), карта народов юга Сарматии от Дакии и Карпат до Рипейских гор (карта «Карпаты-Рипеи») и карта «горы-реки-поселения» от Вистулы до Меотиды, возможно, уже содержавшая сведения о координатных привязках. По крайней мере, северная часть третьей карты, использовавшейся Птолемеем, была написана староримским курсивом. Эта гипотеза может помочь идентифицировать два народа: ставанов и кареотов. Действительно, судя по табличкам из Виндоланды, одна из двух распространённых форм латинской буквы L, а именно, так называемая «короткая» форма, легко могла быть спутана с буквой T. Реконструированная форма *careolae может быть сопоставлена с карелами — одной из восточных ветвей прибалтийско-финского населения. Эту «карельскую» гипотезу можно соотнести с «тарандской» гипотезой, согласно которой «карбоны» (‘угли’), территориально связанные, по Птолемею, с кареотами, являются обозначением населения или области культуры могильников с каменными оградками (тарандов), оставленных предками ливов, эстов и финнов.

Сельское хозяйство рассматриваемых групп населения достаточно самобытно. Основа системы земледелия — перелог, есть основания говорить и об озимых посевах. Более прогрессивный земледельческий инвентарь салтовцев свидетельствует о позитивном влиянии населения Хазарии на сельское хозяйство славян. Состав стада и данные палеоботаники подтверждают, что для салтовского населения животноводство играло большую роль, чем для соседних славянских племён.

Фрагменты защитного воооружения известны на ряде славянских памятников VI—VII вв. Византийскими авторами VII в. зафиксировано наличие у балканских славян тяжеловооруженных воинов. До VIII в. славяне, расселившиеся в различных частях Европы, находились приблизительно на одном уровне социального и экономического развития. Поэтому археологические находки в Восточной Европе и сведения византийцев о войске балканских славян отражают единый процесс эволюции военного дела у славян.

Авторы статьи поддерживают гипотезу О. М. Приходнюка, согласно которой термины «анты» из сочинений Иордана и византийских историков VI—VII вв. и «перевозник» из древнерусских летописей были генетически и семантически связаны. Вполне возможно, что термин «анты» получил распространение у византийских историков благодаря Иордану, который мог использовать несохранившиеся греческие тексты, где обозначение для оседлого населения Северного Причерноморья ναυ̃ται — «гребцы» могло трансформироваться в Αντοι.

В статье рассматриваются элементы древнерусского женского костюма, реконструированные по материалам погребений Верхневолжья XI—XIII вв., которые находят аналогии в этнографическом костюме Тверской земли XVIII—XIX вв. Головные уборы с высокой передней частью и цилиндрические локализуются в западной части Верхневолжья, как по археологическим, так и по этнографическим материалам. Сарафанообразная одежда прослежена по материалам ряда погребений запада и востока Верхневолжья. В этих же районах данной территории зафиксирована лямочная одежда XVIII—XIX вв., сохранившая архаичный крой. На востоке Верхневолжья существование архаичной лямочной одежды связано, по-видимому, с присутствием финно-угорского компонента в составе населения как XI—XIII вв., так и XVI—XIX вв.

Статья представляет данные об остатках раннехристианской базилики Дуросторума (ныне Силистра в Болгарии), раскопки которой проводились в 2004-2005 гг. Архитектурные особенности сооружения, характер индивидуальных находок, включая монеты, а также стратиграфические наблюдения позволили выявить два периода существования храма. Он, вероятно, был построен некоторое время спустя после разорений, связанных с вторжениями готов 376-378 гг., и стал частью нового городского центра – епископского комплекса, объединявшего резиденцию местного архиерея и две базилики. Примерно в конце V – начале VI вв. культовое здание сильно пострадало (предположительно от землетрясения), но затем было восстановлено. Судя по наиболее поздним датирующим находкам, базилика погибла при страшных славяно-аварских нашествиях конца VI в. Менее вероятно, чтобы храм просуществовал до появления болгар Аспаруха в 681 г.

Публикация представляет собой свод греко-латинских источников, посвященных распространению христианства на территории Юга Украины и частично в смежных с ней территориях, где проживали готы и славяне. Данные источники являются извлечениями из сочинений раннехристианских авторов, византийских церковных и светских хронистов и писателей, а также агиографической литературы. Свидетельства первоисточников скомпонованы в хронологическом порядке описываемых событий с краткими сведениями об авторах или самих источниках (если они анонимны), а также комментариями, касающимися имен, понятий, исторических событий и хронологии.

В статье исследуются проблемы происхождения и развития археологической культуры псковских длинных курганов, которая с середины I тыс. н.э. занимала лесные области на западе Восточной Европы (современные Новгородская и Псковская области Российской Федерации). Раннюю стадию этой культуры связывают с первым появлением на этой территории большого количества находок среднеевропейского провинциально-римского происхождения. В отличие от других исследователей, автор связывает происхождение культуры псковских длинных курганов с крупным миграционным потоком носителей вельбарской и пшеворской культур из бассейна Вислы на восток, а не с местным прибалтийско-финским населением. Среди переселенцев были германцы, славяне и балты; однако первоначально в культуре псковских длинных курганов доминировал славянский этнос, хотя она включала в себя и местные финские элементы, особенно на периферии. В доказательство своей гипотезы автор приводит данные лингвистики и гидронимики.